Поезда здесь туда-сюда бегали, словно муравьи сновали, но останавливались не многие и будто нехотя, задерживались не более чем на пару минут. Чаще тормозили те, что бежали из Москвы в южные края, в том числе на Украину.
Поселок, разбросанный по меловым холмам всего лишь в километре от станции, был невесть каким огромным — едва ли десяток тысяч душ насчитывалось и потому потенциальных пассажиров и тех, кто выходили из вагонов было всегда ничтожно мало, ибо редко местные отправлялись куда-либо кроме как в столицу за покупками.
Раньше, при социализме, народ в первопрестольную мотался куда чаще: то за продуктами, то за «гардеробом», а некоторые из сильной половины рода человеческого так и на футбол, хоккей поглазеть рвались — нервишки себе пощекотать, водки, да пивка попить за компанию с такими же, как и сами «болелами». Житуха была! Да и то: функционировал мелкомбинат на восемьсот с лишним человек трудяг, два кирпичных завода продукцию давали, сахзавод бесперебойно пыхтел, у людей водились денежки, а до столицы всего-навсего неполных шестьсот верст.
Горбачевская перестройка началась — словно землетрясение пошло по всей Руси великой. И не только Руси. Сначала сахзавод приказал долго жить: новые, молодые хозяева жизни, даже не отрывая свои задницы от компьютеров, ни разу не появились на предприятии, решили, что нерентабельное это занятие, ибо свеклу с полей до завода далековато возить, а «овес», то бишь бензин, становился с каждым днем все дороже, цены на электроэнергию тоже кусались все сильнее. Через время кирпичный завод — тот, что поменьше развалили все по той же причине нерентабельности. Мелзавод какое-то время еще держался, удавалось его руководству, перебиваясь с хлеба на воду, сохранить коллектив в полном составе... Но и у этого руководства кишка тонка оказалась против политики молодых реформаторов: пошли сокращения, задержки выплат денег.
Мужички, которые помоложе и смекалистее, не стали ждать из моря погоды, ничтоже сумняшеся рванули в дальние края на кусок хлеба зарабатывать — в Москву, а то по дальше — на Север. Месяц без «выходных и проходных» вкалывают там от зори до зори, а потом на две недели домой отлеживаться приезжают. Вахтовый метод. Что они от этой работы имели? Сколько зарабатывали? Можно только догадываться, в чужой карман стало не принято заглядывать, а сами они на этот счет словно воды в рот набрали.
Поселок потихонечку вымирал. Из двух имевшихся во времена оно школ к концу двадцатого столетия осталась одна, да и в ней был недобор учащихся. Закрылись два детских сада из четырех. Рожать стали меньше, умирать чаще. Водка, наркота косили молодежь обеих полов словно комбайн рожь. Даже местные бандюганы на рынке особенно не зверствовали при поборах — что с голытьбы возьмешь?
Кротов в поселок попал случайно семь лет назад, после того, как отбатрачил на «хозяина» три с половиной года. Получилось так, что когда подошел срок ему «откидываться» у него здесь, в поселке, тетка престарелая и одинокая перед Богом представилась и домишко ее, хоть и не большой — о двух комнатах и кухне, но добротный изнутри и снаружи остался пустым. А тетка молодец, земля ей пухом и Царствие небесное, вовремя, еще при жизни своей подсуетилась — на единственного своего племянника Кротова свою хоромину подписала. Кротов поначалу, в горечах, хотел было домишко продать и где-либо в Белгороде себе угол приобрести, но на досуге мозгами раскинул «на трезвянку» и решил осесть здесь, в поселке. Думал осмотреться, разобраться что к чему, а потом уже и принимать окончательные решения о местожительстве.
Пока присматривался и думал, время шло, часики тикали, всякие разные люди встречались, в том числе и женщины. С одной из таких — Людмилой, у Кротова теплые отношения завязались.
Людмила, в свои тридцать «с хвостиком», была разведенкой, воспитывала сына девяти лет и работала дежурной на полустанке. Именно Людмила помогла Кротову на полустанок дежурным устроиться когда ее сменщица Ольга второй раз в декретный отпуск оформилась.
Кротов до того, как попасть в места не столь отдаленные, родился и жил в Сумской области, в крошечном городке и воспитывался в семье из восьми человек — мать, отец, четыре сестры, их с братом двое. Дружно жили, мед и пиво не пили конечно каждый день, но и последнюю свою рубаху глава семьи ради куска хлеба никогда не закладывал. Отец баранку на пассажирском автобусе всю жизнь крутил, а мама за прилавком в продовольственном магазине свое призвание нашла. Своих детей они воспитывали в строгости, всем сумели дать образование — две старшие сестры торговый техникум закончили, остальные «вышку» осилили. Кротов, например, спортфак в пединституте выбрал.
У всех родных Кротова жизнь сложилась в общем-то удачно, жаловаться им во всяком случае на свою жизнь — грех, а вот самому ему не повезло. Вернее он сам во всех своих бедах виноват. И все из-за характера. Не выдержан очень, горяч не в меру, несправедливость на дух не переносил. Правда в последние годы поостыл маленько, укатали сивку крутые горки. Особенно на зоне за три с половиной года он многое понял. Хотя... Хотя верни назад то время, особенно ситуацию с таксистом, наверняка вновь точно также поступил бы. А как иначе? Он ведь, гад, крючконосый, сначала чуть ли не сбил Кротова, обрызгал талой водой на обочине дороги, а потом еще и в драку полез после того, как Кротов его чуркой обозвал. В драку-то он бросился, да не знал на кого нарвался. Кротов всего два удара и сделал по его небритой физиономии, а у него перепонки в ушах лопнули, оглох. Дали пять лет за особо тяжкие повреждения. Слава Богу весь срок не тянул, под амнистию попал.
А вот с Людмилой ему повезло, она оказалась женщиной работящей, душевной. Век бы можно было с нею жить, как у Христа за пазухой, жить и не тужить, кабы не та недавняя история.
В тот июньский день дежурила на полустанке Людмила. Она вела деловую дружбу с некоторыми проводницами, проворачивала с ними кое-какие дела. У нее, например, был налажен бизнес по продаже самогона в Москве. Изготовление «продукта» на дому было поставлено на широкую ногу. Раз в месяц сорок, а то и пятьдесят литров передавались проводницам за определенную цену, те делали «накрутку» и потом сдавали «товар» в Первопрестольной. Если отбросить расходы на сахар, дрожжи, газ и свет, то чистый «навар» в месяц получался в девять-десять раз большим, чем они вдвоем на полустанке зарабатывали. Кротом, когда первый раз узнал об этом — ошалел, не поверил, а потом зауважал Людмилу еще больше.
В этот день Людмила в очередной раз должна была проворачивать дело с проводницей-компаньонкой и попросила Кротова помочь им при погрузке. Кротов с удовольствием согласился и пришел на полустанок на час раньше намеченного срока.
Погода с утра стояла — лучше не придумаешь: было солнечно, безветренно, легкий, едва уловимый ветерок и кругом, куда ни кинешь взгляд, зелень. Деревья, трава — все благоухало запахами юной зелени, радовало глаз и поднимало настроение. В двадцати шагах от полустанка росла старая высокая верба с пышной кроной и на ней, в тени ее листвы, вовсю заливался соловей. Казалось, он буквально захлебывается от восторга, выводил свои рулады.
Кротов слушал соловья до самого прихода нужного поезда, сидел на траве, прислонившись спиной к стволу вербы и слушал.
«Товар» в вагон погрузили очень быстро, без всяких задержек и происшествий. Кротов был свободен и мог спокойно топать домой, но ему не хотелось, да и Людмила, игриво чмокнув его в щеку и потрепав легонько за ухо попросила побыть с нею хотя бы еще часик.
Скорый «Москва-Харьков» стоял на полустанке, как и все прочие не более двух минут. Перед тем, как ему вновь тронуться в путь и прозвучал сигнал отправки, из последнего вагона вдруг спрыгнула молодая женщина, вернее из вагона сначала вылетела синяя сумка-коляска, а за ней на землю спрыгнула пассажирка.
Первой увидела это Людмила.
– Смотри, смотри, – начала она дергать за рукав Кротова, который в это время смотрел на верхушку старой вербы и старался понять испугался ли соловей поезда.
Женщина лежала на земле боком, держалась руками за живот и поджала под него ноги.
– Пошли быстрее, – Людмила вновь дернула Кротова за рукав и поспешила к лежащей на земле.
Когда к месту событий подошел Кротов, Людмила уже почти подняла женщину за одну руку и та, согнувшись, опираясь одной рукой о руку Людмилы, а другой продолжая держаться за живот, опустила голову и черные, прямые волосы ее свисали чуть ли не до земли.
Молодая женщина оказалась незнакомой, не из их поселка и у нее начались родовые схватки.
– Да разве же можно так было с подножки прыгать, – выговаривала ей Людмила и пыталась заглянуть незнакомке в лицо.
– Откуда ты сама?
Женщина в ответ лишь простонала, а потом вскрикнула и согнулась еще сильнее.
– Помогите мне, – отрывисто, с одышкой попросила она.
– В станцию ее, живо! – крикнула Людмила Кротову и они под руки чуть ли не понесли бедолагу к зданию.
Молодая женщина оказалась рослой, плотной и, как показалось Кротову, очень красивой.
В помещении, усадив роженицу на топчан, Людмила быстро налила в большую алюминиевую тарелку горячей воды из двухлитрового термоса, разбавила ее холодной из бочки, тщательно вымыла под рукомойником руки и приказала Кротову выйти вон и не заходить пока его сюда не позовут.
Более получаса Кротов наматывал круги вокруг станции, чутко прислушивался к звукам изнутри, и волновался так, как не волновался, наверное, никогда в жизни. Шутки сказать: молодая женщина рожает в таких условиях!
У самого Кротова детей не было, он даже жены до сих пор официальной не имел. Людмила была первой женщиной, с которой он хотел создать семью, но она боялась, отнекивалась, ибо он был моложе ее на четыре года, да к тому же из заключения пришел.
– Давай пока так поживем вместе, а там видно будет, – говорила Людмила.
Кротов злился, ему казалось, что Людмила просто не любила его как положено, чего-то выжидала и потому темнила, ссылаясь на разницу в годах.
Как ни прислушивался Кротов к звукам, он так ничего и услышал и потому, когда появилась на улице Людмила, он даже вздрогнул от неожиданности.
Лицо Людмилы было белым, руки дрожали.
– Мальчик, мертвый, – сказала она хрипло. – Семимесячный.
И прижалась лицом к груди Кротова.
Синее, крошечное тельце новорожденного через час закопали на краю леса, где Кротов выкопал могилку. Завернули в огромное красное, махровое полотенце, положили на грудь иконку и закопали.
Все понимали, что занимаются преступлением и, тем не менее, пошли на поводу у несостоявшейся мамы, которая слезно просила никому ничего не рассказывать. Еще она попросила, чтобы ее приютили дня на два, на три, не бесплатно конечно, пока она оклемается. С этим проблем тоже не возникло.
Кристина была родом из Богодухова, что в Харьковской области. Отца не помнит, родители развелись когда ей не исполнилось и трех лет. Мама преподавала всю жизнь математику в местной школе. Жили не богато. Кристина училась не плохо и мечтала стать журналистом-международником, поэтому после окончания школы и рванула поступать в МГУ.
-Мама жутко не хотела, чтобы я в Москве училась, – рассказывала Кристина на второй день после родов, когда они все вместе сидели за ужином.
Отхлебывая из бокала наливку, которую Людмила умела делать очень вкусной, Кристина ожила, лицо ее порозовело, в глазах появился блеск.
Кротов откровенно любовался ею: красива чертовка! Очень красива! И голос у нее был певучий, завораживающий. На щеках ямочки, которые волновали Кротова необыкновенно. Королева просто, а не женщина!
– В университет я не поступила, не хватило баллов, зато кавказцы которые едва-едва по-русски размовляли, все как один стали студентами... Я часто маму вспоминаю.
Глаза и волосы у Кристины были черными, кожа чуть смугловатая. И вообще весь ее облик излучал здоровье и, как казалось Кротову, спокойствие, хотя это было странным в ее положении.
История жизни Кристины в Москве была весьма банальной, как и сотни, а то и тысячи судеб других провинциальных барышень приезжавших покорять столицу.
– Когда меня не приняли в МГУ, то я сразу же в Щукинском театральном решила попытать счастья. Но и там мне не повезло... Квартировала я у родной тетки по отцу, в однокомнатной квартире. Тетка астмой сильно болела. Родной сын ее Валерий, компьютерщик по профессии, в Тайланде давно уже живет, в Москву приезжает редко. Тетка, в общем-то не плохим человеком была. Жаль умерла полтора месяца назад. Она меня не обижала, во многом поддерживала.
В черных, бездонных глазах Кристины Кротов видел глубокую печаль и ему до слез было жаль молодую и такую красивую женщину.
– Мы с тетей Шурой скрывали от мамки, что я не поступила в университет. Зачем расстраивать человека? Я надеялась поступить на следующий год. Работать устроилась продавцом на вещевом рынке. Зарабатывала хорошо. Там и Димку повстречала. Он товар из-за границы возил. Хороший, добрый парень. Предлагал мне замуж за него, мы даже заявление в ЗАГС подали...
По щекам Кристины, впадая в ямочки и вытекая из них, побежали слезы, голос ее задрожал.
Людмила подала ей чистое полотенце. Кристина долго вытирала лицо, допила бокал до дна.
– Убили Димку в Польше. Кто — не знаю. Говорят местные. Однако история темная... Я перед этим только тетю Шуру схоронила, а тут новая напасть, стресс... Я очень впечатлительная, переживаю по всяким пустякам ужасно. Потому, наверное, и роды преждевременные, хотя...
Кристину провожали домой ранним утром. Она, молодец, не пожадничала, за каждый прожитый день заплатила по две тысячи, да еще сверху Людмилиному сыну тысячу положила. Людмила и особенно Кротов всячески отказывались брать деньги, но Кристина настояла, вернее положила деньги на шкаф.
Перед тем, как сесть в вагон, Кристина сходила на могилку так и не увидевшего свет своего сына, положила сверху холмика яркую погремушку.
– Я скоро приеду сюда, – пообещала она. – Очень скоро.
Кристина и Людмила обменялись номерами мобильных телефонов.
Кристина уехала и ни разу не позвонила. Людмила дважды пыталась ей сама дозвониться, но неизменно натыкалась на ответ «абонент в сети не зарегистрирован».
– Симку поменяла, – сказала усмехнувшись Людмила. – Не появится здесь эта девочка больше никогда.
А Кротов ждал звонка, продолжал надеяться. Он не мог поверить, что больше никогда не увидит эту черноглазую красавицу с певучим голосом и смуглой кожей. Ее образ преследовал его постоянно, причем , чем дальше — тем сильнее ему хотелось встретиться с ней.
Людмила несколько раз просила Кротова сравняй холмик могилки:
– Упаси Бог кто-либо обратит на него внимание.
Кротов обещал и не выполнил обещанного.
Прошло семь месяцев. Однажды Кротов, терзаемый воспоминаниями о Кристине, во время дежурства пошел на одинокую могилку и не нашел ее. Он даже растерялся поначалу от неожиданности, а потом понял: Людмила сама сделала что хотела.
Кротов сел под молоденькую тоненькую березку и едва ли не первый раз в жизни заплакал. Ему очень хотелось увидеть Кристину. Чем больше он плакал, тем больше в нем крепла уверенность, что он просто обязан при первом же удобном случае поехать в Богодухов.
Александр Тарасов (Белгородская область)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
