«Зинка Драчева сегодня убилась в подъезде», – сказала жена, едва Скоков ввалился в квартиру. На улице вторые сутки ярилась метель, снегу во дворах немало чуть ли не до уровня окон первого этажа, коммунальные службы при всем своем желании не могли с ним справиться и занимались в основном расчисткой центральных улиц, подъездов к предприятиям и учреждениям города.
Скоков, пока поднимался на третий этаж, успел стряхнуть снег с пыжиковой шапки и длиннополого, тоже черного, суконного пальто, но, тем не менее, в коридоре квартиры разувался и освобождался от верхней одежды предельно аккуратно, дабы не забрызгать обои.
– Пьяная была что ли?
Скоков переобулся в комнатные тапочки и чмокнул жену в полную, тугую щеку.
– Да вот как раз и нет, не пьяная. Говорят подскользнулась и упала навзничь, ударилась шеей и затылком о ступеньку... Иди, переодевайся, мой руки.
Семья Драчевых для всех жильцов пятиэтажного сто двадцатиквартирного дома долгое время была притчей во языцах. Молодые еще совсем, им было лет по тридцать от роду, они вели разгульный образ жизни, соседям по подъезду надоели хуже горькой редьки своими скандалами, шумными мероприятиями, случалось — драками. Не приходило недели, чтобы к ним на квартиру не наведывался по жалобе участковый милиционер, а то и целый наряд милиции. Главу семейства, Толика, поначалу забирали в вытрезвитель, случалось, сажали на пятнадцать суток, но потом в полиции поняли, что от нигде не работающего, да к тому же еще больного туберкулезом забулдыжника им взять нечего, стали отделываться только устными внушениями.
Зина Драчева была не столь буйная, как ее муж, работала долгое время уборщицей на городском автовокзале, но тоже была не дура выпить, потанцевать и попеть песни. Случалось, что далеко за полночь она, вдруг заводила «Ой, да то не вечер, то не вечер, Мне малым мало спалось» так громко и звонко, что проснувшиеся соседи вскакивали со своих кроватей и диванов, тарабанили в стену Драчевых кулаками, требовали прекратить сей час же, звонили по телефону дежурному в полицию.
Не нами замечено: жизнь странная штука и в ней не все поддается объяснению. Например, те, кто занимаются педагогической деятельностью, считают: человек формируется в семье, то есть бытие определяет сознание и яблоко от яблони далеко не падает...
Странно, что никто от сих постулатов не открещивается, никто с носителями их не спорит, хотя многие на практике неоднократно убеждались в их уязвимости.
Скоков сам удивлялся данному факту, глядя со стороны на крошечную дочь Драчевых — Юльку. Она была резким антиподом своим родителям: тихая, спокойная, с большущими, карими, по взрослому, печальными глазами.
Жена Скокова рассказала, что воспитатели детского сада в который водили Юльку, очень хвалили ребенка, отмечали ее аккуратность во всем и отличную память.
– И в кого она у них такая? – удивлялась жена. – На генном уровне все ведь передается по наследству.
– Я тебе сто раз говорил, что не всегда такое происходит, бывают исключения, – отмахивался Скоков.
Жена Скокова — добродушная, полная, хохотушка работала в продовольственном супермаркете, знала все городские новости и почти каждый вечер Скоков слушал ее словно радио, с одной лишь разницей, что радио можно в любой момент выключить, а жену, из уважения к ней, приходилось выслушать до конца.
Толик Драчев умер год назад ночью, но не от туберкулеза, которым он болел давно, а от сердечного приступа: лег спать рано вечером пьяным и не проснулся.
Зинка после его смерти заметно изменилась, притихла и даже, как утверждали соседи, пить стала меньше. И, вдруг, такой ужас — убилась трезвая в собственном подъезде.
Хоронили ее всем миром: собрали с каждой квартиры по двести пятьдесят рублей и сделали все как надо.
– Было дешево, конечно, но сердито, – подвела вечером итог печальному событию жена Скокова, которая была на похоронах одной из организаторов.
Прошло три дня. Откровенно говоря, Скоков и не заметил как они пролетели: на заводе премиксов, где он работал мастером цеха, случилась большая неполадка, предприятие практически остановилось, директор рвал и метал по этому поводу, без конца таскал к себе на ковер, то одного, то другого специалистов, и в такой обстановке Скоков не то, что о смерти Зинаиды Драчевой забыл, но сам себя не помнил: домой являлся поздно, усталый, злой и даже жену почти не видел, и не слушал ее новости.
Метели, слава Богу, утихли, зато на смену им пришли настоящие Крещенские морозы: иной раз столбик термометра до минус двадцать четыре градуса опускался. Особенно к вечеру заметно холодало.
Втягивая голову в поднятый воротник пальто и поминутно щепая нос пальцами в перчатках, Скоков чуть ли не в вприпрыжку бежал домой с автобусной остановки и в полумраке от редких слабых уличных фонарей чуть ли не налетел и не сбил недалеко от своего дома Юльку.
Девочка была довольно слабо одета для столь холодного времени года, легкомысленной какой-то болоневой курточке, вязанной красной шапочке с бубенчиком и, как показалось Скокову, легких, тонких колготках.
– Юляшь, ты чего в такое время на улице себя морозишь, – спросил хрипло Скоков.
Девочка шмыгнула носом, потупила глаза в землю и ничего не ответила.
– Чего молчишь? Случилось что-нибудь? Где, с кем ты теперь живешь?
– Я по подъездам хожу, – тихо сказала девочка, не поднимая глаз.
– По каким подъездам? Почему ты по ним ходишь, — удивился Скоков и, заметив, что Юля дрожит от холода, скомандовал. – А, ну давай зайдем в наш подъезд, там теплее.
На двери подъезда был установлен домофон и Скоков специальным ключом открыл ее.
– Ну, рассказывай.
Скоков поправил завернувшийся воротник на Юлиной курточке.
Девчушка вновь шмыгнула носом, потерла щеку варежкой.
– Ты где ночевала все эти ночи после похорон мамы?
– У крестной.
– А по подъездам здесь, почему ты ходишь?
– Прошу, чтобы меня кто-нибудь взял к себе жить.
Скоков был готов услышать от ребенка, каких угодно слов, но только не этих. Он растерялся и почувствовал, что в горле у него появился какой-то ком, который невозможно было проглотить.
– Ты, что прямо так и просила взять тебя?
– Я спрашивала... Никто не хочет. Конфеты или денежку дают и говорят: нельзя. Весь свой подъезд прошла.
– А крестная твоя где?
– Она целые сутки на дежурстве, а дядя Гена в командировку уехал... Крестная сказала, что она не может меня к себе насовсем взять, у них у самих четверо гавриков несовершеннолетних, а квартира маленькая.
Скоков расстегнул пальто, снял шапку, в подъезде было довольно тепло.
– Ты кушала сегодня?
– Да, утром.
– А у тебя номер телефона твоей крестной есть?
Девочка молча сняла варежку с одной руки и повернула руку ладошкой вверх.
– Вот.
Между указательным и безымянным пальцами на ладошке девочки Скоков увидел мелкие цифры написанные шариковой ручкой.
– Ну, и, прекрасно! – улыбнулся Скоков. – Пошли к нам в гости, я тебя с тетей Дашей познакомлю и с Ксюхой. Ты знаешь мою Ксюху?
– Я и тете Дашу знаю, она в магазине работает.
– Правильно! Она женщина хорошая, добрая.
– А она разрешит мне жить у Вас? – девочка подняла свои огромные глаза на Скокова. – Разрешит?
Скоков, ничего не сказал, он не знал, что ему говорить, он взял ребенка за руку, и они медленно начали подниматься на третий этаж.
Александр Тарасов (Белгородская область)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
