От Сына: «…звон в голове – и всё. Потом бред или сон, не понять… – Это были первые сознательные слова Отца*, обращенные ко мне. Говорил он тихо, губы едва вздрагивали. – Всё даже просто, Сын... Я узнал больничную койку: на ней кто-то лежал, покрытый… И понесли. Хотел крикнуть: «Эй, куда вы несёте?!» – а крикнуть не мог. Холодно и темно… Я и теперь тебя не вижу. Ты здесь?.. Когда воспринял себя – не знаю…. Но теперь я уже иной… Знал бы ты, Сын…».

Отец замолчал, наверно устал, а может, впал в беспамятство… Всё происходящее было жутковато и чудесно: Отец умер, Отец – воскрес. Впрочем, он так и оставался неподвижным, и только голос живой исходил из оцепеневшего тела…

Минули сутки, двое. Он жил, как будто отогревался, и даже шевелил непослушными пальцами правой руки. Лицо его обмякло и обрело живое выражение. После частичного восстановления питания и сна он говорил уже внятно, в сознании – разумно, правда, с затяжными перерывами, отдыхая или уходя в себя. Нередко Отец заговаривал с безответными собеседниками, при этом даже улыбался или жаловался и со стоном вздыхал… Лежал он обычно с закрытыми глазами, а когда однажды при мне открыл, то я решил, что он ко всему и ослеп – на время или до конца…

Не раз Отец просил бумагу и ручку. Я объяснял ему внушительно, что у него тяжелые руки, и он не сможет писать.

«Мне это надо, – упрямо повторял он. – Зачем-то я пришёл. Понял – и возвратился. – Едва пошевелил рукой, видимо, пытаясь поднять её, но не смог – и слезы выкатились из-под раковин век. – Я говорю – ты понимаешь меня?.. Запиши, я Нике, это тебе…»

Но и такую просьбу выполнить было невозможно: порой вполне ясная его речь перемежалась с бредом, с дремучими диалогами, ко всему говорил он по своему желанию – в любое время суток. Не мог же я сидеть день и ночь перед ним. Что можно придумать, да и надо ли придумывать?! Однажды я предложил ему почитать вслух любимого им Лермонтова. Он возмутился: «Мне некогда слушать чужую писанину!»

Лечащий врач пояснил, что подобные «воскресения» случаются, но они, как правило, непродолжительные, потому такая настойчивость в немощи.

Я посоветовался с друзьями из технарей: они и установили в палате хитроумное записывающее устройство… Когда Отец понял, что говорить можно сколько угодно и что угодно – всё сохранится, в знак одобрения он даже кивнул головой и попытался улыбнуться.

Забот прибавилось. Правда, я и до этого ежедневно бывал у него. Но теперь надо было и дома возиться с техникой: расшифровывать суточное, переписывать из кучи шумового и наговоренного мусора выбирать или угадывать то, что отец хотел донести до моего сознания. И всё-таки, мне кажется, это было не откровение, а привычная его работа, продолжение жизни. Случалась вся запись внятной и для его состояния разумной. И вот что еще поначалу я не мог понять: когда Отец лишался сознания или впадал в помрачение, он с какой-то даже веселостью вспоминал свою жизнь и общался со своей семьёй. Но собеседников-то не оставалось в записи…

И любой поймет, что мне стоило хотя бы только собрать и выстроить записи: отец жил, но ведь жизнь его была условной, протекала в двух измерениях. Нередко, забывая только что сказанное, он до мелких подробностей вспоминал тридцатилетнюю давность, ведя разговор опять-таки с неозвученными собеседниками. И вновь на бумагу нечего было переносить…

Но, в общем, я даже рад, что всё это было сделано безотлагательно, тотчас.

Так и началась последняя для Отца радость – посмертная работа. Иногда он как будто забывал о своем положении и весь уходил в мир памяти. Задыхаясь, видимо, от волнения, он как-то сказал: «Это, Сын, моя Лебединая песня…». – Я согласился, но это, скорее, был

Лебединый крик, или посмертные записи:

– Я вспомнил! Так ясно, что смог бы нарисовать… А ты садись, вот стул и садись рядом… Руки мои болят, ноги болят и грудь – тоже болит. Возьми меня с собой – там нет боли… Страдания? Но это ведь не одно и то же… Легче перестрадать здесь? Ладно. Буду страдать… Какой сон? Мало ли снов я видел. (И даже усмехнулся.) Боюсь себя увидеть… Последний сон?.. А когда он снился? Интересно… Маша, куда же ты уходишь? Если ты уйдешь, я буду звать тебя… Я часто летал во сне, и так это радостно: проснешься – слюна на подушке от удовольствия… Ага, падаю с вышки, или с обрыва – толкнули, а парить не могу. И вдруг – взмахнул руками: держусь – лечу… Затягивает в какой-то туннель, как переход под железной дорогой. Тяжело лететь – руками не взмахнуть, давит свод, хотя и широко – внизу мусорно и грязно, дышать тяжко. Всё-таки лечу – впереди свет; в восторге вырываюсь из туннеля: легко взлетаю, кувыркаюсь через голову – и уже стою на земле, осматриваюсь. Слева взгорок и обрывистый берег к реке, реки не видно. Впереди бревенчатый добротный дом, по виду не жилой, к нему забытая полевая дорога. А правее от реки и дома мелкотравчатые луга и еле приметная тропинка в тягучую гору к обрывистым далеким скалам. И я иду. Высоко как будто остатки крепостных стен и порушенные музейные храмы. А вверху, над скалами маячит сияющий храм. Думаю: нет, туда мне ногами не подняться… В тот же момент лечу – выше, выше, и вот уже облетаю нерукотворную красоту музейных храмов, монастырских или крепостных стен – и всё это из обработанного камня. Какое величие! Людей не видно, пустынно… А уже в следующий момент я стою в заоблачной высоте перед могучим сияющим храмом. Вокруг открытая паперть или галерея. Перед входом мужчины в длинных одеждах, худощавые, рослые, с неокладистыми бородами – их четверо или пятеро, беседуют; в сторонке еще один такой же. Иду рядом, прислушиваюсь, но на меня не обращают внимания, и беседы их не слышу. Никаких признаков моего присутствия – и я прохожу в храм. Здесь малолюдно. Платье на всех непривычное.

В центре алтари – четыре, пять или шесть с Вратами. Вокруг алтарей небольшие отгородки, широким кольцом место наверно для прихожан. По внешней стороне кольцевого пространства закрытые двери на определенном расстоянии одна от другой. И я понимаю, что это кабинеты для исповедания. В алтарях идет служба. Хожу вокруг, оглядываюсь, кого бы спросить: что за храм, что за служба и где это я оказался? Но меня как будто не видят и не слышат – призрак. И я решаю улететь: взмахиваю руками, приседая, отталкиваюсь ногами и неощутимо пролетаю сквозь стену храма. Какой-то момент полета – и никакого обозрения, привычная земля… Нет, и ещё что-то, и ещё – не помню.

***

Мы не так живем. И не понимаем. Не знаем, что всё то, что мы знаем и принимаем – вторично, дым, зазеркалье... Почему ты поправляешь меня, мы оба вторичны. Христос взял щепоть земли, плюнул, размял – и сделал из этого брения слепому глаза. Что же здесь первичное и вторичное? Первичное – решил и сделал – Богочеловек. Все остальное – вторичное… Мы дети земли – это не открытие, не новость; а вот жить по законам земли не должны. И ты, Сын, прав, что всегда избегал их, но не прав, что выдумывал свои законы… По каким же законам жить? Не знаю. Кажется мне, что по прописке… Когда человек выходит из себя, он уже не земной. Можно бы повторить: мы дети солнца, но ведь и солнце тоже вторичное во вселенной. Наверно дух. Не знаю, не видел… Зато теперь точно знаю: живем мы не так. А как надо? Не могу вспомнить.

(Отец мне понятен: обо всём этом мы не раз говорили. Шутливо он утверждал, что люди на земле – земляные куклы, что первичное – внутри людей. И Христос продемонстрировал, как Бог творил человека. Нам лишь понять надо, что мы одухотворенные манекены. Нередко, смеясь, он восклицал: «Да у нас же небесная прописка – туда и лыжи вострим!» И в то же время Отец частенько пребывал в сомнениях, переживая остаточный материализм… И надо отметить: в начальный период он лишь едва выговаривал слова – это затем разговорился.)

***

Моя жизнь началась с Маши. ( Маша – его жена.)

***

Мы поражены первородным грехом. Господь от этого нас не избавил. Он даровал возможность избавляться… Что, или я не то говорю? Тогда скажи сам… Вот и хорошо: точнее слова нет – избавляться. Я понял, человек обязан не делать того, чего он не должен делать…

Земля наша единственная – она живая. Все мы из земли сотворены – живые, и нам дадено это место живое, чтобы жить и сохранять Землю на поверхности и в недрах. Поднимись у человека температура на четыре-пять градусов – не вынесет; вот так и Земля. Её беречь должно. Как ребенка, как женщину плодоносящую. А мы разрушаем и землю, и воздух, и воду, и женщину... Так жить нельзя. Омертвели души – скоту уподобились.

***

Маша, теперь и я знаю, почему на Земле так много параноиков и просто идиотов. А вот откуда я узнал – ума не приложу… Думая об этом, я поскользнулся обеими ногами – и хрястнулся затылком об лед. Лежал, не в силах шелохнуться, и единственное, что видел – пальцы моих рук мелко тряслись. Ну, не поднимусь. Нет, поднялся. Слаб человек… Начинается с зачатия. На Руси молились Богу не ради сексуальной утехи, а ради зачатия по благословению Божию. И уж, бесспорно, в трезвом и мирном состоянии. Как это сегодня – нет нужды напоминать. В любой бульварной писанине, в любом кинофильме – «цивилизация» секса… Диктор по радио сказала: «Какой же это фильм, если нет постельной сцены». А то рекламируют издание: подписывайтесь – «в каждом номере голая баба…». После зачатия состояние плода. В былые веки для плода будущая мать распевала колыбельные или детские песенки. И постоянная молитва о здравии ребёнка… А если не молитва, не песенка, а гром-разборка: делать аборт и когда – и плод во чреве знает об этом… Родился человек, но его так и не омыли в церковной купели от родительских грехов, полагая, что он и без предрассудков хорош.

Если всего лишь одно из пагубы, то уже и тогда здоровым человек не родится. Мир плодит гнилое потомство…Будущее лишь продолжение нашего

внутреннего состояния.

***

– Ты, Ника (сын Отца и Маши), говоришь: Земля не живая. И я так думал – ошибался. А теперь уяснил… Человек, Маша, должен бы жить как дерево, как трава, согласно с Землей – грехи мешают. Вот и зажали в кулачишках и смерть Земли, и собственную смерть… Обручился человек с сатаной – и разрушает, что Бог сотворил для благодати. О живой Земле я вам на лекциях говорил. Посмеивались: чудак кандидат…А ведь земное – только подготовка к восприятию дальнейшего.

***

Дух Святый – Бог. Бог всюду. Дух – животворящий Бог. Господь, Богочеловек, мог словом исцелить или воскресить человека. Дух Божий присутствует всюду. Он поддерживает жизнь на Земле… И мне было дано понять: не только Земля пронизана Духом животворящим, но и запелёната Им. И этот Дух Божий и Животворящий мы называем воздухом.

Без Духа Святого и солнце не согреет, без Духа Святого и огню на Земле не бывать… Вооруженные плодами греха, люди ведут беспощадную войну против Духа Святого – они сжигают его при помощи техники – самолетов, ракет, ядерных испытаний – засоряют и травят. И это – война, ослепленных познанием, против Бога, против себя.

Понятными становятся слова: «Воздухом питался». Ни иронии, ни соблазна. В начальном качестве воздух основной, а то и единственный источник жизни человека.

(Отца трудно было понять: шутит он или всерьез. Но не раз он высказывал мнение, что от Адама до Христа люди общались с Богом Отцом; в новое время общаются с Богом Сыном; но уже теперь подступило время Бога Духа Святого. Наверно уже было что-то подобное в философии, но даже постановка вопроса всерьез увлекала Отца.)

***

Войны в мире, как правило, религиозные. И противоречия, и вражда между народами содержат религиозную подоплеку. Всеобщее примирение может быть только при единоверии. А этого достичь невозможно. Аллах мусульманину помогает жить, и мусульманин от своего Бога не откажется. Если же доказывать слишком активно правоту своего Бога, то неминуемо кровопролитие, война: цепная реакция – ни мира, ни единой веры. Истину нельзя доказать и не надо доказывать, Истина сама себя докажет и защитит.

***

Маша, а помнишь, как ты горько плакала, когда я впервые поцеловал тебя! Это был соблазн и грех, а я тридцатилетний дурень весело смеялся.

***

На Земле для человека и Нравственность – Бог. Нравственный человек всегда с Богом. Хоть лоб расшиби, подобно Иоанну Грозному, но если ты безнравственный, Господь отвергнет тебя прежде, чем нравственного и невоцерковлённого. Потому что нравственный человек всегда с Богом, живет по Его заповедям, не зная их.

(Нравственность – главная точка опоры для Отца в любом вопросе. Он и национальным базисом считал религиозно-нравственное состояние народа, говоря, что человечество земли погибнет от безнравственности.)

***

Нельзя быть нравственным и в то же время богоборцем. Но даже атеист – это еще не богоборец. Бог во вселенной, так и душа в теле.

***

Я всегда стремился к вере и нравственности. И ни к тому, ни к другому своевременно не смог приникнуть. А теперь понял, почему так. Прописку надо получать в пеленках, даже и до пеленок. Мы грубо воспринимаем и веру, и нравственность, как нечто вещественное.

Если же человеку с пеленок в душу заложены дух, вера и любовь, то, даже отпадая, рано или поздно он возвращается к Господу.

Нравственность – крепость человека.

Нравственного человека нельзя развратить, он погибнет, но падения избежит.

А к утверждению дорога через Евангелие и Церковь.

***

И почему я так часто плачу? Не смерти же боюсь… И плачу-то без причин. Но после слез мне легче. ( Господи, и это всё, что смог я извлечь из наговоренного Отцом за сутки!)

***

Иные, веруя в Бога, возлагают на Него различные обязанности. Не только в форме упования, но и в форме косвенных требований. Это соблазн. В Бога надо веровать, как в собственное бессмертие. Возлагать прямые и косвенные обязанности следует на себя, не требуя, но моля Господа о помощи… Вот и забыл, что ещё-то хотел сказать.

***

Советская власть приучила к сбрёху: нам, татарам, всё равно, что бы ни работать, лишь бы деньги получать. Коварная ложь. Одно это может взрастить плоды безнравственности. А мне грезится: человек не должен делать того, чего он не должен делать, хотя бы в ущерб себе. Сегодня в мире рабовладельческая формация, правда, называют её демократией. Рабовладельцы могут под страхом смерти заставить невольников работать любую работу. Но если, скажем, проводится разрушение Земли, от такой работы надо отказываться. Приведут под конвоем – отказаться. В конце концов, должен произойти раздел – работа нравственная и безнравственная. Безнравственной работе – нет.

Понимаю, что это утопический бред. Но ведь я хочу сказать только одно: мы не так живем, так жить нельзя.

***

А как мы поехали за город с лыжами – на два дня! Приятель дал нам ключи от своей дачи. Дача, понятно, выстудилась, мы долго топили печь, пока не стало тепло. И так устали, так надышались свежим воздухом, что ни о каких лыжах и думать не хотелось. За окнами сказочно снежно и холодно, а у нас так тихо, так тепло, так уютно…. Наелись яичницы с колбасой, напились кофе со сгущенкой, да и завалились в постель – до трех часов ночи и спали. Проснулись от холода – забыли трубу закрыть! И ночью вновь начали топить печку – и так-то было необычно и весело…. Тогда ты уже носила Нику…

***

Богочеловек – идеал для человека.

***

Я должен бы задавать вопросы тебе, а задаешь ты – мне. И вопросы-то

какие! Как воспринимать личную жизнь?.. Как воспринимать мир, вселенную?.. Как воспринимать человека во вселенной?.. Да ведь на эти вопросы можно всю жизнь отвечать – и не ответить, спорить и не соглашаться, потому что мы воспринимаем их нередко в перевернутом виде. Они и воспринимаются двояко: для верующего – всё от Бога, и ни шага в сторону; для атеиста – эволюция природы с отклонениями в любую сторону. Так думал и я. А вот теперь считаю – мы в затмении.

Вселенная и человек – творение Бога.

Атеист полагает, что вселенная – самовоссоздание, а затем как трава в условиях земли. У них философия, но философия «пшиковые».

Верующий говорит: от Бога.

Если от Бога для одних, чудо самовоссоздания для других; если даже за пределами каких-то сотен километров от Земли для любого земного существа – мертвая зона, и только под пленкой атмосферы начинается красота жизни, то разумное существо на Земле должно бы беречь творение Бога или стихийную природу. Земля для человечества – колыбель во вселенной, и ничего подобного в материальном мире не существует – целесообразность и гармония…

Но представь: человечки летят на надувном шаре, и все стремятся проколоть или пропороть этот шар. Можно заключить: человечество безумцев или безумство человечества.

Верующий или неверующий, ты обязан жить на Земле, как в чужой горнице, где пакостить или разрушать опасно. Придет Хозяин – последует наказание.

***

Как воспринимать личную жизнь? Теперь-то я знаю – как?! Правда, если согласиться, что человек – тварь Божия, что сила наша – душа невидимая.

По Земле прошел Богочеловек. Оставил для нас Новый Завет – вот по нему и живи.

Восприятие личной жизни несколько иное, нежели подражание… Ты не хватай меня за горло, не хватай! Что ты мне рот закладываешь, пакостник меченый! Всё… задыха… Живой…. Это ты, Сын? Сходи к Нике… Скажи, чтобы принес икону… он знает какую.

(Это я знал – какую. С Афона привезли Отцу: Божия Матерь с Младенцем на правой руке… Пришла дежурная сестра с двумя шприцами. После уколов уже вскоре Отец расслабился, вздохнул и замолчал надолго.)

***

Вот и хорошо… А ты не женился? Тебе уже много лет… Помню, недоговорил, а что – не помню… Восприятие личной жизни несколько иное, чем подражание…Ну да – Богочеловеку… Как воспринимать? Если от Бога, то и воспринимать надо как Божественное продолжение. Для нас единый Бог – Творец вселенной, всего живого на Земле, и человека. Он и теперь блюдет порядок во вселенной. Греки так и называли: космос – порядок. И только человеку на земле, как избранной твари, предоставлена свобода воли. Сам рассуди… Если Творец – хранитель порядка, то и человек должен строить свою жизнь порядочно, в условиях земли продолжать деяния Божии. Обязан быть творцом своего личного мира. И мир этот – как личный космос. В чем проявляется личностный порядок? В нравственности. Совершенствовать и множить дарованный Богом талант. Каждому своё. И в любом деле правда –это путь к Истине, вот и свидетельствуй.

Творение личного космоса не должно выходить за пределы допустимого, определённого – духовно и материально. Вот я и воспринимал личную жизнь на земле, как мгновение Творца…

Верно, кто-то сказал: лучше, если люди с высокими душами будут жить в низких хижинах или домах, чем в высотных домах – с душами низкими. Низкие души не творят, не созидают – они разрушают. Таких надо бы воскрешать и учить созиданию.

***

Устал. Болит голова. И язык липнет к горечи. Не надо уколов. (После этих слов даже стона не исходило из Отца с полудня до утра.)

* * *

До Ники, я много курил. Табак, махорка представлялись продуктом питания. Но ведь это все равно, как если свинья дерьмо жрет. Кадильница сатане.

***

Общество обязано заботиться о людях, лишенных возможности обеспечивать себя материально. Образование, медицинская помощь, прожиточный минимум и крыша над головой не должны зависеть от социального положения человека. В противном случае мир осатанеет в эгоизме и злобе.

***

Мне тяжело говорить… И нет его. Где он?... Куда же делся податель вопросов?.. Да такой приметный – Меченый. Был – и нет. Лукавый…

***

А знаешь, только теперь я понял сущность любви. Как ведь коряво – «сущность любви». И всё-таки как понять любовь в человеке и вне человека – что такое? Сегодня полагают, что любовь – это половое влечение особей друг к другу. И СМИ вколачивают в замороженные головенки именно такое понимание. А ведь любовь – это отрадное чувство ко всему живому. И к человеку, но прежде – к Богу…

Как только пытаюсь сосредоточиться, забываю, о чем говорил, теряю собственный след. Если бы на бумаге – иное дело: прочел, вспомнил – и поехали. А ведь я ещё должен высказать, что мне открылось… Много лет я страшился смерти, не самого факта, скорее, непонимания этого факта. Я и теперь не могу понять тайну смерти. Фантазировать же о потустороннем мире до отвращения – не хочу… Легче стало, когда я узнал о сошествии на Гроб Господний Благодатного огня – Духа Святого. И ведь ни один суслик или короед от науки не решается объяснить или опровергнуть схождение Бессмертного. А как бы им хотелось зацепиться, разоблачить, осмеять. Зубки, наверное, сточили, а не получается…

***

Любую кабалу народ перетерпит, безнравственность или нравственное помешательство не переживет.

***

И у нас «талмудят» о свободе совести, а Православие подавляют, разрушают личную, семейную и общественную нравственность, культуру и самобытность народа. Какая свобода, какой совести? Нет, Сын, это свобода от совести.

***

Два института формируют и поддерживают нравственность – так должно быть! – Церковь и государство. Они и обязаны тянуть одну упряжку. Но даже и при этом весь народ не может быть нравственным. Первородный грех неизживен.

Во всем мире власть политическая не только воюет с «духовной властью», но и со своим народом. Меньше и меньше в мире остаётся национальной власти. Всюду сторонняя власть, назови, как хочешь – масонская, интернациональная, космополитическая или сионистская. Начиная с расстрела Кремля и до последнего террористического акта или взрыва бытового газа – всё это новая форма ведения войны внутри государства. Нация обвально вымирает. Но даже при сегодняшней односторонней войне народ может выстоять и победить при условии его возвращения к вере и нравственности.

(При нашей совместной жизни об этом Отец никогда не говорил.)

***

Мне было открыто, что человек на земле не сам по себе. Но что значит «не сам по себе», не могу понять. В разумение это легло примерно так: человек существо зависимое – как ребенок от родителей. Если в настоящее время появление на свет нового человека постоянно экранизируется, на вопрос о происхождении человека никакая наука не могла ответить и не ответит. Выдумали – от обезьяны ( обезьяна откуда?!), выдумают – от крокодила…. Следовательно, человек сотворен Богом и зависим от Бога, а не «сам по себе». Если человек не «сам по себе», то и человечество не «само по себе» от начала и до конца. И зависимость от Бога беспредельна. На земле человеку предоставлена свобода воля, но будет ли обладать тем же человек за пределами земного мы не знаем, как не знает человек в эмбриональном развитии, что его ожидает там, за пределами мира материнской утробы. Всё происходящее с человеком на наших глазах – и что мы разумеем – это Земля, земная реальность, в этой реальности мы и должны или обязаны перед Лицом Творца блюсти порядок и нравственность. Это не менее ответственно и свято, нежели вера в Творца.

Вот так и запало в сердце «не сам по себе».

***

Бога никто не видел, следовательно, видеть Его человеку не дано. Но мы знаем – Бог всюду. И меня смущала недосягаемость до тех пор, пока я не согласился, что нельзя познать того, чего ты не в состоянии познать. Если, скажем, не в состоянии познать тайну рождения человека и смерти его, как же можем посягать на познание Творца. И в то же время о Двух Лицах Троичного Бога мы знаем реально – Господь наш Иисус Христос и Дух Святый, исходящий от Бога Отца. Но Иисус Христос – Богочеловек, он и памятен нам в образе человека; Дух же Святой нисходит очевидно в виде света и огня. Тоже можно сказать: мы Его не знаем. Зато мы твердо знаем, что Бог есть, даже если отстраним все чудеса и примем в расчет лишь сошествие Благодатного огня, Духа Святаго.

***

Кто-то внушил, что мы живем не так, иначе должны жить, а вот как – оформить не могу, не вмещается во мне такое разумение…

Кроме летания-сна я ничего не видел, ни с кем не сказал ни слова, но сам я уже не тот, другой – и всё представляю иначе. Жил я не так, и теперь всё не так. А вот как? – уплывает и рассеивается.

***

С давних пор люди лишаются реального мировосприятия, а ещё точнее – впадают в нравственное помешательство. На Западе подобное давно уже стало нормой, хотя бы однополые браки – узаконено лесбиянство и гомосексуализм. Всё это известно с древних времен. Истреблены Господом города Содом и Гоморра, на их месте с тех пор Мертвое море, мертвая смола, так что даже первый асфальт в России называли «жидовской смолой». Господь оставил Мертвое море в назидание человеку до скончания времени. Но ведь и сегодня – у нас! – помешательство. На улицы Москвы выходят с требованием узаконить однополые браки; разврат, подофилы уродуют чужих детей безнаказанно. Таковых следовало бы отстреливать как бешеных собак, но их лишь журят. А как же – права человека!.. Да и что простые смертные! В Англиканской церкви (и в Католической) рукополагают даже в епископы гомосексуалистов. А это Церковь – духовная власть. Как же они просветят прихожан? Ведь обрели же массовое явление случаи, когда католические пастыри соблазняют и насилуют приходских детей. Такое страшнее атеизма.

Не могу понять, что значат права человека… Вот и сбился, забыл, о чем говорил. Такая радость во мне: живой трепет понимания иной жизни, которую мы, грешные, не знаем и даже не можем объяснить. Всё не так. И я верю, откроется тайна – и я увижу и пойму, как жить, для какой жизни явлен на земле человек.

***

А как тяжело было, Машенька, когда мы единственный раз поссорились – из-за Ники и твоей работы. Я настаивал, чтобы ты оставалась с Никой дома, а ты решила его в детсад, а сама работать – не ради денег, а чтобы мне легче было. Я понимал тебя, но и не мог согласиться, и в приказном порядке хлопнул ладонью по столу: «Никакого детсада, никакой работы – всё!». И ушел. А ты, родная, плакала весь день. Как же тяжело было – еле дожил до возвращения со службы…. Мы обнялись – и плакали, плакали, счастливые, что вместе, что не разлучены…. А Ника смеялся.

***

В болезни и скорби мы нередко утрачиваем последние физические силы, и вдруг понимаешь: это необходимо! В немощи и познаётся истина. Вот тебе и «сила в немощи»… Души наши в грехе, сердца – сосуды с нечистотами. И очиститься можно только через страдания…

***

И увидел я расползающиеся уродливые города-государства из стекла и бетона; заброшенные уездные города; догнивающие или вовсе стертые с лица земли «неперспективные» деревни и села – и всё это дело рук человека менее чем за сто лет.

И кто-то внушил: «Так жить нельзя».

Но можно иначе!.. Как сегодня восстанавливают порушенные храмы, вот так же за счет нефти и газа, за счет грабителей-миллионеров и миллиардеров настало время восстанавливать деревни и села, обеспечивать сельчан современной техникой с таким расчетом, чтобы на земле проживало не менее пятидесяти процентов общего населения – на природе и будут прирастать здоровые поколения. Продовольственное обеспечение государства должно быть самодостаточным уже в ближайшие годы. Иначе нас переведут на подножный корм. (Предлагают же, есть насекомых.)

«Это лозунги, а что конкретно?»

Лозунги – там, в Кремле. У нас: с чего начинать? Сельское хозяйство должно быть таким, чтобы люди из городов стремились в деревни…

От кого это запало в меня, кто внушил – не ведаю. Но всё, и не только это, живо во мне.

(К этому времени Отец говорил уже более внятно и логично. Можно было решить: пошел на поправку.)

***

Я знаю, что скоро, очень скоро, смерть моя повторится. Тайна смерти для меня так и осталась тайной. Но что-то я все-таки разгадал, именно разгадал.

Доказательства бессмертия имеются в Евангелии. Я же всю жизнь роптал: почему Творец не раскрыл разумной твари хотя бы тайну рождения и смерти, а заодно и назначение человеческой жизни на земле. Корёжила меня и смертность человека. Если Творец вечен, а разумная тварь смертна, так это… и т.д.

Смерть человека нельзя отрицать – конвейер работает безостановочно. И я даже теперь сомневаюсь, что понадобятся истлевшие останки для воскрешения. Бессмертие – духовное. А остальное – опять же тайна… Без веры не разобраться. Именно по вере, по Евангелию, по Господу нашему мне и запало в угасающее сознание…. Я не могу не верить Евангелию, не могу не верить Господу, Его слову и Его делу. Он словом изгоняет беса из страдальца, воскрешает Лазаря – и я верую. Потому что такое нельзя выдумать… Он говорит апостолам уже посвященным: не вмещается в вас, не можете вместить. – И я понимаю, что есть в их отношениях такое, что для учеников пока недоступно – они не могут не только понять, но и вместить то или иное понятие, потому что Он – Богочеловек, Он – без греха, а они –грешники.

А в нас войдет ли Божественная тайна, и если вдруг войдет, то, что будет с нами? Не поплывет ли наше сознание, не набросимся ли мы друг на друга, не взбунтуемся ли на Того, кто открыл нам тайное и недоступное?.. Вот ведь что меня изумило. И воскликнул я в живой душе: «Да как же это раньше не мог понять этого?!» Господь не открыл нам тайну, Он предостерег нас от возможной беды. Если во время Его пребывания на Земле люди не могли вместить менее сложное, то сможем ли мы?.. Не обернется ли открытая тайна трагедией?

***

Хочу вспомнить, а что я делал в тот день, о чем думал, что ел на завтрак или на обед?.. Как дыра черная – ничего не могу вспомнить. И мне тяжко, душа моя в слезах. Я и всегда-то впадал в уныние и даже в депрессии, но сегодня иное – грусть, человеческая грусть…

В былые времена неплохо работали свахи, но и тогда бывали такие браки, когда молодые до свадьбы не знали друг друга даже в лицо. Проблема двоих была и остаётся. В двадцатом веке дошли от семьи до партнерства. Разводы, аборты стали настолько массовыми, что можно лишь удивляться, как это мы до сих пор не вымерли, и семья в изуродованном виде, но сохранилась. А ведь сатанински потрудились и теперь трудятся враги России из-за «бугра».

***

Как просто, если смотришь оттуда – слышишь неслышимый голос и смех, которым пронизывает тебя до откровения. Боже мой, как ясно!

Всю жизнь я спорил, ругался, противился политике власти. Вот и Перестройка: боль и горе; обман и ложь!.. Хотя это, оказывается, театр для дураков, спектакль политических авантюристов. Сколько игроков! Сколько подсадных уток! Сколько заказных убийств!.. А ведь воспринимали за реальную политическую жизнь. А тайно проводилась оккупация.

И до сих пор люди не понимают или не верят, что Перестройка – это всего лишь продолжение переворотов 1917 года, что сам по себе коммунизм – мировая проказа…

Бог не выдаст, свинья – не съест.

***

Господи, помоги… Забываю, что говорю – так и буду по кругу. Иногда после сна я воспринимаю себя новорожденным – без опыта, без знаний и без минувшей тьмы! А ведь мне хотелось бы оставить тебе слова, уже очищенные огнем. Я помню и сознаю, что время истекает, расходовать надо бы разумно… Затмило здешнее, а запредельное – ускользает. Вхожу в слово, а мысль исчезает… Лучше бы выставлять вдруг рожденную мысль, но это не в моем положении, когда я только то и могу, что созерцать. Да и зачем – суета…. Пока я жив, иное мировосприятие меня не оставит, а если я оставлю, то непременно помешательство или вечные мытарства.

Мысль, если она есть, остановить нельзя даже после смерти. Мысль – явление духовное, а умирает плоть. Испытано и на себе.

Я даже подумал, что вовсе не обновился там, а всего лишь здесь сосредоточился на себе, потому что ни на чем другом я уже не могу сосредоточиться. Если уйду вдруг, без предупреждения, значит, так на самом деле… Какая печальная штука – сомнения. А ведь они преследуют меня всю жизнь – и сейчас.

***

Творца вселенной и человека мы знаем только по вере. Бога никто не видел, но присутствует Он всюду. Его образа мы и представить не можем. Фантазировать о Боге, изображать Бога – равносильно, что самому себя вообразить Богом. Но человек имеет много прямых и косвенных указаний на присутствие Бога. И опровергать указания, по меньшей мере, нелепо или глупо. Опыт говорит, что невидимый Бог присутствует на Земле и в человеке, как и в живой природе.

Но даже в очевидное – в Евангелие, в Господа и Духа Святого – необходимо веровать. С Рождества Христова прошло две тысячи лет, сошествие Благодатного огня или Духа Святого большинству не доводится увидеть, но все знают – это случается ежегодно; в чудеса можно верить или не верить. Рассуждать научно о сотворении вселенной и человека смешно – наука в этом деле беспомощна. А где наука беспомощна, там может быть только вера. Это аксиома.

***

Я окреп – и даже поднимаю руку.

***

В Адама и Еву можно только верить. Зато исторический человек со своими грехами перед нами в полном наборе… Говорю вот – и тошнит: может быть и правильные, но очень уж земные слова. А обретенное там истлевает на губах – не могу высказать, даже подступиться не могу, как сон, который помнишь, но никак не вспомнишь. Какое-то эмоциональное облучение… Ведь вот живем и видим – все люди разные, со своими характерами и грехами: богатые и бедные, злые и добрые, умные и дурные, красивые и уродцы, верующие и атеисты, многодетные и бездетные, да что – можно перечислять всю ночь. И даже праведники среди грешников случаются. Уж такой табор человеческий: попробуй, разберись, кто у кого в послушниках. Все пёстренькие, Божьи дети, по образу и подобию, во что тоже можно только верить. Но без веры ничего не остается – пшик. Как же разобраться в этой ярмарке?

Мы несовершенны. Нам не дано знать, каким был Адам до грехопадения и так ли точно изложил историю первого человека Моисей. Не дано, и говорить не о чем. Сколько прошло времени до грехопадения, каким телом обладал Адам – не известно. А что если именно в таком теле и Господь вознёсся…. Зато мы можем догадаться, понять, что человек развивается или идет от Бога к безбожию, получает внушительный подзатыльник, однако, вновь идет по тому же пути: до изгнания из Рая Адама и Евы; затем до Потопа; до Авраама, до Вавилона; до Христа; от Богоявления и апостолов и по сегодняшний день… И явится Сын Человеческий, только найдет ли он веру на Земле… Найдёт – в затворе.

***

Грешен человек от зачатия и до смерти.

***

Грешен. Но чтобы говорить и судить о грехе, необходимо знать сопоставление, как, например, правда – и – ложь. Говорить в общем о греховности нет смысла. И правда у каждого своя, и ложь своя; для одного грех, а другой в этом не видит никакого греха. Разобраться можно лишь тогда, когда имеется мерило, в сопоставлении с которым можно определить – плохо это или хорошо. Для нас идеал – живое воплощение Бога. Только с Ним способны мы пересечь минное поле греха и остаться невредимыми.

Когда же мы уходим с Земли, то и грехи земные обретают иную значимость. Многое исчезает, растворяется; остается главное – обретаем ли мы бессмертие и что мешает такому обретению…

***

Мы не только чувствовали, но и прямо считали себя ограбленными. У нас похитили бессмертие. Мы все стали раз и навсегда смертными. А это прямой выход к вседозволенности.

Если рассматривать религию как идею, то Христианство – это идея личного бессмертия. Атеизм отрицает личное бессмертие, в его основу положена идея смерти. Следовательно, общество, принявшее религию атеизма, обрекает себя на смерть.

***

Целесообразность жизни определяется просто и убедительно личным бессмертием. Если бессмертие – жить сто́ит, целесообразно. Если конец всему – могила, нет смысла нести крест страданий, чтобы, запнувшись, завалиться безвылазно в яму.

***

Господь Бог наш, Великий Виноградарь, всех наделяет талантами – кому один, кому десять, и независимо от условий и положения каждый должен разумно распорядиться талантами или талантом, каждый призван делать своё дело, направленное на созидание. Так что жизнь человека по роду деятельности определена, а вот «для чего?» – не освоил я, грешный, замысла Творца.

***

Во имя падения в России проводится и сексуальная революция. На ином языке – внедряется повальный разврат. Об этом заботятся темные силы зарубежья, и собственные оккупационные власти Итили (сегодня Москва – Итиль). Дело погибельное, а сопротивления пока нет… Разуверились в секретарях.

Так жить нельзя.

***

Тело Адама Бог сотворил из Земли – и вдохнул в него Дух Животворящий. И это был совершенный, бессмертный человек. Не исключена и такая возможность, что Адам мог вынашивать и самооплодотворённый эмбрион, то есть человечество могло бы размножаться в однополом роде… Но Адам приуныл, затосковал по-человечески. И Бог решил сотворить для него подругу. И вот что примечательно: Бог не творит Еву как Адама из земли. Моисей утверждает, что Бог сотворил Еву из ребра Адама. Это, конечно же, понятие условное, но точно передающее важный факт: Адам, введенный в сон, был раздвоен Богом, так что получилось две разнополых особи. И в то же время – это один Адам. А если мужчина и женщина были соединены в одном? И не потому ли Господь сказал: и прилепятся друг к другу и будут двое одно. Не потому ли человек ищет свою половину. Уже из этого можно сделать нешуточный вывод: бракосочетание – явление мистическое. Каждый ответственен за другого как за себя.

***

Нередко мне казалось, что вокруг очень уж много зла, грубости, хамства. И даже когда я приходил в нашу крохотную церковь на Литургию, то меня непременно раздражали ворчавшие «платочки». Вечно они поправляли, учили, отчитывали, выговаривали – приход представлялся далеким от христианской любви и терпимости…

Маши не было, я страдал – сердце надрывалось. С вечера поднялось давление, и я проглотил пару таблеток. Ночью плохо спал. Погода не по времени бесновалась. Утром давление оказалось пониженным до предела. На землю лег большой мокрый снег. И хотя до храма менее получаса ходьбы, я изрядно устал по непроторенному. Улавливал перебои в сердце, к горлу подступала тошнота. Подождал к исповеди, исповедался. Уже шла Литургия, когда мне показалось, что в храме душно, но лоб мой был в холодном поту… Уже прочли из Евангелия, настоятель говорил проповедь о любви и милосердии друг к другу. И я даже мельком подумал, что для нашего прихода эта проповедь мимо ушей. К концу проповеди я настолько ослабел, что дрожали ноги. Я задыхался. Начал пробираться к выходу, и все предусмотрительно уступали мне дорогу… На улице дул холодный ветер: надел шапку и навалился спиной на стену.

Из храма вышла женщина с табуреткой в руке, молча поставила ее рядом со мной – и ушла, а я не мог даже вспомнить, что женщина эта за ящиком торгует. Сел, сознавая, что последние силы уходят из меня…Из-за угла храма, со стороны дома причта, вывернулась молоденькая и милая матушка настоятеля с младшим сыном за руку. Я кивнул, приветствуя, и тихо спросил: «Неужели Федор так вырос?» – «Федор, – ответила матушка с улыбкой. – А вам что, плохо?» – «Наверно давление упало – надо бы валокордина, а у меня нет…». Через минуту-две матушка вышла из храма с чашкой в руке: «Вот, накапали, выпейте, поможет». Я выпил, слыша, как в храме поют «Верую…», и впервые так болезненно пожалел, что не пою вместе со всеми.

Сделалось как будто полегче, я, было, поднялся, однако ноги не держали. Вновь сел и закрыл глаза… Очнулся оттого, что женщина пыталась вложить мне в ладонь рублей пять беленькими. Я потряс головой и сжал ладони. Но уже через минуту другая совала мне в руку десять рублей с просьбой помолиться о ребенке. Еле отказался, обещая, если жив буду, помолиться…

Поднялся, прошел в храм. Пели «Отче наш…». И только теперь я понял: как же я причащусь, если пил лекарства… Мимо проходил служка, и я попросил его, чтобы из алтаря вышел второй священник… Вышел молоденький, недавний диакон. Я всегда смотрел на него скептически – уж очень скороспелый и безбородый. Он хмуро выслушал меня.

-Это необходимо, я причащу вас…

С возгласом «Со страхом Божиим и верою приступите» из алтаря с чашей в руке вышел настоятель. Служили они без диакона. Через правую дверь вышел «мой» священник – тоже с чашей. Первыми потянулись дети и с детьми. Я мешал им, хотел, было, отступить, но меня качнуло – и в то же время с обеих сторон подхватили под руки: пожилая женщина в платочке и седой старик, с которым мы всегда раскланивались. Кто-то говорил: «Да куда же вы, первыми – дети». Но меня настойчиво продвинули к чаше. Причастился – и вновь качнуло, и вновь подхватили под локти – провели на запивку, а затем на скамью рядом с выходом в притвор к ящику… К тому времени, когда начали давать крест, я несколько пришел в себя, но слабость была такая, что невольно думалось: а как же дойду до дома… Я поцеловал крест и попросил благословения. Благословив, священник сказал: «Не уходите, я скажу, чтобы вас проводили». Я просительно отказался и пошел к выходу. Но уже за оградой меня догнал молодой мужчина и, подхватывая под руку, сказал: «Я подвезу – вот и машина». Он усадил меня на переднее сидение, на заднем сидел мальчик лет шести. Когда же Евгений, так звали хозяина машины, узнал, что мне буквально по пути, со словами: «Тогда я и своих захвачу», – быстро возвратился в храм. Оказалось, что там у него оставались жена и еще двое младших детей. Я восхитился троими, он ответил: «Это не я, это она, жена моя, молодец». И уже через пять минут меня высадили возле дома.

Но на этом не кончилось: не успел я принять лекарства и лечь в постель, как пришел Евгений, предлагая помощь. Я отказывался – отлежусь; он записал номер моего мобильного телефона. Свой записал в мой телефон, чтобы в случае чего созвониться.

Он ушел. Я заварил чай, выпил две чашки сладкого, смерил давление, принял лекарство и, ложась в постель, первое, что подумал: «Господи, какие добрые люди».

Это был первый мой инфаркт, который я перенес на ногах, а в больницу попал лишь через неделю.

(Эту запись я обнаружил у Отца на столе.)

***

Человек без совести уподобляется животному.

Пока жив человек, в нем пребывает совесть, не позволяя ему забыть его темные дела. Если он хотя бы частично разгрузится от грехов, совесть тем более заставит страдать о нераскаянном грехе.

Совесть – понятие неохватное. Не случайно предметом спекуляции с давних времён является «свобода совести». А совесть – это напоминание Господом человеку о его грехах. Поэтому темные силы стремятся размыть это чувство, лишить человека совести, чтобы распоряжаться им по тёмному усмотрению. Следовательно, совесть – это связь человека с Богом. Теряя эту связь, человек утрачивает свой образ.

***

Совесть – память, которая фиксирует грехи и напоминает о них всю жизнь, требуя или призывая к покаянию.

***

Вера – воистину дар Божий. Без веры человек не справится даже с собой, он в падении.

Всё истребить не удаётся… И сегодня кто-то верует – душой и сердцем, но таких немного. Чаще, не задумываются – как и зачем? Надо во что-то верить, вот и веруют – и находят в этом утешение… Иные руководствуются только разумом. Они и к вере приходят через разум. Я и сам наверно через разум. Маша меня привела, но и через разум… Что значит – через разум? А так: читаешь, думаешь, познаешь, пишешь, открываешь – и в какое-то время догадываешься, что понять и доказать в безбожии ты ничего не можешь. И в то же время, если наполнить вопросы верой, они становятся разрешимыми. А начинается от сотворения мира и человека. Курица или яйцо?.. Наука по всем статьям проигрывает, сразу или повременив. А затем: смерть и вечная жизнь. То и другое – непостижимая тайна. И здесь наука проигрывает – много провалов… И третье – Евангелие. Прочтение Нового Завета равнодушным не оставляет. И, наконец, Спаситель, Иисус Христос. Легко было говорить в школе детям: никакого Христа не было – выдумки фанатиков… Но ведь не выдумки – и доказательств масса: был, творил чудеса, распят, погребен – воскрес и вознёсся… Плащаница с образом осталась. Плащаница – как Дух Святой! – её нельзя опровергнуть.

Человек сомневается, не доверяет, но себе, своему познанию, не может не довериться. И он идет в храм, нередко на всякий случай. Часто и детей крестят на всякий случай – а вдруг! Это через разум.

В кругу интеллигенции, людей с образованием, бытовало и бытует соглашательство: я не верю, но я не против религии – вера нужна народу, низшим слоям, не то совсем сопьются. Ну, а мы разберёмся сами – и без веры проживём, мы сознательные. В итоге парадокс: признают веру или религию, ну, восемьдесят процентов населения России, а воистину веруют наверно вдвое меньше..

Но сказано: не бойся, малое стадо… Вера жива.

***

Я как-то не задумывался, что значит – страх Божий, Страшный суд, где судьей будет Господь… А вот теперь, как подумаю об этом, так и становится смешно. Зачем это меня пугать Богом! Бог – Творец! Бог – Отец! Бог – Любовь! Так что же бояться Его. Я знаю, что клеветнически или по злобе Он не осудит меня. А уж если я заслужил осуждения, то суд Его будет справедливый – и страдания заслужены. Бояться надо собственного твердолобия.

Ника, Маша, ну что вы возитесь – садитесь ужинать! Горло ссохлось.

***

Человек ропщет на Бога:

Почему Ты, Творец, вечен, а мне отпустил пятьдесят-шестьдесят лет?..

Ты не открыл тайну рождения и смерти, наделил разумом и бросил как слепых кутят. Зачем мне разум, когда у меня одна дорога – туда…

Господи, неужели Ты не видишь, что мы в оккупации, что народ наш бедствует и вымирает. Бесчинствуют иноверцы и инородцы, а мы безответны! Против нас организуются заговоры и войны. И Ты видишь – и не остановишь.

Изгони оккупантов – и я стану прославлять Тебя всюду.

Сто лет мы в плену, а тебе до нас и дела нет… и т.д.

Ропщет Россия на Бога, потому что еще роптать не на кого: Бог – и мы, а вокруг враги, свои и чужие…

Вот уж воистину: Бог-то Бог, да и сам будь не плох – на себя ропщи.

* * *

Ты говоришь: «Я верую в нашего Господа Иисуса Христа – Он был реально на Земле: исцелял, воскрешал, учил, был распят, воскрес и вознесся».

«И я верю, но не могу представить Бога Отца, мне трудно поверить в Него, как в третье лицо единого Бога».

«Отвечу тебе: ты – материалист. Ты веришь только тому, что можешь потрогать, ощутить или хотя бы увидеть. Но если ты видишь Сына, знаешь дела Его Отца, так почему же ты не можешь поверить в Него. Две части единого целого ты реально признаешь, так признай и третью часть – ведь без части не бывает целого».

***

Ника, сколько раз я тебе говорил: не только у тебя возникали вопросы и сомнения по Евангелию. В этом нет ничего удивительного. Ведь ни одну из книг мы не перечитываем столь часто, не задумываемся над каждым стихом. И всякий раз Евангельский текст как будто обновляется – и ты воспринимаешь его иначе. Живой текст вместе с читающим обновляются… И вошло в меня такое объяснение: если ты веруешь в Иисуса Христа и в Евангелие, как в свидетельство, то не пытайся познать больше этого – не познаешь, только смутишь себя, а если начитаешься апокрифов, то и в соблазн войдешь… Был Иисус Христос? – Был. – Ученики-очевидцы написали Евангелия? – Написали… И этого достаточно, чтобы не сомневаться…Хватит, садись за работу.

* * *

-Ника, не убегай!.. Зачем ты приплясываешь? Это в детстве так: два притопа, три прихлопа. С мамой Машей вы играли… Сядь, а я тебе расскажу… Только для детей рай на земле бывает. Ребенку можно, взрослому – нет. Лишь однажды был рай на земле. Бог создал его для Адама… Вот человечество и тоскует по райской жизни и пытается воссоздать на Земле. Одни правдами и неправдами обогащаются, чтобы насладиться «раем», да только не успевают насладиться – умирают; другие замышляют в целом государстве устроить рай, как пытались у нас. Строили-то коммунизм, да только построили Большую зону… Поэтому, Ника, запомни, рая на земле никогда не будет… Ника, где ты? Ника!!

***

Неужели Ники нет – и я один?

* * *

Тот, кто обещает людям райские блага, присваивает себе эти блага… Лукавый – он соблазняет благами тогда, когда блага недосягаемы.

***

Меня, Сын, всю жизнь одолевало уныние, и я каялся на исповеди в этом грехе, а теперь узнал, что уныние особенно одолевает святых людей. Стало быть, сторонние происки. И следует одолевать не уныние, а происки… Но пакостная штука – уныние.

***

Человечество не возвышается – человечество в падении. Как падший ангел, вошедший в соперничество с Богом, соблазнившийся всемогуществом Творца, – пал; так и человек, соблазнившийся о Боге, решив за счет познания стать «как боги», – тоже пал. И до сих пор в падении вместе с наукой и познаниями.

* * *

Батюшка, не надо меня исповедовать… После смерти я всё забыл. Что-то одно помню, но скоро и это забуду… Затмило, я и живу не здесь… А вот что вспомню, на то и ответ есть. Я и при Маше задумывался и говорил: «Как же это так, Адам и Ева нарушили завет Божий и соблазнились, так что Богу ничего не оставалось, как отпустить их из рая на свободную жизнь. Если это наказание, то индивидуальное. А как же, Господи, и весь род человеческий продолжает падать. Или от Бога такое, что мир катится в безбожие, в атеизм, в сатанизм?..» Вот это смущало. Но ведь вошло понимание: соблазнились Ева и Адам плодом познания с древа смерти – это грех и падшего ангела, его зло, которое, как наследственная болезнь передается с рождением, развивается, крепнет из века в век, так что без Бога не устоять перед таким натиском.

***

Человек представляет собой мир Божий. Но мир-то крутится, а человек умирает. Физическое сравнение вряд ли можно считать удачным. А вот то, что человек сотворен по образу и подобию Божию и что есть такое понятие как «гнев Божий» – ясно. Не значит ли это, что правомерен и гнев человеческий. Думал я об этом не раз, и с Машей мы это обсуждали, но в душу мою так и не вошло понимания о гневе человеческом – может ли и мой гнев быть разящим, праведным?..

***

Я тебе уже говорил: вера – дар Божий. А если так, то не каждый может вместить или воспринять такой дар… Может быть потому и надо уточнить: вера – не только дар Божий, но и труд человеческий. Ведь сама по себе вера ничего не значит, если при этом на место безнравственности не восходит нравственность, на место зла – добро или любовь. Если человек не изменяется в лучшую сторону, если дела его дурны, то вера формальна. А уж если человек в безостановочном падении, то веры и вовсе нет. И лучше быть без веры нравственным, чем верующим и безнравственным. Нравственный человек непременно придет к Богу, безнравственный и от веры отпадет…

***

Ты, Меченый, спрашиваешь, что такое нравственность?.. И не ухмыляйся… Это жизнь по заповедям Божиим и по заветам Спасителя. Наивысшая нравственность – жизнь без греха. Но нет человека без греха. Идеалом нравственности может быть наш Господь, Иисус Христос.

***

Мы с тобой много об этом говорили, и я знаю, что ты сейчас же спросишь, а что такое грех?.. Ника, какой ты у меня красивый, в маму-Машу! А беспокоился, что не вырастешь – вырос! Сколько же тебе лет? Надо же, не могу вспомнить, значит, я уже старик, память моя обмелела… Мы тогда были на Волге – помнишь?! Мама-Маша оставалась дома готовить обед, а мы с тобой на лодке уплыли на остров: там и песочек, и кустарник – купались, грелись на песке и посматривали в сторону берега – ждали, когда мама-Маша помашет нам платочком. А пока рассуждали о грехе. Во многом не могли мы разобраться… А вот теперь я готов поделиться с тобой обретением… ты только не уходи и слушай внимательно, потому что невнимательность Ники укорачивает мою жизнь.

Ты помнишь, как не могли мы ответить на первый же вопрос: «А что такое грех?» За обедом мама подсказала нам, но мы не доверяли женщине. А ведь она была права. Мы забывали о Боге…

Куда же ты уходишь, Ника? Не оставляй меня одного!

( Эти возгласы я услышал перед входом в палату. Мне даже показалось, что отец не один. Однако был он один и вне себя: неподвижен, в холодном поту, задыхался… Я впрыснул ему лекарства, и он скоро вздохнул и продолжил, как будто и не прерывался.)

А вот теперь я могу тебе сказать: Бог не только сотворил Землю и на Земле человека. Он и закон для человека предоставил – как жить. Неисполнение закона – это и есть грех. Закон этот у человека в душе: ты пренебрегаешь Божиим Законом, грешишь, а совесть-судья тут как тут – и поймался. Не признаешься маме-Маше, а то и соврешь – совесть огнем твои щеки и разукрасит. Совесть – скорая расправа за грехи… А мы вот грешим и не знаем, что по грехам теряем и умственные способности; болезни наши тоже по грехам; и даже помешательство от прегрешений… Не веришь, а я вот тебе скажу: вымирают целые народы, забывшие Бога в грехе; природа рушится и гибнет – и этому виной грех человека. Проблема не экологии, а нравственности… Помнишь, Ника, как мы с тобой рыбу удили! И выудили жереха – как палка иссохший, а голова большущая. А почему? Да потому, что грех человеческий и рыбу поразил. Бог предупреждал – не разрушать землю и воды на земле, а человек разрушает – тяжкий грех, вот и получаем. Волга была и кормилицей, и поилицей, а теперь и рыба больная, потому что вода загнила, и мы больные. И вот что дивно: совесть нас уже не обжигает, потому что все грешат, значит, считаем мы, все «безгрешные»…

Ушел Ника, нет Ники… И Маши нет…

(В этот день Отец неоднократно возвращался к теме греха. Иногда приводил нелепые примеры, сокрушенно вздыхал, и повторял одну и ту же молитву «Царю Небесный Утешителю…». Я смотрел на него, на дорогого человека, и меня не оставляла мысль, что живы в нем только душа и воля. Ведь даже когда его кормили, делали ему уколы или меняли под ним постельное бельё, он не замечал этого, продолжая говорить своё. Одна у него была забота: сказать, что должен сказать. Смотреть тяжело, и в то же время радостно – он жил, он не утратил мышления, он страдал и даже плакал за других, утешал то маму-Машу, то Нику… А иногда сознательно и охотно наставлял и меня.)

***

Это ты, Сын?.. Узнал по шагам. Ты только не спрашивай, как я себя чувствую?.. Никак не чувствую. Я пришел, чтобы сказать: жизнь и там продолжается. А вот что за жизнь – не знаю. Я только воспринял… Если ты настроен выслушать, я расскажу тебе о любви…

(И замолчал, так и не рассказав о любви, однако ночью, наверно очнувшись или после сна, он продолжил тему.)

Любовь – от Бога. Только люди понятие любви переложили на страсти. Как зачумленные пляшут. (И вновь продолжительное молчание.) А вы что, сударушка, посмеиваетесь, да так хитренько? Или считаете, что любовь – это упоение в «постельном бою», и лучше, если без зачатия?.. Вот ведь как легко вас угадать! А знаете, по «Маяку» передавали, что европейские ученые определили, что вот такая, так называемая, любовь продолжается не дольше трех-четырех лет. И это любовь? (И даже усмехнулся.) Это блуд…Взаимная любовь мужчины и женщины процветает всю жизнь – и после жизни… Вы, сударыня, даже не понимаете, что есть любовь. Даже то, как вы одеты, говорит, что и красоты не разумеете, а любовь признаете только в постели… Нет, это не грех, но это лишь страсть продолжения рода – что сверх этого, разврат… Я? Что я, я – грешник. Но ведь я говорю не от вчерашнего дня, но от завтрашнего, не от прошлого, но от будущего, не от временного, но от вечного. Я понял, что не мог понять – и хочу, чтобы вы поняли… Да ты посмотри на себя: штаны в заплатках, брюхо голое, серьга в пупке, кофта, едва прикрывающая кисельные груди – уже износилась. А голова, прическа – я у мамы дурочка! Уходи, и не появляйся на глаза… Это ты ее привел сюда?.. Увязалась… Что значит, увязалась?! Объясни ей. Если не поймет – дура, лечить надо… Господи, да что же это я, ведь и она Божия. Это за какие же грехи наших милых девушек обезобразили и развратили?.. Не так мы живем, не так.

(И отец замолчал, видимо, надолго.)

Теперь уже надо не просто говорить, а просветительством заниматься, как среди диких народов. А так просто: засмеют-заплюют. Попробуй такой вот скажи, если у неё душа – как штаны, в заплатках. А ведь любовью охвачено всё – от былинки на земле и до мира иного… Бога любить в человеке?

***

А как мы с тобой встретились, Маша!.. Тебе исполнилось двадцать, а мне тридцать – я пришел к вам читать спецкурс. Ты сидела за столом перед кафедрой, и мы смотрели друг на друга и узнавали друг друга – и узнали… Уже через месяц зарегистрировались, а после сессии уехали к твоим родителям на Волгу – там и венчались. Я помню все подробности, да ты наверно и сама всё помнишь… Маша, милая, как я тоскую…

***

Бога можно любить делом – и сердцем. Жить по заповедям Его – это и есть любовь к Богу. Спаситель сказал: любите Бога всем сердцем своим и помышлением, и ближних своих любите – как себя… А вот как всё это воспринять и посильно ли подражать Христу?! Я бывало через голову пропускал – и представлялось непосильным… О, если бы не Маша… Мне даже казалось, что Маша без греха: кроткая – и в вере без сомнений. С первых дней она вытягивала меня из трясины… До сих пор сжигает совесть: однажды я обидел её… (И долго запись всхлипывала: Отец плакал.)

***

«Он стоял в неимоверной злобе и в слезах. Зубы его были сцеплены, наверное, до ломоты. И я узнал в нем перестроечного смертника, кои убивают сами себя, а не других. Я проходил мимо, больной, но ещё не добитый перестройкой, и сказал так, как говорят четвероногим: «Что, Сын? Пошли ко мне». И полный квартал до подъезда шел, не оглядываясь. Когда же оглянулся: он стоял за спиной, лет тринадцати, низкорослый, ещё не успевший обноситься и оборваться, но уже запущенный и чумазый беспризорник. «Сын, сын, где же ты плутал? – сказал я все так же бесстрастно и положил свою руку ему на плечо. – Пошли».

О, наша милая квартира о двух комнатах.

-Иди в ванную и вымойся, одежду свою сложи в кучку на пол. Оботрешься большим полотенцем. Одеться во что принесу, – сказал я. Он кивнул в ответ, до сих пор не произнеся ни слова, прошел в ванную, где уже скоро зашумел душ. Спустя полчаса за кухонным столом мы ели гречневую кашу с молоком и еще что-то, а затем пили чай. Я смотрел на него, и нервная дрожь прохаживалась по спине. Домашние штаны, майка и курточка были ему в самую пору. Но я не мог никак согласиться, что это Сын.

Мы вошли в мою комнату, заставленную книгами, письменным столом и диваном. Указывая на диван, сказал:

-Ложись и спи…А я буду работать.

-Можно всю ночь? – спросил он.

-Ты Сын, а Сыну всё можно.

Как теперь вижу: он поспешно снял курточку, уронил штаны и ловко скользнул под одеяло. С вечера и до обеда следующего дня спал.

Вот так началась моя жизнь с Сыном. Много было приключений и тягот. Но ведь и школу, и вуз окончил – и воцерковился. И жили мы: он при мне и я при нем…

Ради чего это я?.. Наверно живем не по-христиански. На отброшенных смотрим косо, ближнему спастись не помогаем – тягот боимся, оголодать боимся. И забываем, что Господь в милосердии не оставит».

(Запись со стола Отца.)

***

И я думал, что наша власть воюет со своим народом. Да, так и есть – воюет, и народ терпит поражение… Только вот причина-то в чем кроется? И Конституция чужая, захват инородцами власти, и поражение в противостоянии – это что?.. Такое случается, когда Бог оставляет народ – чтобы пострадал и поумнел или чтобы вовсе истлел.

Как лично человеку при любых тугах и недугах прежде всего надобно заглянуть в свою душу, разобраться в своих грехах, загодя не обвиняя никого; так и народу или нации, оценивая политическое крушение, до́лжно определить своё нравственное состояние. Если повсюду политические и уголовные авантюристы, просто жулики, либералы и богоборцы, если кроме собственного Я никто ничего не признает, то наверно можно сказать, что Господь попустил властям воевать с таким народом.

* * *

А как ты ушел от меня, Сын, прихватив все наличные деньги?.. Конечно, помнишь… Ещё и одежонку твою мы не успели выстирать, а ты уже смылся. Сначала я смеялся, потом впал в уныние, тогда же долго молился перед иконой Святителя Николая… И плакал, ведь ты оказался даже не блудным сыном, а обыкновенным шпанёнком, которого я решил приютить. Однако неделю спустя ты пришел именно как блудный сын: упал на колени, вздрагивал, обхватив мои ноги – и я пожалел тебя… А потом мы пошли в храм Николая Чудотворца, где тебя крестили.

И началась наша нелегкая жизнь: через год инсульт, еще через год вторичный инфаркт. С тех пор уже и ты помогал мне жить.

О, Сын, а как мы с тобой отмечали Рождество?! (Запись со стола Отца.)

* * *

Не надо роптать – ни на небо, ни на землю. Нельзя жить в Боге и роптать. А мы – ропщем. И я роптал. И на советских иерархов, на перестроечный клир. Одни ставленники ГБ, другие – необразованные безусые ударники из рок групп. А кои воистину пастыри, так им дохнуть некогда… То экуменизм, то обновленцы, то меневцы, а в храм придешь на исповедь, как начнет безусый мозги засорять, а потом еще на проповеди отчитает. Куда деваться. А как я роптал, даже возмущался, когда патриарх в Америке встречался с раввинами. Но приспело просветление: восстановление храмов; Русская Православная Церковь не признала захоронения подложных останков «царской фамилии»! Значит, живы, не совсем на коленях… А тут новый просвет! Объединение РПЦ с Русской зарубежной Церковью. Жива Церковь и дело делает без лишнего шума. А мы ропщем…

И сказала мне Маша: иди и слушай. Жизнь Церкви нам не понять – многое для нас непостижимо. Церковь расстреляли, взорвали, а она жива. Порой и шли на соглашательство, чтобы только выжить, как это сделал митрополит Сергий… А уж если рукоположили в иереи даже безусого, то на нём и Божие благословение. Церковь переживает тяжелое возрождение – и это процесс, где могут быть и ошибки, и провокации. Но это процесс, который без света Божьего не постичь. Стойте крепко, веруйте и не поддавайтесь соблазну, – сказал…. А кто сказал – не знаю, а кто-то сказал…. Внедрилось.

И невольно всплывают слова Спасителя: будьте как дети. Иначе не воспринять, иначе гордыня разума опрокинет.

(Вот эту страницу Отец говорил и повторял полдня, а затем ещё и я всю ночь вышелушивал слово за словом, но так, кажется, толком и не выстроил.)

***

Да что вы, Церковь не принуждает, не тянет за уши к вере и кресту, Церковь всего лишь свидетельствует о Христе – и этого достаточно… А прихожанину надо помнить, что Богу все известно… До сих пор совесть точит: перед венчанием старенький священник легонько ткнул меня пальцем в грудь и спросил тихо и без усмешки: «Другой не обещал жениться?» И я промолчал, лишь скривил губы да плечами передёрнул: нет. А ведь соврал, перед Богом и соврал – до сих пор и точит. Обещал, правда, с условием, если понесёт. Была несушка не первой свежести. Не понесла…. Без корысти, а ложь, будто не священнику отвечал, а приятелю по работе.

***

Я соглашусь, что и вольный грех бывает такой, что на него внимание обращать не стоит. Человек понимает, что это грех, но на какой-то случай допускает его, зато в следующий раз не допустит… Так и я полагал. Маша моя строго постилась, но не фанатически, а мне, вроде, как и допустимо в среду или в пятницу молочный день устроить. А в служебной столовой и вовсе не до поста. Каши сухие в горло не лезут, изжога – словом, ничего страшного, ведь я понимаю, что нарушение, но если соберусь к причастию – пост не нарушу… Всё так, но не наживка ли это – мелкие грехи? Не постился – и живот не вздуло, значит, Бог милостив. Но вот здесь-то и завязывается игра с лукавым. Кто кого? И человек, конечно же, проигрывает опытному шулеру. Шаг за шагом: знаешь, а грешишь, и порабощает ложь – ты раздваиваешься не только снаружи, но и внутри себя. Я переживал такое и знаю, как тяжело выбираться из лукавства… И не надо мне голову морочить: я давно понял и держусь этого – нет мелочных грехов; а если понял, то и держись непременно. И тогда малый грех в большой не обернётся.

***

Ты говоришь, что все животные живут для чрева. А так как тело наше животного образца, то и мы чревоугодники… И вновь я соглашаюсь с тобой: без прокорма человеку не прожить – и в таком случае можно сказать, что мы – рабы желудка. Но ведь даже моя Маша была умнее тебя, она любила повторять или напоминать: человек должен есть, чтобы жить, но не жить, чтобы есть… А мы, действительно, нередко для того и живем, чтобы есть. Вот когда поймёшь, невольно и согласишься: бог им чрево.

***

А разве мы порой не радуемся беде знакомого или даже ближнего человека? Я не знаю, что это – эгоизм или мелкое торжество победителя, но это так. И сам я переживал такое не раз. Даже с Сыном было. Когда он возвратился с повинной, понятно, без копейки денег, глядя на него, я с усмешкой в душе думал: ну, что, получил мордочкой об стол – так-то, поделом, не надо гадить.

Или другой, более наглядный… с институтским коллегой…

(На этом оборвалась запись: когда ближе к полудню я пришел к Отцу, обставленный специальными подпорками он сидел в постели, не свешивая ног, хрипел и задыхался. Оказалось, что решили ему применять более активное лечение – даже не лечение, поддержку. Для процедуры его и подняли. Пришел врач – и меня выпроводили… Стало мне до слез жаль его, и я впервые подумал: «Напрасно он воскрес».)

***

Маша, Ника, родные мои, как хорошо, что вы вместе! Вы приходи́те ко мне всегда вместе – и я веселый буду… А где этот, Меченый? Да такой, меченый, такой краснобай, его не переговоришь, он на любую тему так и стрижёт… Но как только кто-то из вас – его уже нет, вот и теперь улизнул… Маша, Ника, куда же вы!.. А вот и Меченый. Да провались ты!.. И смеется. Что смеяться?! Я только и хотел сказать им, что смерти нет, как ты уже и влез… Уходи! И скажи Маше с Никой, чтобы пришли…Сын, вели всем убраться отсюда. Устроили базар… Пора домой – да увези ты меня отсюда! Или скажи, чтобы пришел отец Александр, причастил бы и святой водичкой покропил…

(Понятно, Отца мучили видения и с этой, и с той стороны. Но я подозревал, да и теперь так думаю, что глаза его видели, но видели не то, что, скажем, видел я. Он созерцал иной мир, или мир – иначе.

Как будто вечность прошла, а всего-то две недели.)

***

Как же ты порадовал меня, Сын! Ведь я и жил с сознанием, что добротная по маршевости песня «Смело мы в бой пойдем…» написана после революции на сатанински жестокие слова. В детстве сердце разрывалось, когда я слышал эту песню. И вдруг такая радость: песня дореволюционная, времен Первой мировой войны. И слова припева были такие:

Смело мы в бой пойдем

За Русь святую!

И как один прольем

Кровь молодую…

Песня патриотическая и близкая сердцу русского человека. Вот и подтасовали Иуды после революции:

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов!

И как один умрем

В борьбе за это.

Какое ведь коварство, наглость какая! И пели, и шли, и умирали и во время Гражданской войны, и во время Второй мировой… Даже язвительные шутки и анекдоты были по содержанию этих строк…

Вот это: «И как один умрем», – меня угнетало всеобщей обречённостью…

***

Они приходили ко мне, Маша с Никой. И плакали, глядя на меня, и звали с собой. И я уже помыслил, было, пойти, но тут объявился Меченый – и начал с ужимками кривляться. Смотрю на него и понимаю, что он путает меня, сбивает с мысли, разрушает то, что я должен сказать… И вдруг догадался: надо прочесть молитву, и я прочел: «Да воскреснет Бог, и расточатся враги его…». И Меченого, как в унитазе смыло. И так хорошо стало, что я заплакал, омыл слезами своё беспомощное сердце…

***

Нельзя разрушать народные или национальные идеалы! Вот о чем я должен тебе сказать, Сын. Ведь ты историк – поймешь. Идеалы в народе формируются веками. Всё, начиная с платья и внешнего вида, до песни и музыки, до веры и нравственных установок, до любви к родному отечеству – всё это мы должны беречь, как собственную честь и достоинство. И не допускать, чтобы разрушали наши идеалы бесы во имя нового мирового порядка.

***

Я понял, надо спешить – время моё сгорает… А мне еще так много сказать.

Время – как весенняя сосулька на солнце.

***

Пьянство, как и самоубийство, национальное бедствие. Разрушены идеалы, и человек не желает быть в чужом логове – и кончает самоубийством или пропивает жизнь, в таком виде она ему не нужна. Отсюда и наркотики – только вложи в руку. И перестройка вложила.

***

Мне кто-то сказал: «Вы живете в аду: земля загажена и заброшена, реки превращены в сточные каналы, воздух заражён, радиация. Кроме – диверсия: взрывы, пожары, тонут суда, падают самолеты с пассажирами, прицельный террор. А ещё средства массовой информации: «Новости» на всех волнах состоят из перечисления адских бед и пошлости – от этого человек в постоянной депрессии, душевное расстройство постоянно при нем, потому и желание избавиться от всего…А мир живет, не вымер, не сошел с ума окончательно.

Как часто вы не сознаете, что всё злое творится с криками, воплями, со злорадствующей рекламой в СМИ… Напротив, добрые дела делаются тихо, незаметно и вовсе без рекламы. Вы не замечаете добрых дел и не поощряете их, считаете мелочью. Вы слепы во зле – потому и не видите добра. Омойте души ваши и глаза слезами покаяния.»

***

– Богоборчество в любом проявлении не достойно человека, даже если он атеист… А ты зачем здесь? Понятно, чтобы смущать.

(И вдруг впервые в записи зазвучало два голоса, соединить которые в одном было бы невозможно. Так и не могу понять, с кем говорил Отец?! Или сам с собою?)

-Можно ли тебя хоть чем-то смутить, когда ты был и остаешься богоборцем? Об этом говорит даже то, что ты пытаешься вещать, а то и пророчить…

– Нет, я не сам, я только посредник. Сам я недостойный и грешный. И на спасение я уже не надеюсь, да и не знаю, что есть спасение…

– Вот ведь каков, а туда же – судить! Послушал бы, что наговорил! Да из твоих цветов змеи головки высовывают. И жил грешно, умер смешно, так уж и доживал бы покорно. Поклонись земле и её хозяину – и прославляй…

– Земля живая, Земле я поклонюсь. А хозяин кто? Хозяина не знаю.

– Конечно не Ельцин с Путиным, а вот Медведев… Медведь – хозяин не только земли и на земле, но и другое даже вполне…

– Если то, может быть, а иначе подумать надо… Ты ведёшь против Бога.

– Смышлёный, однако… И это небольшой грех, потому что люди – боги. Человек и сам может творить и решать.

– Послушай, а ведь ты мутило с ядом…путаник.

– Нет, это ты путаник. Взялся за доклад, а городишь тарабарщину… Пошли, я тебе покажу, может тогда поймешь, кто хозяин.

– Пошли…

***

Вот ведь вопрос: как жить, когда в государстве и на земле погром? Вопросец… А мы с тобой, Сын, не раз отвечали на него, и теперь лучше не ответим… Помнишь, как мы рассуждали: в городах многие занимаются делами безнравственными. Это губит и людей, и отечество. Значит, надо возвращаться к поруганной и брошенной земле. Распахивать одичавшие поля, восстанавливать порушенные деревни, исторические деревни. Заниматься сельским хозяйством, поставлять на рынок своё продовольствие, объединяться в самостоятельные союзы и кооперации – и никаких налогов! Возрождение земли государство обязано финансировать. Власть, понятно, способна на всё: выселить на Севера, расстрелять, упрятать в лагеря, но если освоение земель и восстановление деревень будет хотя бы не массовым, но всего лишь организованным, то и власть может оказаться беспомощной. Земля – достояние Господа, торговать и спекулировать землей нельзя…

Вот так мы и рассуждали, и, я думаю, верно. Пришло время восстанавливать не только церкви, но и землю и деревни.

***

Сеньга диж карабу вайяма… Любопытное и даже потешное, казалось бы, словосочетание.

И мы продолжали поиски «Хозяина земли». Шли легко и семимильно. Я всегда полагал, что национальные богатства хранятся в государственных хранилищах и банках. Но оказалось, что там лишь бумага и разменная мелочь. Прошли через океан-море, и оказались там, где только звериные следы. Раздвигались скалы, из земли поднимались заставы, и, наконец, мы вошли в первый зал, где не было стульев, но был каменный стол, на котором крысы играли в шары, наверное, в бильярд. Играли они сосредоточенно, отбрасывая шары назад, по направлению хвоста. И когда шар щелкнул в лузу, стены разъехались, и мы пошли по бескрайнему подземелью. Слева и справа символы стран мира; слева и справа раздвигались скалистые простенки – и открывались хранилища драгоценностей. И глаза не постигали, разум не вмещал.

-Кто же хозяин?..

-Я не решаюсь произнести имя хозяина, но образ его – вот!

И перед нами предстала горделивая голова Козла с могучими сияющими рогами. Сияния такого не выдерживали глаза. Я закрылся ладонями и закричал от боли.

И всё исчезло.

( Страница со стола Отца.)

***

Мне было так тяжело без тебя, у меня и теперь одно желание – быть вместе… Я живу теми днями, когда мы прогуливались по парку втроем, ездили в Крым, где так весело плескались в море; когда я работал ночи напролет за своим кургузым письменным столом, а вы спали. Я шел в вашу комнату, смотрел на вас спящих, и счастливые слезы катились из моих глаз. Как же это могло прерваться… Я даже не могу сложить теплых слов, которые надеялся сказать тебе при встрече… Милая, родная, Маша.

***

Сегодня читал книгу, отдельные листы, ни одной буквы знакомой. Но мне казалось, что я понимаю прочитанное – а содержание таяло во рту. Не запомнил ни одной мысли… Читал и даже правил написание слов или букв – в основном ветвистых, но попадались и прямые. Перелистывал страницы, читал и даже радовался прочитанному.

***

Умирал не раз – и никогда не переживал страха: тихая тоска и беспечное успокоение. Наверное, страх перед смертью – свойство здоровых, физически крепких людей. Вот и это говорит о неизбежности смерти и о бессмертии души. Понятно, на чудесной Земле хочется пожить, но когда уже пожил, поизносился – душа согласна отдохнуть.

***

А ведь ты у меня переросток, тебе уже лет… Когда же ты обзаведешься семьей?.. Невест нет? Невесты есть, только их углядеть трудно. Перед невестой волнуется не плоть, а душа.

Обо всем этом ты, Ника, знаешь. Я лишь напоминаю.

Из мужчины вытравили ответственность за семью – равноправие. Женщина надела брюки, закурила, выпила – и стала мужем. И это прямой путь к безнравственному матриархату. И об этом, Ника, нельзя забывать: эмансипированная женщина испохабит мир – для неё необходимы удила.

Для безнравственности Земля – опасная зона. Бездумно жить нельзя…

Надо же! Кажется, вспомнил, о чем должен сказать – о нравственности!

Успею ли…

***

Вера и нравственность определяют образ народа… Сказал, а сам и не понимаю, что сказал. Что есть нравственность?.. Мораль, этика, общественная психология, народные идеалы, традиции, добро, зло – всё, чем руководствуются люди в общественной жизни. Следовательно, нравственность – практический кодекс поведения отдельной личности или народа. Это то, чем личности скрепляются в народ.

Нравственное помешательство – всё наоборот, когда мир в помешательстве. Вот об этом и должен бы я сказать… только и теперь не могу понять, о чём? Хотя только об этом я и говорю – в косвенных проекциях.

***

Кто-то писал: правда живет в нищете и неизвестности, а ложь торжествует; добродетель неизвестна, а порок в рекламе… Это к понятию нравственности.

***

Вот тогда, оказывается, мы и обращаемся непосредственно к душе, к духу и к Богу, без чего даже понятия нравственности и морали распадаются. Без Бога – без веры и заповедей – общество утрачивает фундаментальную основу, жизненный базис.

***

Ты ругаешь Чернобыль, экологию – всё верно, Сын. После войны началось активное разрушение живительного духа – воздушной оболочки Земли. Взрыв Чернобыля, преднамеренный, клятва на крови, на смерти. Теперь у нас зима не зима, а юг нередко в снегу и морозе. Только ведь экология не сама по себе. Изменения в природе, как следствие нравственного помешательства в человеке. В душе человека копится сатанинский грех, материализуясь, он и разрушает природу. Вот и вся экология, и дожди в январе. Но сказано, и следует запомнить: придет время судить «и погубить губивших землю». А до того, Сын, будем гореть голубым огнем – да испепелится роскошь безумия и греха.

***

В человеке по промыслу Божию вместился весь мир. Человек – малый космос. Он и творец, он и бессмертен – если судить по безгрешному Адаму, даже в грехе прожившему 900 лет. Человек – творец. Только что́ он творит, и почему вымирает, почему кончает жизнь самоубийством?.. Адам обольстился посулом: «Будете аки боги», – и сотворил для себя свой образ, утратив божественный – с тех пор человек и несет не образ Божий, а образ грешного Адама… Но ведь Господь сошёл на Землю – свершилось искупление человека от греха и смерти. Бог и теперь ждет всеобщего покаяния, для чего всего лишь надо любить Бога и ближних своих. Но человеку сегодня ближе зло, чем любовь – и он уподобляет мир себе. Земля, одухотворенное творение Бога, медленно сползает в ад. Мир уподобляется человеку, а не человек миру – творению Бога. Вот и ведется взаимное разрушение. Малый мир разрушает большой мир, в свою очередь большой мир истребляет мир малый.

***

Когда ты был маленьким, Ника, то нередко приходил ко мне в комнату и спрашивал: «А что такое грех?» И я обычно отвечал: «Когда маму с папой не слушаешь, вот это твой грех». И ты уходил довольный, вне греха – послушный мальчик. А ведь я не то чтобы лгал, но главного тебе не говорил, потому что вечно был занят своими делами. Можно было ответить кратко, но посыпались бы вопросы… Грех, Ника, это преступление Божественного закона. Взял и преступил, перешагнул, нарушил. А закон этот хранится в Ветхом и Новом Заветах. Но люди в грехе делают все наоборот: сказано не убей, не укради, не прелюбодействуй, люби Господа Бога своего и ближних своих, а люди от Кремля и ниже убивают, воруют, распутничают – и не любят ни Бога, ни ближних своих. И как паук в паутине опутывает свою жертву, так и человек гибнет, опутанный грехами.

Безнравственным народом легче управлять, и живет он не до глубокой старости – содержать не надо… Не так? Простой пример: в Думе приняли закон: порнографию и прочие сексуальные извращения можно будет транслировать по телевидению после полуночи до пяти утра. До тех пор демонстрировали с двадцати трёх часов… Какая ведь предусмотрительность, какая забота о младом поколении!.. Проповедники лжи и мракобесия, заседающие в Думе, до вашего одичавшего ума не доходит, что надо бы вовсе запретить так называемую сексуальную революцию.

Господь пока еще хранит род человеческий от полного вырождения, но мир у последней черты. Только в России население сокращается более чем на миллион в год. Этим Господь понуждает понять: так жить нельзя. Алкоголизм, наркомания, аборты, разрушение села – это лишь то, что на поверхности. И Господь напоминает, что безнравственному народу на Земле не место… Но это еще не гнев Божий.

Устал, говорить нет сил.

***

Один из студентов на лекции задал мне неожиданный вопрос: «Есть понятие «Гнев Божий». Стало быть, гнев этот праведный – от Бога. Решил, скажем, и Всемирный потоп устроил. А человек сотворен по образу и подобию. Человек на земле бог. Значит, может быть и «гнев человеческий». Например, хам на моих глазах насильничает. Защищая слабого, я могу насильника убить. Имею я право на гнев человеческий?».

Я растерялся, вопрос не по лекции. И все-таки с оговорками, но кое-как ответил… А вот теперь безнравственность и гнев Божий оказались рядом. Гнев Божий за грехи, но ведь тот же Содом вместе с людьми был испепелен Богом. Наказание?.. По христианской вере я тоже могу проявлять гнев, осуждая грехи, но, не покушаясь на жизнь человека. Значит, я могу только возмущаться, но воздействовать не могу. Содомиты на улицах Москвы устраивают шествие-гейпарад. Можно осуждать, но если шествие забросать камнями, то получишь тюремный срок… «Гнев человеческий» не может сопровождаться физической расправой. Следовательно, что нельзя человеку – можно Богу. Для Бога нет мертвых. Для человека убийство – смертный грех. При этом человек нарушает заповедь «Не убий». Следовательно, для человека гнев допустим в пределах Божественного закона, так что не избавиться от греха без Бога… «Ника, Ника! Да где же ты, опять прячешься! Взрослый, а всё как ребенок».

***

Прирожденный грех – страшное наказание. Соблазнились двое – Ева и Адам. А поражено недугом все человечество до скончания времени… И только единицы могут преодолеть наследственный грех – тогда человек обретает святость… Мы хорошо знаем, что от больных родителей и дети родятся больные: то склонные к алкоголизму, то с подпорченной психикой, то умственно неполноценные. Можно слышать: «Вылитый отец, копия дедушки». – Яблоко от яблони далеко не падает… Можно и так сказать: греха достойные плоды.

***

Христианская нравственность – это ведь не просто внешняя форма поведения, это, может быть, самое возвышенное, неповторимое и таинственное в христианстве: жизнь человека в Боге. И даже страшно помыслить, если правоверный христианин нарушит заповеданную нравственность или пренебрежет ею. Неосознанный грех можно понять и объяснить, осознанный – не оправдать. Ведь если заповедано венчанным мужу и жене не разводиться, не блудить, не заниматься развратом в семье, не убивать плод в чреве матери, и любому христианину любить ближнего, но не той любовью, превращенной в двуполый и однополый секс, а любовью человека к человеку, как к творению Божию, то все это должно быть свято исполняемо.

Семейная жизнь, церковная, общественная – ни хамства, ни хулиганства, ни грабежа, ни убийств, ни насилия…

Таков был замысел Творца. Но человек, еще не ведая, что творит, оказался своевольным отступником – и вкусил плода от древа смерти. Через потопы и столпотворения прошло человечество в безнравственности и злобе. И вновь – милость Божия. На землю сошел Господь Бог с тем, чтобы искупить человека, чтобы вновь даровать ему бессмертие, возможность в вере и любви возноситься до ангельского чина. Но род человеческий более предрасположен к злу: Господа распяли, без малого все апостолы кончили жизнь мученически; и сегодня, две тысячи лет спустя, мир в нравственном помешательстве: убийства, самоубийства, наркомания, алкоголизм, разврат, грабеж, насильственные войны: агрессия – военная машина превыше всего. И вопиют праведники:

До коли, Господи!..

***

Как душа для нас остается тайной, так же непонятна и таинственна наша совесть. Совесть – это наш личный судья от Бога. Порой мы ещё и не сознаем, что свершили грех, а совесть уже обжигает изнутри. И даже когда жизнь уже на исходе, совесть продолжает жечь за прошлое.

Совесть – достояние тонкое и хрупкое. При грубой гордыне совесть может для начала притупиться, затем очерстветь и вовсе уйти «в подполье». Говорят: человек потерял совесть. Страха нет, судьи нет – открывается лютая вседозволенность. Тогда и живые сраму не имут.

Человек безнравственный, утративший или загубивший совесть, прямо уподобляется животному, а то и зверю.

Мир всё активнее сползает к язычеству и атеизму, погружается в пучину тьмы. Всё больше болезней и больных, всё чаще безнравственность становится нормой жизни, вследствие чего, как я уже, помнится, говорил вам, надвигается экологическая трагедия. И это суд Божий.

Я рад, мои дорогие, что мне выдалось время побеседовать с вами. Мы вспомнили друг друга, и я надеюсь в этом году прочесть вам курс лекций. А пока я устал, поэтому хотел бы послушать ваше мнение по теме.

***

Много в нас безответственности и беспечности. И ты, Сын, говоришь, что это свойственно нашему национальному характеру. А мне кажется, что это уже обретения нового времени – не последних лет, последних веков… И особенно тяжёл двадцатый век – порушена Православная Церковь и культура.

***

А ты знаешь, воля – это локомотив, двигатель ума и нравственных борений. Да, я понял это! И ты, Маша, хорошо сделала, что пришла. Выслушай меня и скажи Нике, что это так!

Есть воля Божия, и воля эта бывает для грешных страшная, потому что непременно исполняется – так это и должно быть, неотвратимость исполнения. Ты знаешь не хуже меня, что и у человека имеется воля – «исполнительная власть». Чувства что-то восхотят, разум что-то обдумает и даже решит, но без воли всё так и останется втуне… И знаешь ли, Маша, как я рад, что в молитве моей ежедневно присутствуют слова: «Господи, укрепи веру и волю мою, и даруй возможность молиться и работать». Слава Богу, я понял, что воля даруется свыше, и это не каприз или прихоть самого человека… Это же прекрасно – так и скажи Нике: прежде всего – воля!.. А понял я это в связи с беспечностью – благие намерения, неподкреплённые волей. Знает человек, что Бог живой всюду, а сомневается, в церковь не идет, на молитву не встанет – воли нет. Беспечность наша проявляется во всем – и мы порой даже не понимаем, что виной тому не характер, не лень, не какой-то особый расчет – отсутствие воли, которая дана нам Богом, но которая за невостребованностью отмирает. Хотя в любой день её можно пробудить и заставить трудиться: достаточно понять необходимость – и обратиться к Господу с молитвой о помощи. Сколько ведь молодых людей обретают знания, а применить их на деле воли нет. Ты так и скажи… Маша, ты где?.. Ушла и ничего не сказала. Или она за Никой?..

Я люблю их – Машу и Нику – но нередко чувствую себя одиноким, как на полярной льдине. Почему такое – не знаю. А иногда, наоборот, мне не хватает одиночества. Какая странная психология: в одиночестве тоскливо, а вместе тесно – как будто духовной свободы не хватает, творческой энергии, широты мышления. Господи, неужели и это испытание?

Земля прекрасна, я люблю Землю как мать, но так тяжело идти по ней.

***

Волю христианина часто подвергают сомнению лишь потому, что не определено понятие…Нет, не своеволие. Кротость, спокойствие, доброта, твердость в убеждениях и т.д. – это и есть воля христианина.

***

Воля человека должна быть согласована с волей Божьей, не то свобода воли может обернуться произволом. Один человек способен весь мир опутать грешной паутиной: заразить коммунистической идеологией, иезуитски ложной, как это сделал Маркс, или непротивлением – как Лев Толстой.

Ника, что-то ты не нравишься мне сегодня: бледный, унылый. Я ведь не умираю, я обдумываю формулу бытия. Я понял и говорю, что мы живем не так… И еще несколько идей у меня в запасе. Вот созреют – и открою их тебе…Ты, Ника, взрослый, а всё так и представляешься мне отроком… Ну, что собрались, что загалдели?! Выпроводи их, Ника. Или налей им по чашке горячего чая – пусть сопят… Видишь, как ловко я придумал.

***

Итак, без личной воли все наши желания и устремления ничтожны, но и воля бесконтрольная может захлебнуться в низменных страстях. Еще и еще раз это говорит о том, что человек без Бога может оказаться в тупике, откуда выхода нет… Сейчас мы, Ника, тоже попьем чайку и продолжим тему.

***

И мостят безвольные рабы своими благими намерениями дорогу в ад.

***

Ты говоришь, что «мордовское» уныние – наша национальная стихия… А мне кажется, что уныние наше – тоска по утраченному отечеству, по разрушенным национальным идеалам. Мы перестали любить и уважать себя – и такое состояние может довести до отчаяния. Давно уже не поём свои, национальные, песни, не пляшем, не слушаем национальную музыку, не носим национальное платье, как следствие – падение нравственности и «мордовское уныние».

И всё-таки при всей греховности не любить себя (и своих), унижать себя (и своих), да еще и гордиться своими пороками – это мерзко и пакостно.

***

Грешники мы – не так живем.

Не понимаем Евангельскую притчу о Блудном сыне. Тебе я много об этом говорил. Но теперь ты уже взрослый, учишь других и знаешь, что при перевернутой нравственности уже подросток стремится жить по своей выдумке. (В то же время начинает отбиваться от церкви.) И не понимает, что за своеволие понесет особую ответственность – отвечать же придется перед Господом. Но до этого претерпит еще и наземное крушение. Бездумный, отметая всё, нещадно распоряжается собой и даже посягает на старших и родителей. Мысль о Боге и Его Законе в небрежении забыта. И вот это рано или поздно приводит к окончательному крушению. Необходимо всегда помнить, что Евангелие – Закон, по которому человек должен жить…. И не следует забывать, что блудный сын возвращается к Богу.

***

Я согласен с вами, что неведение свойственно всему роду человеческому. Но при этом не надо забывать, что и сегодня тайны открываются – святым. Я склонен полагать, что святые отмечены уже в чреве матери, однако приводят человека к Богу и к святости вера, молитва и воля, одним словом, труд.

Вы говорите, что сегодня большинство Российского народа не верят в потустороннюю жизнь. В свою очередь я хотел бы вас спросить: а вы что, Всероссийский опрос делали по этому вопросу? А ведь чужая душа – потемки. И если бы люди, водимые Господом, не верили в будущую жизнь, они сходили бы с ума и кончали жизнь самоубийством… Сомнения – это иное дело. Грешник тем и отличается от святого, что вечно в сомнениях. Понятно, кто-то и не верит, но это, как говорилось где-то в святоотеческой литературе, «большею частью люди развратные». И я надеюсь, господа студенты, что среди вас таковых нет.

***

Я уже говорил вам и не раз, что человека в миру нельзя уподоблять монаху. В миру и мирских забот достаточно. А крайности и в жизни мирянина нередко вредны. Не каждый способен разбивать лоб в поклонах земных, как это делал Иоанн Грозный. А ведь лучше бы ему поменьше зла творить да реже жён менять. Крайностям подвержены многие, и эти крайности нередко ломают человека. Начинаются, скажем, самоограничения воздержанием, а кончается порой такая ретивость самоистязанием; смирение вдруг обернётся самоунижением; а добрая щедрость – в непосильное расточительство… Во всём должны быть мера и здравый смысл.

***

Как же долго, Машенька, я страдал от тоски и уныния – и до тебя, и при тебе, до сих пор… И чем я только не пытался защитить себя, занять и развлечь, а все равно времени на тоску и уныние хватало.

При тебе уже я ежедневно стал читать Евангелие, Молитвослов, да все на Козельщанскую Божию Матерь поглядывал, и в церковь ездил за город, чтобы не застукали. Литературы духовной не было, кое-что читали самиздатовское. Это, вроде бы, и направляло, и отвлекало; и чаще стал я о вечности задумываться, а всё равно: чуть что, уныние так и навалятся – дышать нечем. Только ведь не хотелось раскрываться перед тобой, а от этого ещё тяжелее. Беда-то в том, что не понимал, отчего душа в слезах... И только теперь понял: такое вот уныние – это Господь призывает, а ты и не разумеешь… Призывает – к чему? Наверно, к правде, к откровению духовному и к труду, в мир неведомый призывает. Ведь истинная перемена в человеке – это смерть или преображение, чего нет иной жизни… А воли, характера и не хватает, чтобы понять, какая же сила возбуждает веру в Спасителя; когда и в какой жизни надеешься ты жить иначе, потому что прошедшее представляется чудовищно грешным, так что, грезится, и раскаяния не помогут, прощения не будет…

Вера-то через голову входила, а не через сердце. А через голову входили и сомнения. Вот и призывает Господь (через уныние) к покаянию… Ты что, Сын, улыбаешься? Думаешь, у меня шарманка в голове?.. Нет, Маша приходила, поговорили… Нику давно не видел – скучаю…

***

– Экая же ты псина, Меченый! Ну, везде ты влезешь! Подслушать, переврать – и позлословить. Ну что ты выслушиваешь? Что выслеживаешь? Как был продажным мерзавцем, так им и остался.

– Нет уж, помилуй, не таким. Я тоже…

– Что тоже?

– Перестроился. Раньше болтал языком, а теперь обогащаюсь. Стыдно же быть беднее Абрамовича.

– А зачем тебе, подлецу, миллиарды?

– Как зачем? Для авторитета, для куража. Чтобы во всем мире свояком быть… хотя и так я во всём мире.

– Да ты старше меня! Или туда возьмешь миллиарды?

– О, рабская психология землемера! Доллары в золоте – они вечные, да и сам я вечный… Это ты явился-запылился на перекур: поболтать захотелось. То все писал-царапал, а теперь все болтаешь, болтаешь – язык без костей… А знаешь ли ты, возвращенец, что гнилое слово тормозит и прекращает развитие ума?.. То-то! Вот и будешь там ни «бе», ни «ме», ни кукареку… А вот моё слово вечное.

– Уж не ты ли, подлец, и вытянул меня для потешки?

– Нет, возвращенец, я могу только туда спровадить, а оттуда – нет уж! Процесс пошел: всех вас туда – шары гонять… А я творю только угодные дела; хочу иначе, а получается как велено.

– Ну и хлюст лукавый! А ну я и тебя осеню крестом: во имя Отца и Сына и Святого Духа… О! Как корова языком слизнула. Мерзавчик перестроечный.

***

Мерзавчик-то мерзавчик, а о слове верно сказал. Гнилое слово, как проказа, весь мир заразить может. Слово не просто так. И у Бога вначале было Слово. И по Слову творятся дела. Какая же ответственность за слово! А мы так беспечно болтаем. В средствах массовой информации ежеминутный мат, на улицах мат. Порой стоят двое – и вся их речь выстроена из мата с междометиями. Слово стало ложью и бранью, политическим авантюризмом. Да послушать только кандидатов в президенты Жириновского и Зюганова – и всё, задохнуться можно… А слово гнилое – и человек гниёт.

Слово письменное – историческая память: всё истлевает и разрушается, а слово остаётся – несет через тысячелетия вести из небытия. Невозможно представить мир без письма. Мы оказались бы слепы и глухи. Даже об Иисусе Христе ничего не знали бы без Евангелия. Не знали бы, что происходило в Отечестве тысячу лет назад – в Киеве, в Новгороде Великом. Мы ничего не знали бы, кроме фольклора, который, впрочем, без письменного слова мог бы и не сохраниться. Но, слава Богу: Слово живёт. Жаль, что слишком часто – гнилое.

Трудно предвидеть, что за общество будет и как оно воспримет нашу жизнь и нас через ложь печати и бульварную литературу, называемую художественной. В современных сочинениях, как и в реальной жизни, страсти уже дышат адом; многие сочинения несут в себе сатанинскую злобу. Развращенность и ложь через так называемую литературу входят в души людей и нравственно уродуют их. А ведь за всё это придется ответить.

Имеются предания, что праведное слово из человека выходит с огнем. Не видел, но охотно верю. Это тот огонь, который в первые минуты не опаляет – Дух Божий с праведным Словом!.. Господи, а я говорю и говорю – пустомеля.

Как ты думаешь, Сын, заболтался я? Но ведь для чего-то я возвратился…

***

Как жаль, что я никогда не занимался богословием. Ведь тогда бы я смог сформулировать понятие любви. Но даже мне ясно, что понятие это упростили и опошлили. Если согласиться с Апостолом Иоанном Богословом, что Бог есть Любовь, а любовь к Богу заключается и в любви к ближнему, то тем более. Если Любовь и Бог понятия нерасторжимые, то любовь – категория Божественная. Бог превыше всего сущего, так что и Любовь должна быть превыше всего… Именно отношением к Богу и определялось понятие любви.

И все-таки до сих пор остаётся прочной любовь к творению Бога – к Земле, к разливу природы, к отражению и восприятию красоты. Именно мир и всё прекрасное в мире и являлось связующей крепью между Творцом и человеком. Люди своими открытиями и творениями не отрицают, а утверждают Бога. Мир и есть первое утверждение любви к Богу. И это понятно: Бога мы не видим, а любить, грешные, мы можем лишь то, что видим. Через творение и творчество и определяется любовь человека к Творцу.

Иисус Христос – Богочеловек. Так что без посредничества проявляется наша любовь к Господу. Нередко и Бога Отца мы воспринимаем в образе Богочеловека.

Человек в унынии, в скорби, в грехах, но после Господа на Земле нет ничего выше человека.

Господь определяет нравственные отношения полов: прилепятся друг к другу – и станет единая плоть…

Что-то я не то говорю – не так. Нет никого, я один – говорю и говорю… А ведь я должен сказать что-то особое, сокровенное… Что со мной произошло и что происходит?.. Маша грезилась, милая Маша; как давно тебя нет – прошла целая вечность – встретимся ли?..

***

Труднее понять бессмертие Адама до грехопадения, чем последующую смертность. Лишаясь бессмертия, он лишился и своего духовного тела, обретя другое, которое постоянно отмирает и, в конце концов, как всякая другая материя дряхлеет и распадается.

***

Ум человека иногда представляется беспомощным и ленивым. Таков он и есть без внутренней энергии и воли. Господь мгновенно может озарить ум человека на любое созидание и открытие, но если воля дремлет, никакого откровения не произойдет… Ты это запомни, Сын, и не забывай.

***

Господь сказал своим ученикам: «Мир вам!». Идеи свободы и мира, конечно же, были высказаны Богом и Адаму – и, как все божественное, идеи эти залегли в душу человека и до сих пор сохраняются в ней. Но в омертвевших душах и идеи Бога «мертвы». А ведь если обдумать, понять и воплотить идеи, наверно, и плоды преобразятся.

***

Когда-то на лекциях я процитировал святоотеческое извлечение: «В будущей жизни для человека все будет готово; от него самого потребуется лишь нравственность». Неожиданно разразилась шумная полемика. Аудитория не признавала нравственность, как личностное предстоятельство. Высказывались разные мнения. А я слушал, наблюдал молча и думал: нравственное, помешательство если не свершилось, то уж точно в процессе.

Нравственность – главное достояние и величие человека…

***

Меня всегда смущало то, что кроме утренних, вечерних и молитв к причастию, других я не знал и не читал. А каноны и акафисты вообще плохо воспринимал. Моим любимым и единственным ежедневным чтением бывало Евангелие. После Евангелия уже ни за что я не мог взяться. Каялся на исповеди, решал изменить свое отношение хотя бы к Молитвослову, но тщетно.

А вот теперь понял: грешник я, но грех мой не настолько велик, каким он представлялся мне. Главное ведь – постоянно помнить о Боге, обращаться к небу без написанной кем-то молитвы. А для просвещения Евангелие наиважнейшее чтение. Не приучили к молитве с детства. Вера, хотя и хиленькая, вошла в сердце уже взрослому. Вот и выходило наперекос.

***

Наиболее легкая – своя смерть.

Смерть других я видел и переживал трагически. Не человек для меня умирал, сгорал индивидуальный космос, хорошо ли, плохо ли воссозданный вокруг человека, и конечно же космос в себе. Как будто извлекался несущий камень из основания – и это очередной шаг к всеобщему крушению.

Я не люблю смотреть на покойников и ходить на похороны – на что смотреть, зачем? И если с этой стороны, то смерть всю жизнь пугала меня своим бездушием… И только теперь вошло осознание: без смерти не может быть жизни, будущей жизни. Соглашаюсь. Но как не видел я Бога, как не видел потустороннего мира, так не вижу я и жизни после смерти… нет, я видел, но это был только сон… Тайна.

Я люблю живую землю. И разве же виновата она, что на ней живут утратившие нравственность грешники, не созидатели, а разрушители космоса?

***

Ты спрашиваешь, Сын, как должны складываться взаимоотношения с Церковью, с клиром и архиереями. Клирики и епископы – не египетские жрецы, не колдуны или шаманы, это такие же, как и мы, люди с достоинствами и недостатками, но в таинстве рукоположенные служить Богу! Могут быть менее духовные и более духовные служители, менее умные и более умные, менее тактичные и нравственные и более тактичные и нравственные, но все они являются посредниками между Богом и человеком. Нам может нравиться священник или не нравиться, как человек, но как служителя-посредника мы призваны чтить и уважать его. С иерархами сложнее: многие из них впадают в соблазн тщеславия. Поражает их и страсть властолюбия. Порой от всех, монашествующих и мирян, они требуют неукоснительного послушания… Этим они напоминают светскую власть. Поэтому некоторые считают: Церковь – вторая власть в государстве.

Не следует мирянину разбираться в церковных тяжбах, но всегда помнить, что в любых условиях Церковь – носительница Духа Святого и нравственности.

***

Люди ведь через зрение общаются душами своими, а я и не вижу тебя, Сын. Ты видишь, а я не вижу. Как это горько.

***

О, Ника, на земле никогда не было, нет и не будет благоразумия и рая. Земля, предназначенная для колыбели людей, порушенная и оскверненная греховным человеком, превращена в логово блуда и кровопролития. Партии, классы, секты, ереси, и просто помешанные на крови люди не могут охладиться даже перед личным возмездием. Они восстают против Бога и единоверцев. Так есть ли сила, которая могла бы приостановить человеческое помешательство? Есть. Но это лишь Бог с карающей десницей. Свобода, дарованная человеку, давно уже обрела качества своевластия, на ином языке – вседозволенности, а это так просто не искоренить.

Даже отказ от сластолюбия и роскоши, даже возможность национального затвора не спасут от нашествия «цивилизованной саранчи». Силой эту саранчу не одолеть.

Человечество с древних времен, перестроивши колыбель земли в вертеп безнравственности, разврата и безбожия, преуспело в падении. Каждый человек ответственен за происходящее на земле. Вот и смири себя каждый, обуздай личную безнравственность.

***

Странно, жизнь моя прожита, и наверно делал я и добрые дела, и угождал кому-то, и помогал наверно, и нищим подавал – гроши, но подавал, а вот теперь старость моя помнит только грехи свои и пороки. Наверно то, за что придется ответить перед Богом. А вот что отвечу?.. Душа моя в слезах.

***

Даже с нищенской пенсии покупал я книги. Ведь это самое лучшее из материальных обретений. Но, кажется, уже перед щелчком в голове, я понял, что ухожу – и в руках моих нет ничего, ну, ничего, хотя бы единственная страница из любимой книги. Так зачем же всё это было, когда есть наука, которую уносят с собой, туда…

***

Я ведь, Сын, тоже был неприкаянным. Нет, я никогда ни слова против веры. Но только с Машей очнулся. И теща у меня была добрая. Они меня и обласкали… Теперь что! Ты, Сын, помни – без духовной жизни и вся-то жизнь прахом обернется. Выбирай Пчёлку из духовного улья.

***

И Ника, и Маша – смотрю на них и плачу от радости, какие они свои, красивые.

***

Маша, а помнишь, был я в командировке, в Томске. И ты прислала письмо, полное тоски и слёз?! Ты писала, что не можешь без меня жить (а я и сам не мог без тебя жить!) и что поэтому теряешь рассудок… Я прервал командировку по семейным обстоятельствам и в первый же вечер был рядом с тобой. Ты стояла безмолвная, подавленная, слезы скатывались по щекам – плакал и Ника…

А через два дня на закрытом предприятии Томска случилась авария на моём блоке – погибли люди, мои коллеги и товарищи.

***

– Ника, – говорю, – а когда ты вырастешь, кем захочешь стать?

– Физиком, – и продолжает свое дело.

– А каким физиком?

– Который гири поднимает – вот так! – и вскинул выше головы сжатый кулачишко.

***

Ты, мать Ники, зачем пришла ко мне? Ведь ты давно уже там, откуда не возвращаются. Двадцать лет нет тебя. Зачем ты?.. За мной?! Но я еще здесь… Тебе меня не хватает!..

Господи, Маша… заждалась меня. Двадцать лет нам тяжело друг без друга. Я помню ее двадцатилетней. И были мы едины. Ради моего дела она жертвовала своими интересами… А как она страдала, что после Ники не могла родить ещё… Нет, она была не партнером, как это теперь, не товарищем и даже не другом, она была частью меня, женой. И я так любил…, но не уберег её. Тогда и моё сердце надорвалось. Но я пережил… Милая моя Маша.

***

Зачем вы все собрались? И даже Меченый явился! А Сына нет. Зачем все? Мне тяжело со всеми. Ника, останься с мамой-Машей, а остальных выпроводи, и не давай им чая… Ну что ты качаешь головой и молчишь?

«Потому что я здесь разводящий. И хватит болтать. Пошли со мной».

А вот справа Ангел… И тебя я осеню…Сейчас, сейчас, вот только руку…

(Шум в записи… Отец упал с койки – с того дня он только угасал, говорил мало, обрывочно, невнятно и несвязно.)

***

Говорила старушка на краю:

Бедные люди – белые, я вспоминаю Достоевского, а потом стали красные, теперь уже и не известно, какие они, бедные…

***

Сын – мы с ним подружились, очень хорошо… он много работает, устал … ему трудно будет, когда я уйду.

* * *

Сколько на небе звезд – и там жизнь идет… есть звезды оранжевые – это хорошие, а потом голубые, очищенные, а потом святые… нужно попасть в хоровод… у каждого своя звезда, за ней следить надо… а борьба идет.

* * *

У каждого справа и слева…и у меня Ангел – он мне и помогает, когда трудно – помогает.

Старушка в Печорах лестницу подметала, а сейчас в раю…что там делает… не́чего делать… там духовные дела…

От Сына:

Вот и все: умолк Отец – теперь уже навсегда. Милый, добрый, мужественный, волевой Отец. Без сомнений, он должен бы стать крупным ученым, академиком. Но социальная буря обломала цветущие ветви. Лишь в сорок три года он защитил докторскую диссертацию, а полгода спустя его милая жена Маша и сын Ника погибли в ДТП – груженый МАЗ с задремавшим шофером буквально подмял затормозившие на красный свет «Жигули». Отца с переломом позвоночника увезли в реанимацию… Жену и сына без него и похоронили.

Отец осилил увечье, и еще двадцать лет жил памятью о любимых Маше и Нике. И, конечно же, если бы не вера, не церковь, он так долго не протянул бы. Через год после выхода из больницы Отец перенес инфаркт, затем еще и инсульт. С первой группой инвалидности он до последних дней работал, писал статьи, публиковал в журналах… Впрочем, писал он постоянно, в чем еще предстоит разбираться.

Меня он вытянул из подземелья, природнил без уговоров и церемоний; на его иждивении я не только жил, но и окончил школу и вуз, ко всему обретя новый характер, православную веру и полноту мышления.

И я помогал ему за время шестнадцати лет совместной жизни. Помогал и в больничной палате, чтобы ему легче было уходить к Маше и Нике. И схоронил его рядом с его милыми Машей и Никой – в общую могилу.

И вот что ещё: умер он в одночасье, а после воскресения многое рассеялось и сложилось в иную память. Он видел и воспринимал двойственный мир – жил в двух мирах: Ника, да и Маша для него оставались живыми. Часто он путал Нику со мной, а меня с ним. У Отца было много знакомых и мало родственников, но он лично никого не вспоминал, кроме Маши, Ники и меня, причем, ни разу не назвав по имени. Правда, мы и дома обращались друг к другу: Отец, Сын. И я до слез благодарен, что он до последнего часа помнил обо мне и в памяти даже узнавал по шагам.

Записи трёх недель я вычистил, расшифровал, собрал по слову и перевел на бумагу – и редактировал, редактировал. Мучительный труд. Лишь иногда приходилось что-то дописать-договорить для ясности. И всё-таки оставались доподлинные слова уходящего человека, которого одолевала идея: сказать то, что понято и разгадано. Надо ли говорить, что в первой жизни Отец был мудрее – загадочнее и глубже. Но посмертные его записи остались для меня завещанием, заветом, хотя завещательной формы во всём этом нет.

При отпевании в Никольском храме протоиерей отец Александр сказал: «Даже после смерти и воскресения он оставался правоверным христианином и добрым человеком. Он и перед Господом Богом будет возносить молитвы о нас».

Ушел Отец – мир для меня опустел. Но жизнь продолжается.

Июль-август 2008 г.

* Отец и Сын – пишутся с прописной, как имена собственные.

Борис Споров

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"