Ленка Суслова за прошедшие двадцать пять лет, кажется, совсем не изменилась: всё такая же шумная, напористая, азартная. Внешне тоже выглядит словно девочка: стройная, с огромной рыжей копной волос на голове и без единой морщинки на лице. Столкнулся случайно Ковригин с нею в Москве, на Курском вокзале, и был ошеломлён потоком тех эмоций и слов, что посыпались на него из уст бывшей одноклассницы.
– Держу пари, что если бы я тебя не окликнула, ты бы меня не узнал, мимо прошёл.– громко тараторила Ленка, безапелляционно толкая Ковригина кулачком в грудь, абсолютно не обращая внимания на окружающих. – Как живёшь? Чем занимаешься? Каким ветром в Москве?
Ковригин смотрел на «бурю в стакане» – так когда – то, иногда, называла классный руководитель Ленку – с высоты своего почти двухметрового роста и, не успевал даже слова сказать в ответ, только лишь улыбался смущенно.
– Чего молчишь? Куда едешь? Во сколько твой поезд отправляется?Время в запасе имеешь? Пошли вон туда в кафешку посидим.
В кафе Ленка сама заказала две порции кофе и мороженное, а когда уселись за свободный столик, спросила:
– Может тебе шампанское заказать? Сама я спиртного вообще не пью.
Ковригин от шампанского отказался. Он признавал лишь крепкие напитки, но пил их редко и в небольшом количестве. Он и от мороженого пытался отказаться, но разве от Ленки отобьёшься?
– Ешь! Ничего нет вкуснее и полезнее, чем кофе с мороженым, – безапелляционно заявила она.– Когда я ем, я глух и нем, – и тут же начала рассказывать каким образом она оказалась в Москве.
– У дочери была в гостях, она с мужем в какой-то банковской системе работают, я не вникала, знаю только, что зарабатывают неплохо и это – главное. А ты как живёшь? У меня в Туле свой дом, работаю администратором на одном из спорткомплексов, муж тренер по футболу, детей тренирует, перебиваемся с хлеба на воду. А у тебя всё нормально?
Пока Ленка тараторила, Ковригин допил свой кофе, и с улыбкой смотрел на неё.
– Ты чего улыбаешься? Почему о себе ничего не рассказываешь? Я у дочери была, ей рожать скоро, я волнуюсь, а она…
– Лен, ты мне позволишь слово сказать?
– Я тебя двадцать раз просила рассказать о себе, рассказывай!
Ленка свой кофе не пила, к мороженому не прикоснулась, молча отодвинула их Ковригину.
– Поглощай, нет ничего вкуснее и полезнее, чем кофе с мороженным.
– Я это уже от тебя слышал. Ты мне лучше скажи: мама твоя жива?
Ленкино лицо потемнело: – Мама умерла четыре года назад, а папа…
– Когда умер Василий Филиппович, я хорошо помню, его могила на нашем хуторском кладбище.
– А ты давно был на том кладбище? Могилка папина сильно запущена?
– Сама как думаешь? Без малого четверть века ею никто не занимался.
Ленка опустила голову, начала смахивать со стола указательным пальцем невидимые пылинки.
– То, что я свинья, я сама понимаю, себя не оправдываю, но так жизнь сложилась.
– Не ты одна такая: Наташка Куркина, Толик Бехтеев, Толик Морковин, многие другие из нашего класса, нос не кажут на хутор… Видимо и у них, как у тебя, «жизнь так сложилась».
Ковригин посмотрел на часы
– Скоро объявят мой поезд. Рад, что тебя встретил. Ты, всё таки найди время, посети малую родину. Вот моя визитка. Как приедешь – сразу ко мне.
Ленка проводила Ковригина до поезда. Перед тем, как ему войти в вагон, она обняла его и сказала:
– На следующий год исполнится ровно тридцать лет, как мы закончили школу. Юбилей! Давай встретимся? Я постараюсь собрать всех, кого можно.
– Созвонимся.
***
Лето выдалось дождливым. Причем особенно дождливым стал июль, то есть месяц, когда начиналась уборка зерновых. Ковригин места себе не находил от переживаний: сто гектаров пшеницы гибли на глазах, зерно начинало прорастать прямо в колосе. Все надежды на покупку нового комбайна – псу пол хвост. Да и кредит хомутом на шее висел, правда, сумма не большая, но всё – таки. Оставалась одна надежда на сахарную свёклу, но свеклы всего-навсего было двадцать гектаров.
Ленка позвонила как раз, когда закончилось ненастье, весь день стояла жара.
– Через неделю встречаемся на хуторе, в здании школы, народу будет человек двадцать,– проинформировала она
– Собираться будем у меня дома, в городе, адрес мой в визитке указан, – сухо сказал Ковригин и отключил телефон.
Через два дня, когда почва подсохла, он приступил к уборке зерновых.
Раньше других, как и следовало ожидать, примчалась на встречу одноклассников Ленка.
Вслед за нею прибыли: полный и вальяжный Толик Морковин из Кривого Рога и Толик Бехтеев.
Они прибыли к Ковригину домой, когда он был в поле и смотрел, как комбайнёр заканчивал докашивать последний десяток гектаров пшеницы.
Жена позвонила Ковригину по «мобильнику», и он помчался навстречу гостям, удивляясь тому, что Ленке удалось вытащить даже Толика Бехтеева из Канады, где он жил постоянно последние лет десять.
Ленка оказалась права: в тот день, к обеду на подворье у Ковригина собрались двадцать два человека. Приехали даже те, кто, как и Бехтеев, жили за границей – в Словении, Казахстане, Белоруссии. Поначалу все вели себя сдержано, присматривались друг к другу, привыкали, и только Ленка Суслова вела себя так, как будто с роду ни с кем после школы не расставалась. Она легко и просто познакомилась с женой Ковригина Инной и стала ей помогать поить одноклассников чаем и кофе.
У Ковригина на окраине города, в сосновом бору, был большой двухэтажный дом и просторное подворье, где нашлось место и солидной летней кухни из четырёх комнат, и вместительной летней беседке, не большому фонтану, и цветочным клумбам.
– Мама мия! – изумилась Ленка, – и кто же ухаживает за всем этим великолепием?
– Я и дети, у нас с Колей их шестеро, двое старших в сельхозакадемии теперь учатся и приезжают только на выходные домой, зато младшие трудятся по хозяйству, как положено, – Инна улыбнулась и добавила: – у нас три мальчика и три девочки, старшему двадцать лет, младшей – девять.
– Даёте вы!
– У моей мамы семеро детей было, так что у нас с Колей не весь ресурс использован, – Инна снова улыбнулась.
– А у меня всего одна дочь, – сказала Ленка и глаза её почему-то стали печальными.
Все собравшиеся горели желанием немедленно ехать на хутор.
– А как мы туда будем добираться? Туда часто автобусы ходят?
– Я сам всех вас на автобусе на место отвезу, – сказал Ковригин,– мне приятель свой автобус на два дня одолжил.
– Классно! Тогда чего мы ждём? Поехали быстрее, по дороге купим всё, что надо.
До хутора было ровно сорок километров. Одноклассники во все глаза смотрели в окна автобуса, что-то узнавали, что-то нет, спорили между собой, наводили справки у Ковригина У одного из придорожных магазинов потребовали остановится, долго там делали покупки, опять спорили, смеялись.
Родного хутора они не нашли. И когда Ковригин остановил автобус у густых зарослей калины, за которымивдали виднелось какое– то строение, все оторопели. И только Ленка, не умевшая долго молчать, выдавила из себя, глядя на Ковригина, – А хутор где?
– Это и есть хутор, – повторил Ковригин, – кстати, на месте где мы стоим, был, когда-то, дом Наташи Куркиной.
– Не может быть!
Все высыпали на улицу и растерянно начали оглядываться по сторонам. Куркина стояла, прислонившись к стволу старой калины и плакала. К ней притулилась и заплакала Ленка Суслова. Высоченный, худой Толик Бехтеев, словно не веря Ковригину, продрался сквозь кусты, пошёл в сторону едва заметного вдали строения. Кое – кто достал сигареты и настоянный на травах воздух угас в табачном дыму.Никто ничего не говорил.
– Садитесь все в автобус, я вас провезу другой дорогой, к тому строению, к которому пошел Бехтеев, – скомандовал Ковригин, – то старая колхозная контора, которую я отремонтировал.
– А зачем ты её ремонтировал? – спросил Морковин.
– Так я ведь частный предприниматель, арендатор, и здесь вокруг мои поля.
– То-то, я вижу, ты богатенький Буратино.
– А ты чем в своей хохляндии занимаешься?
– В пожарной части раньше работал, а теперь кур и кроликов развожу, – зло сказал Морковин.
***
Столы накрывали на улице, рядом с конторой. Погода стояла, как по заказу: было безветренно и среди густого кипения трав, деревьев и кустарников совсем не жарко. Женщины занимались сервировкой и разговаривали все разом, делились впечатлениями, и было непонятно, как они слышат друг друга. Для мужчин тоже нашлось занятие: кто за водой до криницы пошёл, кто мангалы растапливал, кто мясо для шурпы готовил, а Ковригин, Морковин и Бехтеев пили пиво и говорили о кладбище, на котором побывали полчаса назад. В основном говорил Бехтеев и, в основном, благодарил Ковригина за то, что тот содержит кладбище в порядке.
– Тут ещё нужно сказать спасибо главе местного сельского поселения, – признался Ковригин, – глава – мужик в больших годах, знает жизнь не из Интернета, мы с ним понимаем друг друга с полуслова.
– Ты видишь, как девки повеселели сразу после увиденного на кладбище? Мы ведь думал – раз хутор исчез с лица земли, то о кладбище и говорить нечего, – сказал Бехтеев.
– А чего же ты здание нашей старой начальной школы не постарался сохранить, или ещё какую – либо постройку? – спросил, вытирая лысину носовым платком, Морковин.
– Они все были в таком состоянии, что ремонтировать было нечего, – Ковригин сделал очередной глоток пива, вытер тыльной стороной ладони усы, – мы, чтобы всё здесь не выглядело очень печально, развалины снесли, а здание конторы я, считай, заново отстроил, оно мне для дела нужно: тут механизаторы обедают, отдыхают, иногда ночуют, если в том нужда имеется.
Морковин усмехнулся: – А откуда у тебя, куркуля, столько земли появилось?
– О-о, тут целая история! Пришлось с сильными мира сего повоевать, Но, если кратко, свои паи мне в аренду люди отдали. Но, повторяю, за эти паи, считай за души людские, крепко повоевать с чиновниками пришлось
– А чего – ты с чиновниками воевал? Народ ведь добровольно свои паи тебе отдал, – спросил Бехтеев.
– Это у вас, в Канаде, всё так просто и понятно, а у нас в России жизнь – сплошные сложности, нам скучать некогда… Ты видишь, как наша экономика развивается. Над нами, равно, как и над ними, – Ковригин кивнул в сторону Морковина, – весь мир смеётся и удивляется нашей экономической беспомощности.
– Ты Украину с Россией не ровняй, – вскинулся Морковин, – мы из -за вас все эти лишения терпим, вы сами не живёте, как люди, и другим не даёте жить хорошо. Крым у нас уворовали, в Донбассе войну замутили. От вас в мире все беды!
– Толик, ты что несёшь?– Ковригин выругался, – ты ведь русский человек, ты родился и вырос вместе с нами на этом вот, русском хуторе. Могилы твоих близких здесь.
– Я в Украине уже больше прожил, чем в России, у меня в Украине семья, дети. Родители мои в Кривом Роге похоронены, я их сразу после развала Советского Союза перевёз. Но дело даже не в этом, я люблю справедливость, а Россия по отношению к Украине поступила несправедливо, нагло отняла у Украины то, что России не принадлежало никогда..
Ковригин почувствовал, что он начинает не на шутку заводиться, старался сдерживать себя:
– Украина – это часть России! Киевская Русь… Ты же всё прекрасно знаешь! Зачем пытаешься и себя и нас обманывать?
– Господа, прошу вас успокоиться, – Бехтеев поднял обе руки вверх, словно кому – то сдавался, – хватит молоть о политике, политика – дело грязное, при таких ситуациях не зря говорят: паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Вообще, мы, русские, странные люди: гордимся тем, что не похожи на других, говорим, что у нас свой путь развития, гордимся своей русскостью, вдали от Родины умираем от ностальгии, и… ненавидим друг друга. Я знаю, о чем говорю: в Канаде люди нашей диаспоры с кулаками друг на друга бросаются. Я имею в виду, как русских, так и украинцев. Разные англосаксы смотрят на всё это безобразие, недоумевают… Пойдёмте, лучше, к столу…
Как то так получилось, что пили и ели бывшие одноклассники немного, больше говорили, вспоминали о былом, спрашивали друг друга кто как устроился в жизни. Пробовали, было петь знакомые с детства песни, но из этой затеи ничего путного не получилось, ибо и запевалы настоящего не нашлось и многие слова песен забываться стали.
– Скучно, други, живём, – «белорус» Женька Жилин, лукаво поглядел на сидевшую рядом с ним Ленку Суслову и предложил ей сплясать с ним «топатуху», – что, слабо? – улыбался он во весь рот и шевелил плечами.
– Так, ведь как без музыки плясать? Честно сказать, уже и забыла теперь, как это делается, – призналась Ленка.
– Тебе, Жилин, можно веселиться, – вмешался в разговор Морковин, – у вас, в Белоруссии, говорят, зарплаты у всех сильно выросли и цены на всё ниже наших. Тебе можно веселиться.
– Анализируем ошибки прошлых лет, изо всех сил работаем над их устранением, – попробовал отшутиться Жилин и тут же получил в ответ: – Какая там работа над ошибками? Просто ваш «батька» дурит Путина по чём зря, а тот кормит вас, как цепных псов в три горла, чтобы вы не убежали далеко от России.
Маленький, щуплый Жилин, несколько секунд оторопело смотрел наМорковина, а потом, поставил стакан на стол, проговорил тихо: – За такие слова у нас морду бьют. И я тебе её сейчас набью.
Жилин попытался вылезть из – за стола, но на его плечах повисли Ленка Суслова и Наташка Куркина. Бехтеев в это время, положив руку на плечо Морковина, что – то ему шептал на ухо, а потом, когда Жилин немного успокоился, сказал грустно: – То, что с нами сейчас происходит – катастрофа. По другому охарактеризовать я ситуацию не могу. Мы все выросли в одном месте и разлетелись по миру, оставили хутор беспризорным. Он без нас погиб, но благодаря Коле Ковригину не затерялись, не заросли чертополохом могилы наших предков. Это место для нас должно быть свято. Помните слова Пушкина о любви к отеческим гробам и родному пепелищу? «На них основано от века, по воле Бога самого– самосознанье человека, залог величия его». Мы сто лет не виделись друг с другом, а встретились – начали собачиться, вместо того чтобы объединиться и сообща подумать, как и чем помочь Николаю, чтобы в будущем нам не стыдно было сюда приезжать… Потеряли хутор, потеряли Советский Союз… Всё время враждуем, враждуем, между собой. Для чего мы это делаем? У кого есть ответ на этот вопрос?
Все сидели и молчали, ответа ни у кого не было.
Александр Тарасов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
