Аптеки в деревне не было. Не было в деревне магазина, не было почты, ничего не было. По словам дедушки, в деревне были только мыши, тараканы, скука беспросветная, да жителей полтора десятка душ. Причём, это всё были люди глубоко пожилые, слабые здоровьем, если, конечно, не брать во внимание сорокапятилетнего Гришку, непутёвого сына тётки Нюры, у которой посередине огород росло огромное ореховое дерево – диковина для этих мест.
Гришка недавно «отмотал срок», то есть вернулся из тюрьмы, где отбыл «от звонка до звонка» два с половиной года за воровство бычков в одном из фермерских хозяйств соседнего района и теперь называл себя «студентом прохладной жизни». Он нигде не работал, сидел на шее у матери – пенсионерки.
– Маманя моя – дитя войны, пенсия у неё – дай бог всякому, – хвастался Гришка, хотя в деревне и без него прекрасно все были осведомлены о том, у кого, какая из них пенсия: почтальон приезжала в деревню раз в месяц и привозила каждому столько – сколько полагалось.
У Гришки была одна смешная слабость: он очень боялся лягушек.
– Терпеть этих тварей не могу!– брезгливо кривил он губы.
Грибки – так называлась деревня, никогда своим территориальным размахом и архитектурными изысками не впечатляла, а в последние годы совсем обветшала и обезлюдила. Хорошо хоть не обесточили деревню, а то в позапрошлом году, когда упали два деревянных, подгнивших электрических столба, что стояли в заброшенном, когда -то колхозном саду, который в аккурат рядом с лесом находится, так разговоры упорные шли: останутся, мол, теперь Грибки без света, ибо деревня бесперспективная, никому не нужная.
– Годов двадцать назад, нам сюды газ обещали подтянуть, но што – то там у них не получилось, – с грустной усмешкой рассказывал дедушка.
Дедушке восемьдесят один год. Живёт теперь он бобылём, бабушка четыре месяца назад, в конце лета, умерла. Дедушка сильно болеет: одышка у него, ревматизм мучает.
Вообще– то, он Тимофею даже не дедушка, а прадедушка, умершего дедушки папа, но Тимофей его иначе как «деда» не называет, с самых малых лет так привык называть.
Зима на дворе, новогодние каникулы у Тимофея, поэтому он будет жить у дедушки ёщё дней десять, а потом его домой, в город, заберут, приедет папа на своей машине и заберёт. А с дедушкой кто-то другой останется, возможно, удастся договориться с какой – либо старухой из этой же деревни, за плату конечно, чтобы она за дедушкой присматривала. С той же бабушкой Томой, например, которая младше дедушки на пять лет, очень подвижная, вкусно готовит, и после смерти бабушки в гости очень часто заходит к дедушке, иногда по хозяйству помогает. Хотя, какое у дедушки хозяйство? Только кот Лодырь и пёс Валет, да вот теперь ещё Тимофей на каникулах прибыл сюда, чтобы помогать старику, смотреть за ним.
Тимофею в феврале четырнадцать лет стукнет. Взрослый уже совсем, как папа говорит, зато мама всё норовит поцеловать его, да по головке погладить как малыша. Тимофею такое мамино отношение к нему очень приятно конечно, но и злит в тоже время, особенно, когда мама при посторонних пытается это делать или при папе.
С дедушкой, его Степаном Данилович зовут, классно жить, он множество интересных историй знает, в лото и домино с Тимофеем сражается, во всякие рыбацкие премудрости внука посвящает, ибо раньше он заядлым рыболовом был. По вечерам дедушка с внуком телик смотрят, «политику обсуждают», даже спорят, случается.
Дедушка сильно с ногами мучается, как дедушка сам говорит: крутят, проклятые, так, что иной раз нет мочи терпеть. Дедушка ноги всякими разными мазями растирает, Тимофей ему помогает, а бабушка Тома даже вчера ему укол обезболивающий делала, так у него ноги болели.
Деревня Грибки находится в восемнадцати километрах от райцентра и, примерно, в полутора километрах от большой автотрассы. На обочине автотрассы стоит старенькая автобусная остановка из белого кирпича, на которой красной краской строго написано «Грибки». Внутри остановки какие-то озорники все стены глупостями исписали. Остановка, конечно, давно нуждается в ремонте, но от дождя здесь спрятаться можно.
Вообще, как говорит дедушка, здесь везде бардак: вон рядом с грунтовой дорогой, в аккурат между деревней и автотрассой, какой – то шалопай давным – давно бросил кабину от «Кировца» и лежит она теперь никому не нужная. Может, это Гришка непутевый бросил, ещё тогда, когда в тюрьме не сидел? Дедушка говорит, что нет, не Гришка, у нас кроме Гришки полно разгильдяев..
Продукты питания и другие кое-какие товары в деревню автолавка раз в неделю привозит. В такие дни в Грибках что-то вроде праздника случается: народ возле лавки табунится, волнуется, шумит, к товарам приглядывается. Дедушка даже пивка в бутылках заказывает себе иногда взять, когда кто– то из соседей к автолавке бежит. Весело тогда ему жить на свете! Он тогда просит достать из старого шкафа гармошку, завёрнутую в старую, чёрную, бабушкину шаль, и начинает играть и петь. Песни все – времён гражданской войны начала двадцатого века и Отечественной войны: «По долинам и по взгорьям», «Шёл отряд по берегу», «Катюша». Поёт дедушка душевно, иногда даже сам плачет, вспоминает что-то своё. Под такие песни не так страшно, наверное, было воевать. Дедушка и Тимофея учит играть на гармошке и петь песни.
Однажды ночь Тимофей проснулся от странного, громкого визга во дворе. Выглянули они с дедушкой в окошко и увидели двух дерущихся диких кабанов.
-Вот сукины дети, из лесу вышли, чтобы тут подраться, – заругался дедушка. – Места себе они другого для этого не нашли
И стал громко стучать в окно. Кабаны убежали.
– Деда, а зачем кабаны к нам приходили?
Тимофей был напуган, он никогда не думал, что такое может быть. Он вообще в своей жизни живых диких кабанов ещё не видел, на картинках видел, по телевизору видел, даже чучело огромного чёрного секача видел однажды в музее, а живых зверей никогда.
– Зимой голодно в лесу, вот они по огородам, да мусоркам и шастают. Много их у нас развелось в последнее время. Лисиц дюже много развелось, волков. На кабанов и лисиц охота запрещена, вот они и плодятся.
– А почему на них охота запрещена?
– Хворают они дюже, бешенство у них. Давай спать, завтра побалакаем.
Тимофей укрылся с головой одеялом, но ещё долго не мог успокоиться, уснуть, он боялся, что дикие кабаны вернуться и как-нибудь проберутся к ним в дом. Потом сон сморил его.
Утро под Рождество выдалось тихим и солнечным. Настроение у Тимофея было приподнятым, он уже почти не вспоминал случай с дикими кабанами, зато у дедушки ноги болели как никогда сильно.
– А тут ещё, как назло «Диклофенак» закончился, шут бы его забрал! – пожаловался старик, обуваясь в ватные, мягкие бурки из серого сукна.
– А где ты, деда, берёшь лекарства? – спросил Тимофей, который обувался в валенки рядом с дедом.
– В аптеке, где же ишо их брать? Из города мне их привозят, я деньги даю и мне – привозят.
– Так, давай я съезжу в город! Глянь, какая красота на улице, я быстро обернусь. Как раз шашки куплю!
– А не забоишься?
Дедушка внимательно смотрел на Тимофея, ему явно не хотелось отпускать внука в город, но ситуация складывалась явно не в его пользу, мазь нужна была до зарезу.
– Не забоишься? – вновь переспросил он. – Я тебе денег и на шашки дам, и на лекарство, и даже на конфеты – пряники.
– Чего мне боятся, когда автобусная остановка под боком? – весело спросил Тимофей, предвкушая близость поездки. – Я же не за тридевять земель за лекарствами поеду, а в свой родной город, который я знаю, как свои пять пальцев.
Дедушка тяжело вздохнул и начал собирать внука в дорогу.
До города Тимофей добрался быстро, ему даже автобуса ждать не пришлось, автобус подкатил к остановке, едва Тимофей появился там. Да и сам автобус попался комфортным: в салоне играла музыка, было тепло, на улице сияло солнышко.
В городе тоже всё шло как по маслу: Тимофей перво – наперво зашел в аптеку, затем в «Спорттоварах» купил шашки, купил в супермаркете дедушке целый килограмм сушки, которую старик очень обожал, размачивая колечки в чае. А потом он целый час сидел в «Пиццерии», где заказал себе большую пиццу и бутылку колы.
Когда Тимофей, расслабленный и сытый, вышел на улицу, то увидел: погода испортилась, небо заволокло тучами, в небе начал порхать редкий снежок.
Через час, когда автобус, в котором сидел Тимофей, отъехал от автостанции, снег валил уже такой густой и крупный, что в трёх – четырёх шагах ничего не было видно. К тому же и ветер разгулялся не на шутку.
Однако, к автобусной остановке «Грибки» автобус добрался без каких – либо приключений, если не считать того, что Тимофей видел с заднего сиденья: впереди него, прямо посредине, сидел непутёвый сын тётки Нюры – Гришка и время от времени прикладывался губами к горлышку бутылки, откидывая при этом голову назад.
Тимофей поначалу подумал, что Гришку мучает жажда, обрадовался, что ему не придётся одному по метели до деревни добираться, но потом присмотрелся и увидел: Гришка пил водку! Пил без закуски и был уже заметно пьян.
– Грибки! Кто выходит?– громко объявил водитель.
Тимофей вскочил со своего места и двинулся к выходу. Гришка к тому времени видно задремал и не слышал слов водителя.
– Дядь Гриш, – Тимофей толкнул склонившего на грудь голову выпивохи,– вставай, приехали.
Гришка встрепенулся, с удивлением поглядел на Тимофея и неуверенно, с трудом поднялся.
На улице свирепствовала вьюга. Было жутко темно и страшно. Тимофей вспомнил про диких кабанов, и ему захотелось прижаться к Гришке от страха. Гришка был пьян настолько, что с трудом стоял на ногах, его бросало из стороны в сторону, несколько раз он зарывался носом в снег.
Тимофей помогал ему подниматься, брал его под руку, пытался помогать ему идти. Гришка заявлял, что никуда он не пойдёт, останется спать здесь, на снегу.
Они прошли совсем немного, но Тимофей уже намучился так, что сил на то чтобы самому дальше идти не оставалось.
Кое – как они добрались до брошенной у обочины дороги старой, кое – где пробитой чем то острым кабины «Кировца». Удивительно, но в кабине были сохранены все стекла, зато плохо прикрывалась одна дверка, куда залетал снег.
– Значить, половину пути мы прошли, – подумал Тимофей и в тот же самый момент его охватил ужас: метрах в четырёх от себя он увидел животных, похожих на собак. Однако, эти собаки как две капли воды походили друг на друга, лишь один из них был несколько крупнее остальных.
– Волки!
Тимофей рывком отворил дверку кабины и суматошно стал туда заталкивать Гришку. Но Гришка не хотел или не мог залезть в кабину и что – то мычал.
Тимофей оглянулся, и ему показалось: волки подошли ближе к ним и сели полукругом.
– Расцветали яблони и груши! – заорал во весь голос, сам не зная почему, Тимофей и вновь попытался затолкнуть Гришку в кабину. И вновь безуспешно.
– Лягушки ! – крикнул Тимофей,– лягушки! – и вновь обернулся в сторону волков.
Услышав о лягушках, Гришка неуклюже, с трудом забрался в кабину и растянулся вниз лицом на длинном, кожаном, местами порванном сидении. Вслед за Гришкой в кабину влетел Тимофей, прикрыл дверцу и уселся Гришке на ноги.
Дверца закрывалась неплотно, зато вместо ручки на ней был привязан кусок проволоки, ухватившись за которую можно было плотнее прижать и держать дверцу. Тимофей мёртвой хваткой вцепился в эту проволоку.
Волки осмелели, подошли ещё ближе к кабине. Их было пять штук. Неожиданно, самый крупный из них, видимо вожак, подбежал к кабине и сделал первую, неудачную, попытку вскарабкаться на носовую часть. Вторая попытка оказалась более удачной для него: он удержался на маленьком, скользком пространстве и скребанул по стеклу лапой.
– Выходила на берег Катюша!..
Тимофей, как накануне дедушка, громко постучал по стеклу.
Зверь не обратил на крик и стук никакого внимания.
И тут Тимофей вспомнил, что у него есть «мобильник».
Уцепившись одной рукой за проволоку, другой он нащупал в кармане куртки телефон, и начал лихорадочно набирать номер папы. Папа, казалось, целую вечность, почему-то, не брал трубку, а когда взял, то долго не мог понять, что произошло с Тимофеем , где он находится.
– Какие волки? Где ты? – кричал в ответ папа.
Тимофей знал: у папы есть двуствольный карабин. И у дяди Саши, двоюродного брата папы охотничье ружьё имеется. Наверняка они приедут вдвоём. Только бы хватило сил дождаться их! Только бы волки не разбили стекло!
В это время Гришка пошевелил ногами, Тимофей привстал, надеясь, что Гришка проспался, сейчас встанет и начнёт ему помогать. Но, Гришка перевернулся навзничь и мощно захрапел.
Тимофей начал чувствовать, как у него зябнут пальцы на ногах, и он, помня, как учил его дедушка, стал сжимать и разжимать пальцы.
Сильно мёрзла левая рука в мокрой варежке, которой он держал проволоку, скорее бы приезжал папа!
Волки тем временем не дремали: они скребли лапами по дверцам, стёклам, некоторые, разгребая снег, пытались подлезть снизу в кабину.
Тимофей сжался в комок от страха, вцепился в проволоку двумя руками.
Сколько времени всё это продолжалось, Тимофей не помнил, он даже не заметил свет фар в пелене снега. Два сухих выстрела и визг подбитых зверей стали для него полной неожиданностью.
Как потом выяснилось, папа приехал на помощь Тимофею один, он не стал терять время на звонки дяде Саше, примчался в Грибки на своей машине.
Когда Тимофей вышел из кабины «Кировца», на снегу он увидел одного убитого волка, метель начала заметать его снегом.
Подбежал папа и схватил Тимофея в охапку.
– С тобой всё в порядке? – Начал тормошить он сына.
– Всё путём, – сказал Тимофей и всхлипнул.
Папа прижал его к себе ещё крепче.
– А это ещё кто там, в кабине? – удивился он, увидев в открытую дверцу торчавшие ноги.
– Это Гришка, непутёвый, пьяный спит.
Ответ сына потряс отца, и чтобы удостовериться в реальности происходящего, он пошёл к кабине «Кировца»
А метель всё не ослабевала.
Александр Тарасов (г. Шебекино)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
