Не зря говорят: беда не встретит, так догонит. Вряд ли найдется, наверное, на Божьем свете человек, которого не подстерегла бы на том или ином отрезке его жизни беда, причем подстерегла неожиданно, подло.
Иван Иваньков, по уличному Ванятка-сухонький, маленького роста старичок умудрился поломать ногу на голом, считай, месте: пошел на огород зеленого лучка сорвать, шел по высокой стежке, не спеша шел, осторожно, да соскользнула нога на копанку, упал. Нога в ступне так хрустнула, что света белого невзвидел Ванятка, лежал, подняться не мог, пока сын с города не приехал, кинулся – нет отца в хате, он туда-сюда, пока не стукнуло ему в голову на огороде поглядеть.
В гипсе нынче у Ванятки нога, дальше порога нос теперь не высунешь, и то с посторонней помощью. Самое обидное, что случилось для него в юбилейный для него год, полтора месяца назад Ванятке девяносто годков стукнуло. Разве он думал до таких лет дожить! Однако сподобил Господь. Человек предполагает – Бог располагает, значит, нужен ему еще зачем-то Ванятка на земле. Интересно, зачем?
Кровать у Ванятки деревянная, широкая, двухспальная, на кровати перина мягкая, пух на нее еще Ваняткина покойная жена Нюра собирала, потом сама перину шила. Больная насквозь уже была, а все для Ванятки старалась, говорила: – Умру, никто о тебе больше так, как я, не позаботится, на перину ляжешь – меня вспомнишь.
Молодежь смеялась, глядя на перину, не в моде нынче перины, а Ванятка теперь на своей кровати с периной, как на царском ложе: мягко, тепло, все косточки благуют.
– Эх, Нюра, Нюра, золотая моя, незабываемая.
Десять лет как нету ее, а будто вчера сидели они вместе вон за тем столом у окна, чаевничали, о детях – внуках печалились, молодость вспоминали.
На часах только четыре часа утра, а Ванятка давным-давно выспался, ворочается с боку на бок, о своем житье бытье размышляет.
Вообще – то, конечно, ему в жизни повезло на старости лет: живет вроде бы как один, но под приглядом сына и снохи, в теплом, в чистом живет, ест и пьет – от пуза, что захочет. Хотя, если откровенно, Ванятке кроме молока, хлеба, да картошки больше и ничего не надо. Картошку он с детства обожает, причем любую – в «мундирах», жареную, толченую, холодную, горячую. Он ее готов каждый день употреблять и она ему не надоедает, равно, как и молоко. Раньше, в молодые годы, когда Ванятка с Нюрой корову держали, Ванятка молоко вместо воды пил и теперь бы рад пить, да где его взять столько, молока– то? Коровы своей в хозяйстве нет, а покупное… им разве напьешься! Всем по стакану в семье невестка наливает, правда, Ванятке в виде исключения, чуть больше достается, но все равно…
Ванятка с Нюрой после войны, как только сошлись жить вместе – сразу корову себе купили. Корова – кормилица, от нее и молоко, и сметана, и творог, и масло, да и навоз на огород – тоже не последнее дело для повышения урожая. Это теперь всего две коровы на все село в триста шестьдесят дворов, а тогда, после войны, любая корова чуть ли ни священным животным считалась, как в Индии до сих пор.
Избаловались люди, не хотят работать, все норовят в магазине купить. Да разве в магазине такого молока купишь, как Зорька, например, давала– сливки, а не молоко! А в магазине все молоко из китайского порошка. Его малым детям давать опасно, от него дети болеют…
За окном стало совсем светло. Тонкий солнечный лучик пробивался сквозь неплотно задернутые на окне занавески и упирался своим острием в угол комнаты, рядом с кроватью, на которой лежал Ванятка. По всей длине луча тучно роились маленькие крупинки пыли, установленный порядок которых, неожиданно, в одном месте, нарушила невесть откуда появившаяся в хате большая зеленая муха.
Ванятка всегда удивлялся, когда видел столбы пыли в лучах солнца, удивился и на сей раз: вот ведь как в хате чисто, никто по ней не ходит, не бегает, а пыли – полно!
Кабы Ванятка был на двух ногах, он бы давно уже на дворе ковырялся, делал бы что-нибудь, да хоть бы подметал, например. Но это если бы, да кабы, а так он вынужден был прохлаждаться, как пан, до тех пор, пока невестка своих внуков в школу проводит, а сын его Николай с работы не явиться.
Сын с прошлой осени на пенсии, он раньше на птицефабрике шоферил, теперь там же сторожем приткнулся, а что: ночь отдежурил, потом двое суток дома, какой – никакой прибыток к пенсии. Николай доволен, да и невестка заметно рада: реже друг друга видят – меньше грызутся.
Когда в хату вошла невестка, Ванятка сидел на кровати, поставив ноги на пол и зажав ладони рук между колен.
Увидев его в таком положении, невестка, едва заметно улыбнувшись, спросила:
– Бать, ты или плясать собрался?
Ванятку все в семье звали батей, не только сын и невестка, но даже внуки и правнуки. Он на такое обращение к нему не обижался, а даже наоборот – ему нравилось, что они его так зовут.
– Ты бы мне помогла на улку высунуться, – попросил Ванятка, – а то я тут замаялся от духоты.
– Успеется, – невестка поставила на край стола поллитровую банку с молоком и положила рядом два больших пирожка. – С картошкой пирожки, теплые еще.
Ванятка не мог отказать себе в удовольствии попробовать пироги, он очень любил их, особенно с картошкой, и потому не дал себя долго уговаривать.
А потом невестка помогла ему выбраться на улицу.
Во дворе, в самом его углу, в метре от калитки на огород, Ванятка давно когда– то смастерил себе лавочку, широкую и удобную, на которой любил раньше отдохнуть после работы или просто посидеть и поглядеть спокойно на свой двор. После того как он сломал ногу, лавочка стала для него жизненно необходимой.
Был конец апреля. Снег давно сошел, земля подсохла, вербы зеленели первой клейкой листвой и потому под ярким солнышком, в затишке двора, Ванятка чувствовал себя словно в раю. Он щурился от солнца, блаженно улыбался, весело поглядывал вокруг себя.
Двор был огромный. Новый кирпичный дом на четыре окна по фасаду, в котором жилы сын с невесткой, горой возвышался над игрушечной хатой Ванятки. Эту хату он построил собственными руками вместе с Нюрой. Он с детства был к работе прибитым, он мог и печь скласть, и хату срубить, и мог соломой ее, как положено, покрыть. Раньше ведь ни шифера не было, ни черепицы, ни рубероида, все хаты в селе соломой были крыты и только старый помещичий дом в колхозном саду покрыли когда-то в начале двадцатого века железом. Потом, после революции уже, в том доме школа была, железо ржаветь начало и его заменили шифером.
У Ванятки с Нюрой детей было трое – сын Николай, да две дочери Маша и Даша. Сын всю жизнь с отцом в одном дворе живет, а девки, как замуж вышли, так и улетели – одна в соседнее село, другая – в районный центр. Приезжают по праздникам отца проведать и то хорошо. Мужики им попались благополучные, ни забулдыжные, на работу ходят, что еще надо? Живи, радуйся, детей учи.
К Ванятке подошла рыжая кошка Дуся и стала тереться боком о гипсовую ногу с подвязанной к подошве галошей. По правде сказать, Ванятка кошек не дюже праздновал, ему больше по душе собаки были. Кошки хитрые, льстивые, в домашнем тепле живут, куда хотят – туда ходят, то воробья поймают– слопают, то другую какую пичугу, а собака круглый год на дворе, на цепи, ест-пьет только то, что в миску нальют или насыпять, опять же охраняет двор, с собакой спокойней.
Сын дом свой строить начал лет тридцать назад, а то все в отцовском доме жил. Когда у сына с невесткой сначала Валерка, а потом Димка родились, шесть душ в небольшой Ваняткиной хатенке боками друг о дружку толкались, тесно было, вот и решил сын строиться.
Новый кирпичный дом строили в течение пяти лет. Денег свободных не было, сами и кладку стен делали и внутри все сами, штукатурить только людей нанимали, остальное – все сами. В доме пять комнат, кухня большая, коридор, туалет-ванная. Ванятке поперва чудно было: в доме нужник! Потом привык и теперь сам по субботам в той ванной моется. А живет Ванятка в своей хате. Сын и зятья перекрыли крышу – солому сняли, зеленый шифер положили, оббили хату и теперь Ванятка – кум королю, сват министру, обитает как во дворце сам, невестка ему из большого дома еду носит, убирает, стирает. Жизнь – умирать не надо! А ведь пора умирать, девяносто первый год уже пошел – не шутка.
Кошка забралась Ванятке на колени, улеглась клубочком, пригрелась на солнышке и довольно замурлыкала.
Ванятку тоже начало клонить в сон, он положил обе ладони на костыль одна на другую, оперся о них подбородком. И в это время с улицы кто-то сильно постучал в их ворота палкой.
Кобель Волчок, как опеченый, стрелой вылетел из своей будки и, еще не разобравшись толком в чем дело, заливисто залаял.
Стук повторился, был он еще громче прежнего и Волчок с яростным лаем, натянув цепь до предела, принялся ругать неизвестного нарушителя тишины.
Ванятка убрал кошку с колен и с большим вниманием стал смотреть на то, как невестка отпирает калитку.
Гость оказался насколько неожиданным, настолько и приятным, Ванятка даже «Ух ты!» сказал, когда увидел, как во двор въехал на новой, блестящей инвалидной коляске Игнат Демидович Куликов, старинный его приятель.
-Ешкин кот! – вновь всплеснул от радости руками Ванятка,– каким тебя ветром сюды?
Вслед за Куликовым во двор ввалился его внук Вовка – верзила под два метра ростом, громкоголосый и патлатый. Поздоровавшись за руку с Ваняткой, он отдал какой-то большой белый пакет невестке и что-то ей сказал. Невестка в ответ кивнула головой.
– Ладно, оставайся тут пока, я за тобой часа через два приеду, – оповестил он на весь двор деда и аккуратно затворил за собой калитку.
Игнат Куликов был ровесником Ванятке, они даже четыре группы вместе в одной школе заканчивали, на курсах трактористов вместе учились, но потом получилось так, что Игнат пошел примаком в соседнее село и встречаться они стали от случая к случаю. За последние лет десять вообще ни разу не виделись. И вот, пожалуйста: упал, как снег на голову.
– Я гляжу, ты или опять ранетый? – спросил одышливо Игнат, указывая взглядом на загипсованную ногу Ванятки.
– Опять! – весело согласился Ванятка.– Невестка с сыном ругають меня, кажуть: черти тебя по огороду носють. А я чо? Я ничего: пошел по стежке, соскользнул, нога – хрясь!
– Да ты, я вижу, герой, сам ишшо ходишь на своих двоих, а я …
Игнат достал из кармана черного, в клетку, пиджака большой носовой платок, снял картуз и взялся тщательно вытирать лицо, шею и лысую голову.
– Ну и жарища!
– А тут, в закутку, прохладно, хорошо, – сказал Ванятка, с большим вниманием и интересом наблюдая за Игнатом.
Игнат в молодости был таким же, как и его внук теперь: высоченным, костистым, с густой, черной, как смоль, шевелюрой. Сила в нем была воловья, а аппетит – волчий. Съесть он мог что угодно за двоих, а то и за троих и выпивал: сколько ни поставь – все мало. А вот работать – не дюже прыткий был, все волонить пытался, сначала на тракториста выучился, потом на шофера, долгие годы после войны председателя колхоза возил. Но тут ни его вина: с фронта пришел покалеченным, с поврежденным позвоночником, для тяжелой работы был негожим совсем. Однако, бабы на него заглядывались, и он их уважал.
Теперь другое дело: в коляске сидел худющий, небольшой, с желто– зеленым лицом и синими губами старичок и одышливо расспрашивал Ванятку о том, как ему живется.
– Как у Христа за пазухой. Невестка у меня – золото, сын тоже не обижая, живу сам, в своей хате, какого еще рожна надо? Здоровье… О каком здоровье в наши годы можно балакать – жив и слава Богу.
– Так, так, правильно балакаешь, а я вот… – Игнат стал удобнее усаживаться в своей каталке, – А я вот совсем обезножил, десять годов почти сиднем сидел, со двора носа не казал, пока вот машиной меня не обеспечили.
Игнат постучал ребром ладони по колесу каталки.
– Зато у тебя Катерина досе живая, а моей Нюры вон уже сколько нет! С женой веселее, есть с кем побалакать иной раз, особенно ночью.
– Но ты ведь тоже не один живешь.
– Считай, что один. У молодых своя жизнь, свои заботы, им с нами некогда и не о чем балакать. Хотя повторяю: мои меня не обижають, от себя не откидывають.
– Это хорошо, а мои…
Игнат не успел закончить фразу, на высокое крыльцо дома вышла невестка, в руках которой были две тарелки – с жареной рыбой и нарезанными кусочками хлеба.
– Футы – нуты, – весело вскрикнула она, – а столик вынести я и забыла!
– Подержите.
Она поставила тарелки на колени старикам и пола в дом за журнальным столиком.
– Ты гляди, уже и рыбу успела нажарить,– восхитился Игнат,– это Вовка мой вчерась привез откуда-то, килограммов десять привез, а сычас опять туды поехал, сказал: с полцентнера надо ишо взять, на таранку и на засолку. Он там по дешевке идесь надыбал брать.
– Ну, и правильно, если есть возможность, так чего ж…
Ванятка поперхнулся слюной и закашлялся.
Невестка принесла журнальный столик и небольшой кувшинчик с домашним вином.
– Вам можно? – спросила она, обращаясь к Игнату.
– Нехай стоит, не прибирай.
Игнат понюхал из кувшинчика.
– Из вишняку, – сказал он, блаженно зажмуривая глаза.
– Я вам сейчас еще и яишенки принесу.
– Не, не, будя! Нам и этого выше крыши.
– Ну, смотрите, если что нужно будет – кликните.
Невестка ушла по своим делам.
– И правда, золото у тебя невестка,– сказал Игнат. – Нынче такие невестки – редкость.
– Так, а я тебе давече о чем толковал.
Выпили по маленькому граненому стаканчику густого, терпкого напитка, заели рыбкой.
– Я ведь раньше вино за выпивку не признавал, – признался Игнат.
– Да и я такой же, как ты, все самогон, да водочку иногда хлебал, а теперича – все, шабаш, врачи строго настрого запретили, сказали: если уж совсем невтерпеж будет – трошки вина можно.
– А мне и вино запретили, но я их не слухаю, бабка бранится: «Когда ты только ее напьешься», – кричит.
– Это хорошо, что ругается, значит, переживает за тебя.
В голосе Ванятки слышались печаль и зависть, но Игнат ее не заметил.
– Ох, ды ну ее! – махнул он сердито рукой,– ей лишь бы язык почесать. На кого она ишо, кроме меня, может полаяться?
– Зато жить вам вдвоем веселее.
– Может быть и так.
Старики еще выпили по стаканчику, кинули по кусочку рыбы коту и кобелю.
– Эх, сейчас бы закурить ишо! – Игнат озорно блеснул глазами.
– Ды ты че? Я уже давно этим делом не балуюсь, годов, наверное, тридцать, а то и сорок.
– А я нет, нет, да и потяну, когда бабка не видит.
– Во! Да ты ишо казак.
И вновь Игнат махнул рукой, обозначая тем самым безнадежность своего положения.
– Ты на фронт в каком году попал?
– Ды я на фронте и не был. Меня в конце сорок четвертого призвали и в артиллерийское училище в Казахстан направили. Пока мы обучалися, пока группы формировали, и война кончилась.
– А медалей, я помню, у тебя много было.
– Так они все юбилейные.
– А я успел войны хлебнуть, меня в начале сорок четвертого, если ты помнишь, призвали, тоже на курсах связистов был три месяца, всего-то десять дней и повоевал, а потом меня под Будапештом так шарахнуло, что я, говорят, пять дней в сознание не приходил, меня по частям собирали… Так что и у меня почти все медали юбилейные, кроме одной – «За взятие Будапешта».
Старики долго молчали, а потом Ваянтка все также молча налил еще по стаканчику. Выпили.
– Ты гляди, по сути дела ведь чепуху пьем, компот, а душу греет,– сказал Игнат.
– Николай, мой сын, уверяя, што в этом вине девять или десять градусов. Он его литров тридцать прошлый год наготовил.
– Ну, и молодец! А где он сейчас?
– Невестка Валя сказала, што им нынче зарплату должны на работе давать, так он зарею ишо в контору подалси.
Вспомнили невестку, и она тут же, словно из-под земли появилась.
– Чтой-то вы, милые мои, не едите ничего и пьете мало? – спросила она, зорко оглядывая стол.
– А сколько нам теперь надо? Клюнули, как воробьи, и полно брюхо. Но если не жалко, то вина можно ишо принести Трошки.
Игнат хитро поглядел на Валю.
– Для заслуженных людей мы ничего не жалеем.
Валя тиранула чистой тряпкой по столу, разлила остатки вина по стаканчикам и пошла с кувшином в подвал.
– Да ты и впрямь, будто в раю живешь! – восхитился Игнат. – Будто пан какой-нибудь, ни в чем тебе не отказывают.
Ванятка ничего не ответил, он почувствовал, что начал пьянеть. А Игнату, судя по всему, хоть бы что: ни в одном глазу.
Второй кувшинчик старики, пожалуй, бы и не осилили, кабы не помог им Николай, который зарплату не получил, а потому вернулся расстроенным и голодным. Он велел жене подавать обед ему во дворе. Ну, и выпил, конечно, с устатку, закурил. Глядючи на Николая, потянулся за сигаретой Игнат, начали дымить вдвоем.
– Во времена пошли, – выдохнул вместе с дымом Николай, – нигде правды не найдешь. Раньше, бывало, можно в райком или горком пойти пожаловаться, а теперь…
Николай обмочил в рыбий жир кусок хлеба, бросил его собаке.
– За свое жито и жопа бита. Начали сегодня мужики возмущаться, что зарплату так долго не дают, а нам в ответ: не нравиться у нас работать – можете быть свободными. Раньше, бывало, на день-два задержут получку или аванс – так крику, шуму до небес. Начальство, бывало, ходит, уговаривает потерпеть, никуда не ходить жаловаться.
– Я теперешней жизни вообще не понимаю,– признался Игнат. – В телевизор гляжу – глаза на лоб лезут: президент обещая одно, а на деле происходит другое, заводы кому попало продают…
– Кабы только заводы,– поддержал разговор Ванятка,– а то вон намедни по радиво передали, што железные дороги и банк какой-то большой собрались в частные руки отдавать, это как?
– Очень просто! – Николай закурил новую сигарету,– сами себе и продадут, из одного своего кармана в свой же другой карман денежки и перекладуть.
– Ды чо тут много балакать, вспомните как министра обороны армию разворовал со своею девкою и ему ничего, как будто так и надо. Президент потом по телевизору сказал: я, мол, своих не сдаю. В голове не укладывается….
Игнат тоже закурил новую сигарету.
– Сталина на них, окаянных, не хватая, он бы им показал идее раки зимуют, – сказал Ванятка и пристально поглядел на Игната, лицо которого стало смертельно белым, и дышал он громко и часто.
– Брось цигарку, куды табе ишо курить, так еле живой.
Игнат ничего на сказал, но сигарету выбросил.
– Правильно, давайте мы лучше винца еще по грамулечке потянем.
Николай разлил вино по стаканчикам.
– Развалют страну сукины сыны..
Игнатий еще хотел что-то сказать, но не успел, отворилась калитка и во двор с мокрым, когда-то белым, а теперь серым от воды и пыли мешком, ввалился Вовка. Он поставил мешок на широченную ступеньку крыльца, вытер руки об штаны, поздоровался, поручкался с Николаем.
– Весело вы тут сидите, дядь Коль, богато! – сказал он и растянул в улыбке свой губастый рот.
– А чего нам грустить молодым, да красивым? – отшутился Николай.
– И это правильно! А я вот за рыбой ездил, себе полцентнера отхватил и вам двадцать кг привез, тетка Валя заказала. Рыба – карп.
– И какая же это умная голова ранней весной рыбой торгует? – удивился Николай.
Вовка вновь засветился улыбкой.
– В какой стране живем, дядь Коль, и в какое время!– вскричал он.– Ты же, наверное, знаешь тот большой пруд, что в Заозерной? Ну, вот, он же у Толика Кудрявого в аренде на десять лет, а на него глава администрации нашего района глаз положил еще прошлым летом, начал прискипываться к Толику, бумаги, мол неправильно арендные оформлены, то да се. А Толик вместо того, чтобы лапки кверху и уладить все миром, другое себе что-нибудь у главы выторговать, в бутылку полез, артачится начал. Говорили ему умные люди: дурак ты, с кем тягаться вздумал! А Толику как о стену горохом, не отдам, мол, и все! Ну, глава и дал приказ на днях воду в пруду спустить, сослался на какой то там закон, который может сам и придумал. Прокопали траншею эксковатором, вода ушла, и теперь Толик, чтобы вообще с голым носом не остаться, подешевле карпа распродает.
– Что хотять, то творять, падлюки, ни Бога для них нету, ни закона, -Ванятка сокрушенно покачал головой.
– Неправду ты, Вань, балаболишь, верят они в Бога, глянь вон в телевизоре все со своими свечками на праздники в церквах стоят. И президент с ними.
Было видно, что Игнат тоже заметно осоловел.
– Раньше нас за эту самую религию преследовали, а теперь сами такими богомольными стали – страсть.
Пока мужики вели свои разговоры, из дома вышла Валя, посмотрела в мешке рыбу, расплатилась с Вовкой и гости уехали домой.
– Бабы рассказывают, что плохи дела у дядьки Игната и у тетки Катерины, – сказала Валя, когда они остались одни. – С зятьями им не повезло: один утонул в пруду, второй от пьянки не просыхает. Внуки тоже неблагополучные – один в тюрьме сидит, другой в наркоманию ударился, внучка – калечка, у нее одна рука сухая. Горе!
– Ишо и какое горе! – согласился Ванятка, – кабы не Катерина, как бы он жил? Может давно уже на белом свете не было.
Потом Ванятка долго еще сидел во дворе, дремал.
А Игнат ночью умер. Ванятка узнал об этом от невестки только через полторы недели. Он хотел было в горячах накинутся на невестку, спросить ее – почему она ему сразу не сказала, но потом подумал: все равно правду невестка не скажет, придумает что-нибудь вроде того, что сама об этом только узнала. И понять ее можно: сообщи она Ванятке о смерти Игната сразу, Ванятка начал бы просить Николая свозить его на похороны, а у Николая своей машины нет, нужно идти к кому-то кланяться, просить, чтобы отвезли. А кто из чужих повезет на целый день? Кому нужны нынче чужие проблемы? Со своими бы разобраться.
Александр Тарасов (Белгородская область)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
