Поле казалось бескрайним. Чуть зеленоватые, недозревшие колосья пшеницы, не шелохнувшись, томились под палящим июньским солнцем, огромные серые клубы горячей пыли, летевшие из-под колес автомобиля, проникали в кабину даже сквозь, казалось, плотно закрытые стекла. От удушающей жары спасал включенный кондиционер, но от пыли спасения не было. Не было ни единого облачка и на бездонном, словно выгоревшем, небе.
Хуторок, насчитывавший не более десятка ветхих домишек, в основном крытых рубероидом, тянулся по берегу заросшей густым камышом узенькой речушки, аккурат посреди поля.
– Вот это и есть малая родина моей родной бабушки и ее сестры Лукерьи, – сказал водитель фуры Андрею. – Бабушка умерла четыре года назад, а Лукерья Тимофеевна еще здравствует. К ней мы сейчас и заедем.
– Хоть водички холодной хлебнем, а то в горле першит, – одобрил Андрей и поинтересовался. – Сколько же старухе лет, если тебе пятьдесят скоро?
– Девяносто один. Моя родная бабуля умерла в девяносто четыре.
– Во дают! Я думал, что теперь столько не живут.
– Старая закалка. И вообще, в нашем древнем роду все долгожители.
– Повезло тебе.
Степан, водитель, рассмеялся.
– Мой далекий прадед, если желаешь знать, казаковал вместе со Степаном Тимофеевичем Разиным. У Степана Тимофеевича еще два брата было – Иван да Фрол. Моего далекого пращура тоже Тимофеем кликали. У него тринадцать душ детей было, из них четверо сыновья, которых также звали Степаном, Иваном, Тимофеем и Фролом. У моей прабабушки отчество было Фроловна, а ее сестра, то есть мать Лукерьи Тимофеевны, отчество Степановна носила.
– В твоих родственниках без бутылки не разберешься, – засмеялся, в свою очередь, Андрей.
– Лукерью Тимофеевну здесь, в округе, иначе, как Ведуньей, и не величают..
– Ведуньей? Почему?
– А вот мы сейчас заедем, водицы ключевой изопьем, нам Лукерья Тимофеевна все сама и расскажет.
Вокруг дома Лукерьи Тимофеевны никакого ограждения не было, зато хоронился он под кронами огромной яблони и двух вишен, которые бросали тень на деревянное небольшое темное крылечко, где сидела сама хозяйка – сухонькая, дробная старушонка, босая, в черных стареньких юбке и кофте и в такой же черной косынке. Когда возле ее дома остановилась машина, она перебирала вишни, перебрасывая ягоды из пластикового синего ведра в эмалированный желтый таз, предварительно тщательно осмотрев каждую ягодку. Рядом с хозяйкой, свернувшись клубком, спал огромный черный кот. Услышав приближающийся шум мотора автомобиля, кот тревожно поднял голову и уставился зелеными злющими глазищами на нежданных гостей..
– А ну, Ворон, ктой-то к нам припожаловал?
Лукерья Тимофеевна приложила ладонь козырьком к бровям, тоже подспеповато стала вглядываться в приезжих.
Вода у нее оказалась на редкость холодной и вкусной.
– Тут неподалеку, под речкой, ключик бурлит, так мы водицу там берем, – пояснила Лукерья Тимофеевна. – Вы тоже наберите ее, ежели есть во что, лечебная водица… А я вас, сей момент, еще и студеным вишневым компотом попотчую.
Старуха, низко сгибаясь к земле, сходила в погреб и вернулась оттуда с двухлитровой глиняной крынкой.
В хате, состоявшей из одной большой горницы и кухни, было достаточно прохладно и сумеречно из–за плотно закрытых кусками синих обоев окон. В горнице – большой стол, на котором раскидистый высоченный фикус и цветок алоэ, раскладной мягкий диван рядом со столом, три массивных табуретки да старая железная кровать – вот и вся мебель, если не считать еще трех икон в углу, накрытых расшитым красными листьями холстяным рушником.
Пили компот, от души хвалили, Степан неспешно рассказывал своей тетке о жизни в городе, общих знакомых.
– Едва не забыл… Я глазные капли привез «Тауфон», как и обещал, пятьдесят флакончиков, надолго тебе хватит, – спохватился он, указывая на стоящий у двери полный целлофановый пакет.
– Вот добро, а то у меня с глазами совсем худо стало, раньше я никому не под шапку была, в лес бегала своими ногами, все нужные травки добывала, а теперь не добегу до лесу… Всего то восемь верст, рукой подать, а не добегу, – сокрушенно, словно извиняясь, развела руки Лукерья Тимофеевна.
– Хватит, отбегала свое, отдыхай. Хочешь, в город тебя заберем, хоть я, хоть Тимофей.
– Как это: отбегала свое? Нашей матушке сто один год был, когда она обезножила совсем, а через год померла.
– А сестра твоя, моя бабушка, умерла на девяносто пятом году.
– Так кабы не согласилась с вами уехать на асфальт в город, досель, может быть, бы травке и солнышку радовалась.
Лукерья Тимофеевна отвернулась от племянника, поджав губы.
– Бабулька с характером, – отметил про себя Андрей.
– Такие мы, – словно прочитав его мысли, сказал со вздохом Степан, а потом попросил Лукерью Тимофеевну: – Ты бы лучше рассказала человеку, почему тебя Ведуньей все здесь зовут.
– Потому что ведунья, вот и зовут. И бабушку твою так звали, и всех прабабушек. Еще с времен Степана Тимофеевича так повелось.
– Ты Разина имеешь в виду?
– Его, сердешного.
– Так какой же он сердешный, если он против русского царя, помазанника Божьего, бунт поднимал?
– Он за то, чтобы народу легшее жилось головушку свою на плаху положил.
Старуха вновь отвернулась от племянника и поджала губы.
– Да не обижайся ты, мы ведь не спорим с тобой, только спрашиваем.
– А ежели спрашиваешь, то молча слухай, што тебе втолковывают. Молод ты еще, штобы возражать мне.
– Согласен.
– Ну вот… Ты ведь знаешь, что твой далекий прадед Тимофей Иванович в войске Степана Тимофеевича Разина служил? То–то же! А жена его, Марфа Даниловна, знатной знахаркой по всяким болезням была. Однажды ей пришлось лечить Степана Тимофеевича, его отравить хотели, а она помогла ему и предсказала, что у него будет две царицы: одну он сам погубит (ту самую княжну, что, как в песне поется, он в Волгу бросил), другая станет причиной его смерти. Так оно и произошло… С тех пор и пошло: Марфа – прорицательница, Марфа-колдунья, Марфа-ведунья, то есть ведает обо всем на свете. Ее потом, как ведьму, вместе с ее мужем – бунтовщиком Тимофеем Ивановичем казнили.
– А детей их помиловали? – спросил Андрей.
– Слава богу, детей не тронули, иначе и нас никого бы на свете не было.
Лукерья Тимофеевна перекрестилась на образа.
– Красивая легенда, – неожиданно вырвалось у Андрея, – где-то я уже ее слышал.
Старуха гневно зыркнула глазами на Андрея из-под косынки-шалашика.
– А ты ишо раз послухай, запомнишь крепше, хуже не станет тебе от этого, – сказала она глухо.
Андрей смутился и ничего не ответил.
Зато Степан не унимался.
– Теть, ты лучше скажи нам, почему мою бабушку колдуньей считали и боялись ее? – спросил он.
– Не колдуньей, а ведуньей. Понимать должен! Тебе сколь раз о том говорили! Твою бабку уважали, а не боялись. Знаешь, скольким людям она помогла, скольких вылечила? Не знаешь? Не рассказывали тебе?
– Теть, ну не сердись ты так. Конечно, мне все о бабушке рассказывали, но я хочу, чтобы про ее дела Андрей услышал.
Степан встал со своего места, подошел к старухе сзади и приобнял ее за плечи.
– Ишь, лизун какой! – продолжала проявлять недовольство старуха, но было заметно, что ей приятна ласка племянника.
– Мне господь детей не дал, а у твоей бабки Ульяны их вон сколь было. Всех накормить-напоить надобно. Все: и стар, и млад – работали от зари до зари. А у Ульяны был большой дар от сглазу лечить и других напастей-болезней. У нее вся хата была забита всякими лечебными кореньями да травами. А еще у нее ведовство было отменное, верное. Все наветы ее и предсказания сбывались. Бывало, во время войны все бабы нашего хутора и округи бегали к ней о судьбе своих мужей, родственников узнать. Она всех успокаивала. И, как потом оказалось, многих правильно успокаивала. А если с кем у нее промашка выходила, то бабы понимали: Ульяна ведь не выше бога, бог дал – бог взял.
На минуту в хате воцарилась мертвая тишина.
Нарушил ее Степан.
– Теть, а кабы я нынче восстание против верховной власти поднял, ты бы меня не осудила?– спросил он с усмешкой.
– Кишка у тебя тонка на такие дела, для этого дух богатырский надобен. И ум не малый. И момент подходящий.
– А ты, как считаешь, сейчас момент подходящий против власти бунтовать?
– Это вам, молодым решать, а мне нынешняя власть не дюже по нраву.
– Тогда еще один вопрос к тебе, ты ведь тоже ведунья: скажи, что будет с нашей страной через пятьдесят лет?
– Что бог даст, – сказала старуха. – Я больше всего китайцев боюсь. Их много, они хитрые, много веков существуют на земле. Они вон уже почти все Приморье наше заполонили, а што завтра будет?
– Лукерья Тимофеевна, откуда вам известно, что китайцы Приморье заполонили, у вас ведь даже телевизора нет? – изумился Андрей.
– Так я же ведунья, мне обо всем все ведомо, – сказала старуха серьезно, а потом рассмеялась молодо, – мне другой мой племянник, Тимофей, транзисторное радио когда-то подарил. Вон оно на оконце стоит. Из него я все узнаю, што в мире творится, – и спросила неожиданно: – А вы чего на такой большой машине ко мне приехали?
– Мы по делам в область ездили и зарулили по дороге к тебе, – сказал Степан. – Кроме глазных капель, хлеба мягкого тебе привезли, булок, конфет к чаю. Ты ведь любишь конфеты, знаю… А теперь нам пора домой ехать.
– Вы хоть окрошки на дорогу поешьте, – старуха всплеснула руками.– Забила я вам головы своими разговорами, дура старая. Поешьте!
Гости не стали обижать хозяйку и приняли предложение.
Александр Тарасов (г. Шебекино)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
