Князь битый час гнулся под моросящим холодным сентябрьским дождем у обочины автотрассы, махал рукой, будто мент – гаишник палочкой, едва ли не перед каждой бегущей в сторону Белгорода машиной или автобусом, весь до нитки промок и все без толку. По закону подлости именно в этот день и час автотранспорт к областному центру почти не двигался, и Князь начал потихоньку терять веру, что нынче подфортит зацепиться хоть за какую-нибудь «тачку». Поминутно шмыгая носом и вытирая его тыльной стороной ладони, он материл себя на чем свет стоит: зачем сразу не подался на автовокзал?
Дождь то усиливался, то совсем на короткое время прекращался, ветер дул порывами. С севера окаем неба был гораздо темнее, чем все остальное низко висевшее пространство над головой, этот черный окаем с каждой минутой делался все шире, и Князь понимал: пройдет совсем немного времени и он заимеет шанс ощутить на себе все прелести грандиозного шухера, от которого негде будет укрыться.
«Жигуль — копейка» белого цвета, весь до самых стекол забрызганный грязью, вынырнул из-за поворота и, завизжав тормозами, словно конь перед травой встал рядом с Князем. Обе дверцы с правой стороны автомобиля были слегка примяты, на задней из них стекло треснуто. Князь сам открыл переднюю дверь.
– Командир, до Белгорода не подбросишь? – спросил он рыжего, коротко стриженого юнца, у которого в одном ухе торчал маленький микрофон и от него вниз к карману куртки, черной змейкой, слегка покачиваясь, вился тонкий провод.
Рыжий молча кивнул головой.
Ехали долго. Князь не желал мешать водиле слушать музыку, потихоньку осваивался в машине, согревался, блаженствовал.
– Что, только сегодня откинулся? – неожиданно прервал молчание рыжий, не вынимая наушники.
– Точно! Как узнал? – удивился Князь.
-Э-э-э, нашего брата за версту на воле видать, – рыжий засмеялся. – Я сам четыре месяца назад с малолетки приканал. Мог на взросляке год еще париться, но мне срок скосили.
Рыжий вновь надолго замолчал. Князь начал задремывать. И приснилось ему черт знает что: будто катается он в лагере по промзоне на каком-то задрипанном мотоцикле, а бычара из второго отряда по кличке Хряк бегает за ним и орет: быстрей, мол, гоняй по кругу, а то по половинке хрен откинешься.
– А зачем мне по половинке откидываться, когда я уже весь срок от звонка до звонка отмотал? – удивился про себя Князь. Проснулся и увидел, что рыжий водила лыбится ему в лобовое зеркало.
– Закемарил?
– Ага, вырубился и сам не ожидал, – Князь полез в черную спортивную сумку. – У тебя курить можно?
– Валяй! Я тоже закурю.
Рыжий достал из бардачка «Донской табак», зажег сигарету от прикуривателя и протянул его Князю.
– Долго чалился? – спросил он, щуря один глаз от попавшего в него дыма.
– Три зимы и три лета.
– Не за бакланство ли часом упекли?
– Не-е, за убийство: на «МАЗе» с «Москвичонком» лоб в лоб, как бараны врезались — он копыта и откинул, «Москвичонок» всмятку.
– А ты, наверняка, еще и вмазавши был?
– В том вся главная причина.
Князь приоткрыл дверцу, выбросил окурок на улицу. Ему начинал нравиться этот рыжий «музыкант», на запястье левой руки у которого была вытатуирована аббревиатура «СЛОН».
– С малых лет одни несчастья, – усмехнулся Князь.
Рыжий подначку принял.
– На малолетке все этим балуются, – сказал он и тоже улыбнулся.
А потом неожиданно спросил:
– А ты где живешь-то, в Белгороде?
Князь решил не врать и рассказал, что жил он в Шебекино и ехать ему некуда и не к кому, что жена, с которой он прожил всего полгода, вышла замуж за другого и теперь с примаком живет в той же однокомнатной квартире, в которой жила с ним, что отца своего он не помнит, а мать умерла, когда он служил в армии.
– Мать на хуторе Бык в хатенке маленькой жила, которая теперь, наверняка, уже развалилась, – подытожил свой рассказ Князь.
Рыжий слушал исповедь Князя, очень внимательно.
– А паспорт у тебя есть? – спросил он и раскурил новую сигарету.
– А ты, что мент? – криво усмехнулся Князь. – Ты чего это моими документами интересуешься?
– Да, вот думаю, а не податься ли тебе на время в монахи?
– Куда-а?!
– Да ты не ерепенься! Тебе сколько лет?
– Ну, тридцать, а что? – Князю базар начинал не нравиться.
– Тут недалеко мужской монастырь есть, – выдохнул рыжий вместе с дымом. – В этом монастыре многие бывшие зеки кантовались, когда им приткнуться некуда было. Можешь и ты временно пережить там непогоду, а когда прояснится горизонт твоей жизни, тогда и слиняешь оттуда.
– Зеки в монастыре?! – Князь не верил рыжему.
– А чему ты удивляешься? Помнишь, как Христос сказал: «Придите ко мне все!» Все — понял? А ведь монахи, если ты не забыл, по заповедям Христа живут. К тому ж в монастыре всегда нужны рабочие руки, особенно теперь, когда идет еще пора заготовок на зиму. Вот и потрудись пока во славу Божью, а там видно будет.
Нельзя сказать, что Князь был ошеломлен предложением рыжего, однако, чувство надежды и в тоже время недоверия скрутились в такой симбиоз, от которого Князь не в силах был избавиться и потому вновь спросил:
– Так кем меня могут в монастырь взять?
– Я же сказал тебе — трудником! Или ты сразу желаешь, – рыжий захохотнул, – желаешь сразу наместником стать? Силен, брат!.. Так едем или нет?
Князь неожиданно для самого себя согласился.
***
Небольшой монастырь сильно смахивал своим внешним видом на крошечный хуторок из деревянных рубленых строений, посередине которого выделялся тоже крошечный, словно игрушечный храм с огромным сверкающим крестом на маковке купола. Монастырь не произвел на Князя никакого особенного впечатления, но на что Князь обратил особое внимание, так это на месторасположение монастыря. Оно было выбрано очень удачно: метрах в трехстах от берега речушки, у самого подножья величавого мелового холма, сплошь заросшего молодым сосняком.
Наместник – невысокий, худенький, с редкой бородкой, очень пожилой, много вопросов Князю не задавал: спросил вкратце кто он, да откуда, да имеется ли удостоверение личности. Потом забрал паспорт и вызвал иеромонаха, заведующего рухлядной — огромного, толстого, рыхлого детину, тоже с реденькой бороденкой, и очень вальяжного. Подрясник у него был заметно помят и выпачкан глиной, особенно сзади, пониже спины, от него сильно разило чесноком.
– Слушаю, Ваше преподобие, – сказал он неожиданно тонким для своей фигуры голосом, едва переступив порог кабинета.
Наместник подошел к заведующему рухлядиной вплотную, сильно потянул носом воздух и ничего не сказав, погрозил ему пальцем.
«Рухлядник», в свою очередь, молча пожал плечами: а я, мол, что? Я ничего!
– Вот новый трудник у нас будет, выдай ему все, что положено, – сказал наместник.
Подумал и добавил:
– Потом ко мне зайдешь.
– Ваше преподобие, прости Господи меня грешного, да я...
– Зайдешь! – отчеканил наместник и вновь погрозил пальцем. – Сколько раз я тебе глаголил, что священнослужитель, на какой бы он должности не был, это уникальнейшая миссия без благорасположения которого и в Царствие небесное закрыт путь любому человеку, а потом и жить священнослужитель должен соответственно.
Заведующий рухлядной вновь пожал недоуменно плечами: а я что? Я ничего!
В рухлядной было темно и холодно, крепко пахло плесенью. Заведующий долго топтался подле деревянных широких полок вдоль стены, ковырялся в каких-то свертках и, наконец, нашел, что нужно.
– Вот, подсушишь мало-мало в келье, переоденешься, а свое мне возвернешь, – сказал он и перекрестился каким-то своим тайным мыслям. Потом он отвел Князя в жилой корпус монастыря, указал келью, где Князю надлежало жить.
Шагая по коридору, Князь понял, что братия к этому времени уже потрапезничали, умывались, чистили зубы — готовились к отбою. У Князя от голода сосало под ложечкой и он думал, как хотя бы кусок хлеба спросить у кого-либо. Не к наместнику же опять идти просить!
– Эй! – неожиданно услышал Князь голос, который показался ему знакомым. Из глубины крошечной кельи, что находилась напротив той, в которой надлежало жить Князю и дверь которой была настежь распахнута, на него смотрел невысокий, но широкоплечий и плотный, весь заросший густой черной волосней мужик, возраст которого сразу трудно было определить.
– Че, не узнал, что ли? – весело спросил мужик и вышел из темной кельи в освещенный коридор. – Не узнал! – переспросил он. – Богатым, блин, буду.
Мужик резко дернул головой вверх и в сторону.
И только тогда до Князя дошло:
– Чалый? Елки зеленые!..
Они схлестнулись в объятиях.
С Чалым Князь был давно знаком. Вернее, не то, чтобы очень уж давно, но крепко кентовались они два года на зоне, до тех пор, пока Чалому не подошел срок откинуться полтора года назад. Чалый отпахал три с половиной года на хозяина за бакланство: мента одного отметелил, когда тот жену его в наглянку принародно щупать полез... И вот теперь такая встреча!
Чалый затащил Князя в свою келью, которая едва была освещена лампадкой у иконы Николая Угодника, усадил его на дубовый громоздкий табурет, спросил:
– Жрать хочешь? – и, получив утвердительный ответ, словно факир извлек откуда-то из-под кровати шмат сала, завернутый в клетчатый носовой платок, нарезной белый батон в целлофановом кульке и чекушку водки.
– Отметим встречу, блин, как полагается, – добродушно и весело загудел он. – Только водку без стакана с горлышка и быстро.
Выпили, начали закусывать.
-Слышь, а если кто узреет, не дай Бог, и стукнет наместнику? – спросил Князь, наслаждаясь вкусом душистого совсем недавно засоленного сала и мягкого батона.
– Кто стукнет? Да я им, козлам, ноги тогда повыдергиваю, – захохотал на всю келью Чалый. – Ешь, не боись...
Чалый кантовался в монастыре уже больше двух месяцев. За те полгода, что он был на воле в его жизни произошло столько событий, что иной бы и в две свои жизни не смог их уместить. Он так и не встретился со своей женой, она к тому времени укатила в Италию на заработки, и от нее Чалый так и не получил ни одной весточки. Зато подфартило очень быстро «снюхаться с одной классной баксой» по имени Оля, которая и внешне «имела товарный вид» и внутреннее содержание ее было наполнено «реальной мастью».
– Представляешь, мы с ней на пару умудрились даже пиццерию полгода назад открыть, – похвастался, растянувшийся на кровати Чалый.
– Где открыли– то? – поинтересовался Князь.
– В Белгороде! – Чалый весь светился от счастья.
– Ну, а чего ты тогда здесь, в монастыре торчишь, а не в пиццерии? Чего сало втихаря трескаешь, когда имеешь возможность пиццу от пуза лопать?
Лицо Чалого потемнело, он приподнялся, сел на кровати, опустил ноги на пол.
– Не все так просто, братан, – сказал он со вздохом. – Не все так просто.
Потом неожиданно спросил:
– Закурить у тебя есть?
Князь поначалу даже не понял, о чем спрашивает Чалый, но тот повторил свой вопрос.
– Так ведь в келье нельзя, наверное? Братья, наверняка, последнюю молитву читают перед сном, учуют сигаретный дым в один момент.
– Дурью маются перед сном, козлы, а не молитвы читают или спят, как сурки.
Чалый орал на всю келью, было ясно заметно, что он чем-то сильно взволнован и закурить ему было бы сейчас в самый раз.
– Ладно, до завтра потерплю, а сейчас – спать, – сказал Чалый и протянул Князю на прощанье руку.
На второй день утром после трапезы Князь с Чалым перебирали картошку в овощехранилище. Картошки было много, намедни привезли два газончика и ее нужно было срочно перебрать: ту, которая пойдет на семена в одну сторону, которая на трапезу – в другую.
– Потрудимся во славу Божью! – сказал Князь и спросил. – Откуда ее привезли столько?
– Из ближайшего колхоза, монахи ведь на пожертвования живут – кто сколько даст, – объяснил Чалый. – Здесь Клондайк для умного, предприимчивого человека: ведь никто не учитывает монастырские доходы. Да и как их учесть? Разве только если контролировать, кто, сколько на монастырь жертвует? Но кто этим будет заниматься? Только один Господь все видит и знает.
Чалый говорил, вроде бы, всерьез, но Князь сильно сомневался в его словах.
– А для чего мы перебираем картошку, в монастыре ведь даже огорода нет?
– Семенную колхозу вернем. Отец – эконом, сроку два дня нам дал на пересортировку, послезавтра мы же сами в колхоз семена и отвезем. Выгружать придется тебе самому, у меня в городе дело есть.
Чалый попросил у Князя сигарету. Князю тоже до смерти хотелось курить, но он не смел: то ли боялся, то ли стеснялся, он не мог этого объяснить.
– Не нравится мне последнее время поведение моей благоверной, – сказал Чалый. – Вести дурные ветер от нее ко мне несет. Надо будет проверить, что там за Ашот возле нее крутится.
В глазах Чалого была злость.
Колхоз «Победа» находился в пяти километрах от Белгорода. Монастырский водитель, по просьбе Чалого, сделал небольшой крюк и высадил его на окраине города. На счастье Князя, картошку ему выгружать не пришлось, ибо в монастырской машине поднимался кузов и водитель за пять минут сделал сам все что нужно. Однако в монастырь сразу возвращаться не стали, заехали в ближайший магазин, набрали пива, сигарет и спрятались в лесополосе.
– Какая же это дрянь, безалкогольное пиво, – злился водитель Яшка выбрасывая очередную банку в высокую сухую траву и с завистью наблюдал за тем, как цедит свой неочищенный «Пикур» Князь.
Чалого ждали больше трех часов. Когда Чалый появился, то сразу стало видно – в городе с ним произошло, что-то не хорошее. Он был очень бледен и замкнут в себе. Однако, ни Князь, ни тем более водитель, в душу ему лезть с вопросами не стали: сочтет нужным – расскажет сам. Но Чалый всю дорогу молчал. Молчал он и в монастыре. А ночью неожиданно разбудил Князя. Князь еще более удивился, когда увидел, что Чалый одет не в монастырское.
– Ты где взял все это? – спросил Князь спросонья еще не совсем понимая, что происходит.
– Ай, – отмахнулся Чалый, – заведующий рухлядной за пузырь водки втихаря отдал. Линяю я из монастыря. Надо. Ольгу мою грохнул кто-то. Век воли не видать, но это не моих рук дело. Скорее всего, черножопый хахаль Ашот и зашиб. Я ее в подсобке еще теплой застал. Ситуация, блин, так складывается, что на меня могут повесить мокруху. Видели меня, блин, в пиццерии некоторые. Так, что линяю я.
– Куда же ты без паспорта?
– Лягу пока на дно где-либо, затаюсь, а потом время покажет, что мне делать. Ты тоже приготовься, из тебя менты, наверняка, завтра же будут душу вынимать по поводу моей персоны. Из тебя и из Яшки водилы. Колитесь сразу, базарьте, все как было.
– Ну, а как же…
– Все я погнал.
Чалый крепко жиманул ладонь Князю и бесшумно вышел из кельи.
А на второй день, с самого утра территорию монастыря, как и предсказывал Чалый, топтали менты. Их было двое – участковый в форме капитана и следователь, обряженный в гражданку. Оба, примерно одного возраста, лет под сорок, оба белобрысые, невысокие и худощавые. Единственное отличие – у следователя были реденькие светлые усики.
Князь увидел, как к ним подошел послушник Семен – сутулый, угрюмый, высокий мужик, лет сорока пяти, который в тот день дежурил по жилому корпусу, и, поддергивая двумя руками подрясник, подобострастно закивал головой.
– Сейчас ко мне приведет, – подумал Князь. И не ошибся. Через пять минут мент и следователь были у него в келье.
– Князев Вадим Алексеевич? – спросил мент и даже не поздоровался.
Князь молча кивнул.
– Не слышу? – повысил голос мент.
Князь в ответ хотел было сказать прочисти, мол, уши, но потом попусту не стал дразнить пса, сказал:
– Я, – и сел на кровать.
– Встать! – заорал мент. – Я тебе не разрешал садиться.
– А мне вашего разрешения и не требуется. Я не в вашем кабинете нахожусь.
– Чего-о?!
– Успокойся, Сидорчук.
Следователь сел на кровать рядом с Князем, достал из папки какие-то бумаги, ручку.
– Тебе знаком Чаленко Виктор Владимирович? – спросил он.
– Знаком. На зоне два года с ним чалились и здесь, в монастыре, четверо суток. Келья его рядом с моей.
– А где сейчас Чалый? – вновь заорал мент. – Где он?
Князь долго молчал, пристально смотрел на мента.
– Че ты, как на новые ворота на меня? Вопроса что ли не понял?
Мент чуть ли не вплотную подошел к Князю.
– В бега он ударился, – сказал Князь.
Следователь быстро записывал ответы Князя, а мент снова заорал:
– Когда и куда он смылся?
– Будешь так орать, вообще ничего не скажу.
– Успокойся, Сидорчук, – вновь сказал следователь и тоже спросил. – Так чего он в бега ударился?
Князь подробно рассказал все, как было. К его удивлению и следователь, и даже мент, довольно спокойно отреагировал на рассказ. Записали все и ушли допрашивать водителя Яшку.
Прошло четыре дня. Князь все это время работал на хоздворе: чистил в коровнике, раздавал коровам корма, складировал тюки сена. И все это время мучительно ждал очередного вызова в милицию или прокуратуру. Но его неожиданно вызвал к себе наместник. Князь зашел в знакомый ему кабинет не без робости и перекрестился на иконы. Наместник в это время разговаривал с кем-то по мобильному телефону и был очень оживлен. Князь хотел было выйти, чтобы не мешать, но наместник остановил его взмахом руки и жестом указал на стул. Князь повиновался, сел. Наместник тут же прекратил разговор по телефону.
– Я пригласил тебя для того, чтобы сообщить, что убийца жены трудника Чаленко найден. Если у тебя есть какая-нибудь связь с Чаленко, то сообщи ему благую весть. И еще: как тебе в нашем монастыре?
Князь пожал плечами:
– Обживаюсь потихоньку… Курить хочу бросить.
– Дельно! И для здоровья хорошо и монастырь в кабак не будет превращаться.
Наместник был явно доволен.
– Ты вот что, – сказал он. – Привыкай потихоньку, присматривайся, изучай последовательность православного богослужения. После Рождества в наш монастырь прибудет архиепископ и, если у тебя будет желание, он благословит тебя быть послушником.
Князь никогда не считал себя впечатлительным человеком, но тут произошло то, чего меньше всего ожидал – по его щекам покатились слезы. Он старался, но не мог их сдержать и потому очень быстро выскочил из кабинета наместника.
На монастырском дворе было прохладно и сумрачно. Как и в день приезда Князя в монастырь, с упавшего на голову неба сел мелкий, нудный дождь, зато на душе, едва ли не впервые за последние четыре года, было спокойно и даже радостно, и главное, появилась надежда, что не все в жизни еще потеряно.
Александр Тарасов (Белгородская область)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
