У нас в Макаровке любят футбол. А как иначе? Как можно не любить эту волшебную, овладевающую тобой с раннего детства игру? Точнее, как можно не любить все то, что ее окружает? Это в больших городах футболу сопутствует всякая мерзость. Пьяные матерящиеся фанаты, последней прочитанной книгой которых была «Муму», нанесшая им, видимо, непоправимую психологическую травму, от чего они и бросаются на всех подряд. Озверелая похлеще любого цепного пса полиция, размахивающая дубинками налево и направо. Набриолиненные миллионеры, равнодушно промахивающиеся с двух метров по воротам. У нас, конечно, футболисты не только по воротам, но и по мячу в большинстве случаев попасть не могут, но как искренне, с какой страстью! А обстановка! Вся Макаровка весенне-летними субботними вечерами собирается вокруг футбольного поля. Даже воскресный рынок так не объединяет, как футбол.
Каждому, от мала до велика, находится занятие по душе. Вот, например, около углового флажка, за густыми зарослями ирги, сладострастно повизгивает подвыпившая продавщица в объятиях не менее куражистого электрика — большого любителя фланговых прорывов. Чуть поодаль, напротив центрального круга, — уставленные яствами покрывала, разложенные в тени молоденьких березок. Таким VIP-ложам позавидовал бы любой современный стадион России. Не верите? Судите сами: сверкающая на солнышке, охлажденная в ледяном ручье заслуженная субботняя бутылка; источающее невероятный сказочный аромат подкопченное сало, нарезанное грубыми толстыми ломтиками; а уж яичкам, огурчикам и макающимся в соль пучкам зеленого лука и счета нет! А вы в городах и дальше пейте в почетных ложах свое хеннесси в компании то ли привлекательных, то ли страшненьких моделей, точно наштампованных по подобию деревянных солдат Урфина Джюса.
Есть у нас, безусловно, и истинные знатоки игры в кожаный мяч, без устали чеканящие «офсайдами», «хет-триками», «шведками» и «вингерами». Один из них — известный балагур, любимец поселка Альберт «Шестернев». Свое прозвище он получил за то, что по молодости надежно играл в центре обороны местной команды, а также был тезкой легендарного советского защитника. Так и повелось — Альберт «Шестернев». Правда, его футбольная жизнь длилась недолго. В результате автомобильной аварии Альберт потерял левую ногу ниже колена, но своего молодецкого задора и жизнелюбия не утратил, только вот футбол пришлось оставить. Но каждый матч своей команды Шестернев посещает исправно. В компании знакомых, уже изрядно захмелевших мужичков он неторопливо присаживается на излюбленную скамеечку, опрокидывает рюмочку, закусывает сальцом и начинает яростно разбирать по косточкам происходящее на поле. От Альберта достается и своим, и чужим, да и судей редко минует его горячая обличительная речь: «отыграйся с вратарем, балда», «не команда, а клоповник», «переведи направо, кашалот плоскостопый», «дубина, пласируйся перед ним», «щечкой надо было бить, кривоногий», «ирод продажный свисти, пеналь же!» Свои ценные игровые наблюдения он обычно смачивает ядреными ругательствами. А на в общем-то справедливые замечания молодых мамаш, гуляющих с малышней неподалеку от футбольного поля: «Альберт Иванович, потише, здесь же дети», не менее справедливо отвечает: «Пусть привыкают, не на балет пришли!»
Сейчас Шестернев уже на пенсии. Но без дела сидит редко: руки у него золотые, да и на протезе он наловчился шустрить, как на родной ноге. Вот и помогает макаровцам: кому плитку положить, кому провести проводку, да и обязанности деда Альберт Иванович исполняет с удовольствием. Порой до глубоких потемок пропадает с внучком на пустыре, обучая Мишаню футбольным премудростям. Дочке терпеливо разъясняет: домашние задания и в школе можно делать, а вот дриблингу там точно не научат. Выпивает, конечно, как и любой русский мужик, но не злоупотребляет, хотя по молодости бывало всякое. Да и в отличие от обрюзгших ровесников, похожих на пересохшие сморщенные овощи, Шестернев так же бодр и подтянут, как и во времена своего бурного спортивного прошлого. Даже рано проявившаяся седина ему идет, делает благороднее. Как представить Казбек без манящей седой вершины? Так и Альберта с есенинской пшеничной копной волос уже мало кто вспомнит. А он о том времени помнит всё и в своих неисчислимых байках ой как любит к нему возвращаться. Травит без умолку, особенно на футболе.
Вот и на прошлой игре окруженный гоготливой молодежью и людом постарше, Шестернев не переставая балагурил, а как поддал в котел, так и начал крыть «честолюбивых дублеров» в хвост и гриву:
— Ну что за бараны?! Ни пас отдать, ни открыться — ничего не могут! Меня сейчас выпусти, лучше сыграю!
— Ты бы уж молчал безногий, тебя если только вместо штанги ставить.
— Заткнись, Васька! Ты молодой еще, не помнишь, а случай был — мне с протезом пришлось на поле выйти. И ведь сыграл! Николаич, подтверди!
— А то, Иваныч, такое не забудешь! Потеха была! С Нижними прудами, кажись, играли.
— Нет, с климовцами. Вот как сейчас помню, — Альберт весь загорелся, привстал с лавчонки и, одним глазом продолжая следить за матчем, поведал нам об одном из своих футбольных подвигов.
— Я тогда с футболом уже завязал — на одной ноге особо не побегаешь. Да и по телеку первое время после аварии матчи смотреть было муторно. Но потихонечку пришел в себя, на завод вернулся. Да и доча не по дням росла — некогда нюни распускать. В общем пообвыкся, к протезу приспособился, даже бегать наловчился. А затем стал с Николаичем на матчи выбираться, куда же я без футбола? Команда-то у нас была хорошая, на первенстве района в тройку лучших регулярно входила. Но пили все по-черному. Что ни игра — всегда двух-трех человек основы Петр Геннадьич, наш тренер, Царствие ему Небесное, досчитаться не мог. Вот и приходилось ему с утра по Макаровке рысачить — команду собирать. Да где там! Так, бывало, накануне налижутся, что проснутся километров за 20 от дома, или по бабам разбредутся, уж больно те охочи до нашего брата-футболиста, — сыщи попробуй! А Геннадьичу что делать? В Союзе ведь быстро спускали шкуру: тебе, мол, старый доверили ответственной дело: спорт в Макаровке развивать, а ты всё завалил! Вот и собирал игрочков с миру по нитке: то ветеранчиков за бутылку упрашивал, то молодняк привлекал.
В одну из суббот к нам климовцы должны были приехать. А я в то утро с Танюхой своей рассобачился, взбрынул, да и пошел в пивбар пару кружек выпить. Посижу, думаю, успокоюсь, а там уж и матч. Отведу душу, наорусь вволю!
Только сел, как Петр Геннадьич влетает, весь красный, взмыленный, глаза навыкате. И давай ими зыркать из стороны в сторону — ну точно два дула, никто не укроется.
— Чего ты, Геннадьич, — спрашиваю, — как саврас без узды скачешь? Случилось что?
— Игра через час, — по-стариковски взвизгивает, — а Бабкин с Мешковым в запое, Налимов к бабе своей в Рыхлино укатил. Выпускать некого. Пару старшеклассников нашел, но это ж дети совсем. Не дай Бог им ноги переломают — мне отвечать. Так, для заявки. Пол-Макаровки уже оббегал, никого не нашел. Здесь никто из наших не объявлялся?
— Да сам только что пришел. Не видел никого. Да ты не бурли. У климовцев только пара человек нормально играют, вы им и вдевятером зад надерете!
— Ага, только сначала мне надерут. И так уже Иваницкий на меня взъелся: «Что за бардак? У тебя полкоманды опухшие бегают. Пьют — меняй на других!» А где я тут других найду?
— Ну куда ты пас даешь, болван! Не видишь, что ли, Козлов один на фланге стоит?! — прервал свой рассказ Шестернев, молниеносно отреагировав на неудачную атаку макаровцев. Сплюнул сердито, выпустил на волю пару забористых выражений и продолжил:
— Так и не дождался никого Геннадьич, даже пятьдесят грамм с расстройства хлопнул. Совсем скисший поплелся, было, из пивбара. Да, видать, беленькая впрок пошла. Обернулся в дверях и выдал: «Альберт, а давай, мы тебя на игру поставим!»
Я аж чуть со стула не свалился: «Да ты чего, старый, обалдел?! Куда я со своим обрубком?»
— Да ты не кипятись! Ты же на протезе вон как прыгаешь! Постоишь в защите. Сам же говорил, что у климовцев команда никакущая. Они за весь матч до наших ворот от силы пару раз дойдут. Или ты только языком чесать горазд, что всех и с одной ногой сделашь?!
— В общем взял он меня, мужики, на слабо, — всё больше оживлялся Шестернев. — А я от своих слов отказываться не привык. Чертыхаясь, матерясь, согласился. Ну и пошли мы с ним на стадион в раздевалку. Форму мне выдали, бутсы подобрали. Гетры я повыше натянул, трусы спустил пониже, чтобы протез невидно было. И хорошо так получилось, как с футбольной фотокарточки сошел. Звезда, куда там! Все парни с команды мне страшно обрадовались, мол, с Шестерневым мы уж точно климовцам бока намнем, расколошматим! А меня перед выходом на поле потряхивать начало. Ох, думаю, дурак безногий, влез в авантюру. Выйду, опозорюсь, так меня потом Танюха поедом съест. На всю Макаровку стыда не оберешься. Но отказываться поздно уже, да и не в моем характере. Хорошо еще Леший, Лёшка Саврасов, наш вратарь, меня подбодрил: «Альберт, если что — не возись с мячом, сразу в аут выбивай. А в штрафной при навесах я всё подчищу». Так я на поле и вышел. Болельщики как увидели меня — оживились сразу, хлопать начали, гомонить, персонально поддерживать. А климовцы на всё на это смотрят, не поймут: с чего бы обычному защитнику такое внимание. Ну, как водится, поприветствовали мы друг друга, судье руку пожали, да и начали играть.
Соперника мы сразу к воротам придавили. Атака за атакой шла, все подборы наши. В общем, не игра, а сплошной «Девятый вал»! Это Леший все матчи с картинами сравнивать любил. Он же по молодости в художественном училище занимался, пока его за гулянки не попёрли. То мы, с его слов, как бурлаки тянули лямку — сдюжили, а то — как грачи мимо кассы пролетели, и теперь кукуй до зарплаты без премиальных. Ну да ладно! Значит, резвимся мы, как хотим, мяч с фланга на фланг перекидываем — бразильцы, не меньше! Но вот забить никак не можем. Наконец, Валя Бережков дальним ударом вогнал им в девятку. И всё, посыпалось Климово. Гол за голом. К концу первого тайма 4:0 ведем. Я даже вспотеть толком не успел — перед нашей штрафной стою, держу зону. Сопернику не до жиру, быть бы живу. От своих ворот мяч бы отбить подальше, какие уж там контратаки! Под занавес тайма около бровки оказался, слышу, Николаич к себе подзывает: «Альберт, давай дерябнем по стопарику, пока судья не видит!» А я весь раскураженный, в горячке, ну и махнул рюмашку, яичком закусил и — дальше играть.
— Уж хорош брехать, Иваныч! Еще скажи, в перерыве квасить начали!
— Фома ты неверующий, Васька! В раздевалке редко за воротник закладывали, конечно, если уж только совсем кому невмоготу. А здесь, говорю, я в такой азарт впал, что мне и море по колено было! Потом мало кто из великих без этого дела обходился. Вон, Стрелец с Числом[1] уж так куролесили, а играли как боги! А на нынешних посмотри, — Шестернев презрительно махнул рукой на поле, — ни пить не умеют, ни играть. Позорище одно!
— Ты, Альберт, давай к самой сути переходи, — нетерпеливо прервал его Николаич. — Вся хохма-то во втором тайме приключилась.
— Ну так вот. После перерыва почти ничего не поменялось. Мы по-прежнему давим, но без особого рвения, все-таки матч уже выигран. А зачем соседей обижать? К тому же климовцы проигрывают достойно: с судьей не спорят, нам по ногам не лупят. Только чтобы зрителям совсем уж скучно не было, мы еще один мяч им завезли и успокоились совсем.
А у них в команде рыжий форвард был. Молоденький, настырный. Всё норовил к воротам нашим прорваться. Но весь матч мы с ним справлялись, да и сам он больше трех метров с мячом пробежать не мог — в ногах заплетался. А тут за пару минут до свистка взял, да и накрутил двоих наших на фланге и стал ко мне смещаться. А за мной только Леший. Надо выручать! И я, значит, начинаю перед ним пласироваться, не пускаю к штрафной площади. А он, то ли выдохся, то ли не поверил, что меня сможет обыграть — и как зарядил с правой со всей дури! А дури в нем, видать, много было — мячом мне прямо по протезу звезданул. Тот, как был в гетре и бутсе, так и отлетел в сторону! От удара мне аж во всё тело отдало. Упал, лежу. Народ вокруг поля сначала опешил, конечно, а потом, как давай ржать! Все же в курсе, поняли, что случилось. Только этому рыжему не до смеху: поплохело парню, чуть не в обмороке. Еще бы! Человеку ногу оторвал! Да и судья как оголтелый бегает, орёт: «Скорую, скорую скорее!» И смех и грех! Я уж поднялся кое-как, «ногу» подобрал, к рыжему подковылял, говорю: «Ты, парень, не переживай, у меня дома запасная есть». А тут и Геннадьич к судье подскочил, успокоил, объяснил ситуацию. Хорошо, тот нормальным мужиком оказался, понял всё. Только замену попросил сделать, мол, негоже на первенстве района с одной ногой играть. Вот и выпустили на самую концовку старшеклассника. Болельщики от меня, конечно, в восторге были, чуть не на руках с поля унесли. Так, наверное, и Пеле не провожали в его прощальном матче. А Леший подбежал, говорит: «Мяч-то точно в угол шел, если бы не ты, то остался бы я без «сухаря» сегодня. Так что, Шестернёв, с меня пузырь!»
Посмеялись мы над этим рассказом от души. Да и не только — Шестернев нам еще много чего забавного поведал. Вот ведь неугомонный мужик! Не устаю им восхищаться: не сломался, преодолел себя! А то, что порой не разберешь, где в его словах правда, а где небылицы — так это прекрасный повод к нам в Макаровку приехать. С Альбертом Иванычем мы вас обязательно познакомим. Животики надорвете от его историй. И на футбол обязательно все вместе сходим. А там, глядишь, вам и хмельная продавщица призывно улыбнется из зарослей ирги. Футбол-то ведь объединяет!
[1] Э.А. Стрельцов и И.Л. Численко — легендарные советские футболисты (примеч. авт.).
Алексей Низовцев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
