О том, что в субботу рыбалка, решено было еще в самом начале недели. Июль кончается, а Мишустин ни одного дня на природе не был — все занят. Как адвокат Мишустин пользуется большой популярностью. А это деньги, и немалые, но есть и другая сторона медали: жизнь проходит! Уже полвека за плечами, а что он видел? Учеба, женитьба, дети, работа.
Сначала пахал, как проклятый, чтобы детей на ноги поставить. Последние же годы, после развода с женой, по привычке за денежкой гонялся. Всю жизнь — как белка в колесе!
А на дворе благодать божья. Днем, правда, жарковато немного, зато вечерами тихо, тепло, ласково. Весна в нынешнем году подзадержалась, и потому зелень буйствует во всю силу озорной молодости.
Рыбалка! Мишустин никогда не был заядлым рыболовом, но считал, что уж если отдыхать, то обязательно на природе и с удочкой.
Проснувшись по будильнику ровно в четыре, Мишустин через полчаса был уже в гараже. Сложил аккуратно рюкзак и удочки на заднем сиденье «Жигуленка», на мгновение задержался у смотрового зеркала. Все нормально: моложавая, круглая, рыжеватая физиономия, с безукоризненным пробором с правой стороны была свежей и улыбчивой. Дай Бог, чтобы и вечером настроение было таким же, в путь!
Рыбачить Мишустин решил в Скворечном: там в большом старом пруду на макуху хорошо брал карп. Некоторые утверждают, что по целлофановому мешку за ночь налавливали. Правда, на донки. У Мишустина донок не было, но ему и рыбы целый мешок ни к чему: десятка два граммов по 600-700, и хватит.
Выскочив за город, Мишустин прибавил газу: благо бетонка была почти идеальной и абсолютно пустой. По приемнику, который Мишустин включил еще при выезде из гаража, обожаемый им Антонов запел: «Мы все спешим за чудесами...» Мишустин, чувствуя в себе прилив давно забытой, а нынче вдруг невесть откуда взявшейся непонятной радости, начал подпевать.
Однако допеть песню до конца ему не удалось: на первой же автобусной остановке села Ложки его тормознул пожилой мужчина с двумя огромными сумками.
– До Ярового не подбросите? – с хрипотцой в голосе спросил он, чуть склонившись к машине и зачем-то потер ладонью левой руки заросшую густой черной бородой свою левую щеку.
– Садись.
Пару минут ехали молча.
– На рыбалку спешите? – негромко поинтересовался пассажир.
– На рыбалку... В Скворечное...
Мишустин мельком взглянул на попутчика и удивился: личность показалась ему знакомой.
– Где же я с ним сталкивался? – подумал Мишустин и покосился на попутчика еще раз. Бородач едва заметно усмехнулся. – Определенно сталкивался. И не раз... Но где?
– Что, не можете меня вспомнить, Геннадий Евгеньевич?
Вопрос застал Мишустина врасплох.
– Извините... Но действительно...
– Девяносто первый год. Дело по убийству Сережи Клюева, – сказал бородач.
Мишустин пристально посмотрел на него.
– Дело помню. А вот вас...
– Я отец Сережи.
– Ах, вот как...
Мишустин не знал, что ему сказать. То, что он вдруг почувствовал, был не стыд, не испуг, но стало так неприятно, что Мишустин внутренне съежился и не знал, как ему реагировать на откровение случайного пассажира.
Сколько минут длилось тягостное молчание, Мишустин не помнит. Долго, наверное. И вновь его нарушил бородач:
– Да Вы не переживайте, – сказал он тихо, – вашей вины ни в чем нет. – и помолчав несколько секунд, добавил, — У каждого своя работа.
– Да уж... – машинально согласился Мишустин, и словно наяву перед его глазами встал образ тогдашнего его подзащитного, совсем еще мальчишки, Сергея Стрюкова.
То дело было громким. Тогда в России, во всяком случае, в провинции, о наркоманах мало говорили. И вдруг в районном центре студент пединститута под влиянием зелья убивает своего однокурсника. И не просто однокурсника — земляка, бывшего одноклассника. Мишустину пришлось быть адвокатом убийцы.
– У каждого своя работа, – повторил бородач. – У каждого своя судьба... Я вот, считай, всю свою жизнь — с десяти лет курю, выпиваю раз, а то и два раза в неделю, и ничего: чувствую себя в 61 год, как в 17. А жинка моя на десять лет меня моложе, за всю жизнь и 300 граммов не выпила. Раньше сроду не хворала. И вдруг — раз, и в онкологию... Говорят, облучать надо.
– Дело серьезное, – посочувствовал Мишустин.
– Куда уж серьезнее: рак груди... – бородач тяжело вздохнул. И неожиданно сменил тему разговора:
– А вы куда на рыбалку? В Скворечное? – спросил он. – А может, лучше к нам, в Березки? У нас пруд хоть не большой и старенький, зато удобный для ловли, и народу там почти никого.
– Так ведь и клев, наверное, там не ахти?
– Насчет клева будьте спокойны... Переночуете у меня на даче.
– Вам же до Ярового, вроде. А Березки...
– А Березки километра два левее. Это хуторок. Поехали, а?
– Неожиданно... И неудобно как-то...
– Я Вас прошу!.. – бородач умоляюще смотрел на Мишустина.
...Хутор Березки — шесть бревенчатых домов, вытянувшихся в цепочку, прилепился на самом краю соснового леса. С противоположной стороны хутор подпирает высокий меловой холм. На холме густая березовая роща. Под холмом колодец, над срубом которого выкрашенный в голубую краску деревянный аист с рубиновым глазом гордо держал в клюве деревянную кадку на коротенькой мощной цепи.
От села Ярового до хутора действительно не более двух километров. Но дорога!
– Автострада, как в Японии: то яма, то канава. – саркастически улыбнулся бородач, когда Мишустин заглушил машину у его дома и тыльной стороной ладони вытер пот со лба.
Тут же из ворот соседнего двора вывалилась грузная старуха с сучковатым самодельным костылем в руке, в вязанной кофте темно-вишневого цвета. Она долго и внимательно вглядывалась в Мишустина.
– Не признаю: чей ты есть? – повернулась к бородачу. – Ну че, Андрей Ваныч, хлеба привез чи не?.. С Ольгою че там?.. Не лекшая ей?
– И хлеба, Антоновна, привез, и спичек, и соды... У Ольги все по-прежнему, – ответил бородач, вытаскивая сумки из заднего бардачка «Жигулей».
– А у нас нынче дед дюже захворал... Как бы его не дай Бог не пришлось в больницу... – старуха трижды мелко перекрестилась.
– Сейчас зайду гляну, – пообещал бородач.
...Пруд — зеркало воды, примерно в полторы тысячи квадратных метров, находился в двадцати минутах ходьбы от хутора, за березовой рощей, посредине огромного луга. По всему периметру он был густо опоясан камышом. Десяток верб, разбросанных по камышу, в основном уже старых, склонялись к воде, давали возможность рыболовам посидеть при случае в тени или укрыться от небольшого дождя.
У одной из таких верб Мишустин и облюбовал себе место. Часа полтора он рыбачил один. Затем откуда-то на мотоцикле приехали двое молодых парней, расположились на противоположном от Мишустина берегу и тоже под раскидистой вербой.
Еще через полчаса на пруду появился бородач.
– Ну, как успехи? – не громко поинтересовался он у Мишустина и присел сзади него на сухое место.
– Приятная неожиданность: за неполных два часа перевыполнил суточную норму — два с лишним десятка поймал. Право, не ожидал!
– Вечером еще лучше будет клевать: жара спадет.
– Куда уж лучше!
Мишустин с сомнением покачал головой.
– У нас Тихон Игнатьевич всегда вечерами рыбачит: нет лучшего, говорит, отдыха после того, как за день наломаешься... Сейчас больной лежит.
– Кто такой Тихон Игнатьевич?
– О-о-о, это легендарная личность... Отец народа.
– Какого народа? – не понял Мишустин. А затем улыбнулся. – Как Иосиф Виссарионович?.. Всех народов?
– Не всех, но этого хутора точно.
В голосе бородача Мишустин не уловил ни тени иронии.
– Что, он первый дом здесь построил?
Мишустин оторвался от поплавка, обернулся к бородачу.
– Не-е-е... Первую хату здесь срубили почти двести лет назад. В свое время здесь было большое село — дворов на сто... После войны в Березках жизнь ключом била! Колхоз до начала семидесятых в районе гремел. А затем... Как Мамай прошел... Неперспективным село посчитали. Разбежались люди кто куда.
Бородач тяжело вздохнул, сорвал какую-то травинку, размял ее пальцами.
– Одни старики нынче пооставались, – продолжил он после небольшой паузы. – Да и тех вместе с Тихоном Игнатьевичем всего пять душ… Практически все время вместе, в одной хате живут.
– Почему в одной? – удивился Мишустин.
– Легче им так. Особенно зимой. Накладно ведь пять хат в течении шести месяцев отапливать… Да и веселее им вместе.
– А-а-а, теперь я понял, почему Тихона, то бишь, как его… ага, Игнатьевича, отцом народа величают: потому, что он один здесь на всех женщин… Как паша какой-нибудь или султан! – Мишустин хохотнул.
Глядя на него, усмехнулся и бородач.
– Не знаю, как насчет султана, – сказал он, – но то, что процентов 60 из живших здесь сразу после 45 года молодых женщин его жены – точно.
– Вот это мужик! Вот это орел! – вновь хохотнул Мишустин. – Надо на него хоть одним глазком посмотреть… Редкий экземпляр!
– Редкий… – согласился бородач. – Во многом благодаря таким, как он, Россия еще жива.
– Не понял! – в очередной раз удивился Мишустин.
– Да что тут понимать… После войны из семидесяти двух мобилизованных на фронт из Березок мужиков домой вернулись всего четверо. Представляете? Четверо! Из них двое были так покалечены, что и года после возвращения не протянули – померли… Третьему за пятьдесят в то время было. А Тихону Игнатьевичу то ли 27, то ли 28… Всего два раза раненый. И оба раза легко. К тому же неженатый… А девок и баб молодых в селе – пруд пруди. И каждой родить надо, чтобы пустоцветом жизнь не прошла…
– Так что он, в качестве быка-осеменителя выступал? – Мишустин ехидно ухмыльнулся.
– Он в качестве мужика выступал… Даже не женился… Бедолага…
– Кто бедолага? Этот самый Тихон, как бишь его? Да зачем ему одна жена, коли он, как мартовский кот, всю деревню… – Мишустин недоговорил. Он все не мог понять, шутит бородач или говорит правду. Однако по всему было видать, что бородач не шутил.
– Тихон Игнатьевич всю свою жизнь на всю деревню горб гнул, никому ни в чем ни разу не отказал. У него руки золотые: он и плотник, и кузнец, и печник, и … Ай, да разве все перечислишь!
Бородач махнул рукой, задумался.
– Ну и… Как же?.. Много у него?.. Это самое… Детей?
Кривая усмешка не сходила с лица Мишустина.
– Много! – сказал, как отрезал, бородач. – Жена моя от него. У тех четырех старух, что с ним сейчас живут, дети от него… Райка – тетка родная того самого Игоря, что Сережку моего…
Бородач осекся, виновато посмотрел на Мишустина.
Стушевался и Мишустин. Он молча, глядел на поплавки. Затем не выдержал:
– Ну, не виноват я… Не виноват! – раздражено, на повышенных тонах заговорил он. – Сам же говоришь: работа у меня такая!.. Да и не знал я, что они родственники… Тем более, что…
– Успокойтесь, Геннадий Евгеньевич… Никто вас ни в чем не обвиняет, – бородач встал с земли. – Мы ведь действительно уже говорили сегодня, что у каждого своя судьба. У вас своя, у Тихона Игнатьевича своя, у Сережи моего своя… Была… Нельзя все и вся мерить одним аршином… Взять того же Тихона Игнатьевича. С высоты прошедших лет его можно и осудить: безнравственный, мол, человек. Но, с другой стороны, вопрос: почему никто из тех, кто жил и живет до сих пор рядом с ним, не кинул ни одного камня в его огород? Почему? Да все потому, наверное, что они дети своего времени, в одном котле варились – были такими же, как он, – бородач запнулся, кашлянул в кулак, а затем продолжил. – Никто не давал нам права плевать в прошлое, судить своих отцов. Да и с категорическим осуждением соседей надо бы поосторожнее. А то мы досудились уже: страну прохлопали…
– Ну страну, допустим, еще не прохлопали: Россия стоит. Что же касается Советского Союза, так то не страна вовсе была, а сброд голодранцев всего света… Но, в принципе, я с вами согласен.
Мишустин сполоснул руки в пруду, посмотрел на часы:
– Ну вот и время обеда подошло.
Бородач промолчал. Он печально смотрел на двух рыболовов на противоположном берегу.
…Обедали в доме у бородача. Мишустин запамятовал, как величала хозяина по имени-отчеству старуха соседка, и потому не знал, как к нему обращаться. Разговор не складывался. Поели быстро и разошлись по своим делам. Вернее, Мишустин прилег в зале на диван отдохнуть, а бородач пошел во двор к старикам.
Проспав ровно два часа, Мишустин выпотрошил рыбу, попил в погребе холодного квасу, решил идти на пруд. Бородача нигде не было. У соседей слышался какой-то шум.
– Отец народа, наверное, гарем свой муштрует, – усмехнулся Мишустин и вышел за ворота.
Солнце палило нещадно. Земля была настолько горячей, что пропекала тонкие подошвы тапок-«плетенок». На небе ни единого облачка, ни единой птицы. Казалось, все живое замерло, притихло, отдало себя во власть солнцепеку. Даже в густой березовой роще жара нестерпимая.
На пруду – безлюдно. Мишустин выбрал место, где берег был более пологий, разделся и не спеша полез в воду. Плавал он долго и с наслаждением. Потом отдыхал под вербой и снова плавал. Рыбачить начал ближе к вечеру.
Клев, как и предсказывал бородач, был отменным, и потому сумерки опустились на пруд как-то неожиданно.
На хутор Мишустин возвращался не спеша, был очень доволен прошедшим днем. Судя по погоде, и день грядущий обещал быть не менее удачным.
Как же мало человеку для счастья надо! И в то же время, как много! Никто не в состоянии дать универсальную формулировку счастья. Все условно. Все от конкретного человека и конкретного момента зависит.
Мишустин подошел к хутору и увидел там с десяток, в основном, легковых автомобилей и целую ораву людей.
«Рыбаки, что ли, на ночь?» – подумал Мишустин, но сразу же отмел это предположение: большинство из невесть откуда прибывших составляли женщины и дети. В основном они толкались во дворе у стариков, но четверо, причем все мужчины, курили на крыльце у бородача.
Ничего не понимающий Мишустин поздоровался с ними и поспешил в дом. Хозяин был на месте, причем не один, а с пожилой женщиной, которая что-то ему громко объясняла.
Лишь только появился Мишустин, женщина сразу умолкла. Бородач подошел к Мишустину.
– Тихон Игнатьевич умер... Сразу после обеда, – негромко пояснил он.
– Как умер? – неожиданно для самого себя спросил Мишустин и тут же, поняв, что сморозил глупость, поинтересовался:
– А эти... люди... Как об этом узнали?
– Я в Яровое мотался. С почты звонил.
– А что же вы меня?.. Мы бы съездили на машине, – Мишустин строго посмотрел в глаза бородачу.
– Неудобно было... Вы спали... Да тут и недалеко ведь.
Бородач отвел глаза в сторону, кашлянул в кулак.
– Да Вы не волнуйтесь, – сказал он после паузы. – Ночевку мы Вам обеспечим. Никто тревожить Вас ночью не будет... Утром еще половите.
Мишустин еще раз строго посмотрел в глаза бородачу, поблагодарил за заботу, просил не беспокоиться и вышел из дома. На дворе была уже ночь.
Дождавшись момента, когда бородач с мужиками ушел во двор к старикам, Мишустин достал из погреба рыбу, сложил все в машину и выехал с хутора.
По дороге до Ярового ему встретились двое «Жигулей» и автобус, которые прыгали по колдобинам в сторону Березок. Выключив дальний свет и съехав на обочину, Мишустин уступил им дорогу.
Александр Тарасов (Белгородская область)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
