А морозец – то, от вчерашнего, покрепче будет! Вон как снег под ногами скрипит!
– Крус-с– ст, крус-с-ст, крус-с-ст…. Теперь такие же три шага назад. Главное, – не дать телу промерзнуть. Можно, конечно, в Храм зайти отогреться маленько, только после этого еще хуже будет. Пробовал уже. Опять же, добрый человек, какой пройти за это время может. А это значит, не прибавится в кармане долгожданная копейка. А может и рубль. Все от человека этого зависит, доброты его душевной. Нет, надо еще постоять, пока терпится. Да солнышко не зашло. Оно хоть и зимнее, нежаркое, а все равно чуточку согревает. Главное, на душе теплее от лучей золотистых становится. Интересно, почему так?
-Крус-с-с-с-с…. – Вроде как машина к Храму завернула? Ага, сюда, слава Богу! Может, повезет на добрых людей.
– Спаси, Господи, и вас, и всех близких ваших! Подайте, сколько можете, рабу Божьему!
Неужели мимо пройдет? Не похоже, доброе лицо у женщины, и глаза теплые. Значит, и душа не застывшая….
– Храни вас, Господь, за доброту вашу! Вы в ворота проходите, в ворота. Калитку – то, снегом занесло, не открывается…. Дай вам, Бог!
К вечеру спина затекает от холода, тяжело поклоны бить. Можно бы и просто перекреститься, только он не забыл наставления отца Серафима:
– Коли есть силы, до земли кланяйся Господу Богу, сын мой! С усердием молись и верой истиной. Да простятся грехи твои, и придаст Господь силы тебе!
Нет, что ни говори, а священник на зоне сила великая! Особенно для тех, у кого душа не омертвела. Даже представить трудно, что было бы с ним, Иваном, если бы не батюшка этот….
– И впрямь, добрая женщина, – пять рублей подала! Кто копейки, кто рубль, а эта целых пять! Помоги ей, Господи, коли к тебе за помощью пришла! А ты кланяйся и молись, Иван, за доброту людскую! До земли поклоняйся, до снега!...
– Крус-с-ст, крус-с-ст, крус-с-ст…. Совсем ноги околели, ничего не чувствуют! Уже и ходьба эта не помогает. Были бы ботинки зимние, теплые, может, не так бы мерзли. А в этих… Слава Богу, хоть такие нашлись. А то в кедах-то своих рваных, вообще бы на улицу не вышел. Как и в куртке той болоньевой…Ничего, до конца службы уже немного осталось, а там и Кузьминична выйдет, домой пойдем…. Опять ты, Иван, заговорился! Домой! Где он теперь, дом – то твой? Только что в воспоминаниях!
***
Квартира им с Марией тогда досталась хорошая! Двухкомнатная, на втором этаже, с окнами и балконом на городской парк. Учло начальство заслуги перед заводом молодых специалистов. Иван не только инженером толковым оказался, но еще и рационализатором стоящим. Своими предложениями да изобретениями в заводской казне не одну копейку сэкономил. Да и семейный бюджет премиями неплохо пополнял. Жена по общественной линии пошла, сказалась комсомольская закалка. Как-никак, в институте комсоргом факультета была. Так что избрание ее в комитет комсомола завода, а вскоре и его секретарем, было вполне логичным.
А еще Машка хорошей хозяйкой оказалась. Дома у нее всегда порядок, чистота, уют! Придут вечером с работы, поужинают, и никуда из благодати этой уходить не хочется. То телевизор смотрят, то книжки читают. Книги они оба любили, с каждой получки покупали. Богатую библиотеку собрали…
– Эх, теперь бы в кресло любимое завалиться, да почитать чего-нибудь! В тепле, сытости….А потом в кровать, под одеяло…. Уже и забыл, когда спал по человечески!
***
– Крус-с-ст, кру-с-ст…. Идет кто – то. А, это водитель из той, подъехавшей машины. Засиделся, наверное, пассажирку свою, что в церковь пошла, ожидая. Прогуляться вышел. Да нет, вроде как ко мне идет. Пожилой дядька, и лицом на спутницу свою похож! Муж, видно.
– Возьми вот, парень. Ты бы погрелся чуток, а то ведь так и воспаление схватить недолго!
– Спасибо, отец! Спаси тебя, Господи! Пойду скоро греться… Кланяйся, молись, Иван! Мир не без добрых людей, дай им, Господи! Смотрел, видать, мужик на меня, сиротинушку, смотрел, да и сжалился. А поначалу не выходил, думал, наверное, алкаш какой. Слава богу, отличил! А кое – кто ведь так и думает. Нет, он спиртным вообще – то никогда не увлекался, а уж потом и вовсе не до него было. Пять лет там, где и захочешь, да не выпьешь, и после не тянет к дряни этой. Зачем? На дно илом отжившим опуститься, сгинуть? Тем более, сейчас, когда цель жизненную перед собой поставил. Теперь, главное, тысячу эту заветную насобирать!
***
…Хорошая машина у этих людей! Красивая, просторная. Когда – то и у них с Марией своя машина была. Сначала «Жигуленком» обзавелись, вот радости – то было! На рыбалку по выходным ездили, за грибами. Потом на такую же вот серебристую иномарку заменили. Это уже когда вместо завода «ООО» это, прости, Господи, образовалось. Егорыча, руководившего предприятием последние лет пятнадцать, на пенсию проводили, а новым директором, точнее хозяином, стал появившийся неизвестно откуда Геннадий Сергеевич. Прыткий и изворотливый, тут же подчинивший все выколачиванию прибыли, он быстро превратил завод в средство личного обогащения. Все они тогда, эти «новые русские», на одно лицо были! Где и когда он Марию приглядел, неизвестно, только уже через месяц назначил ее своим первым заместителем. А его, Ивана, поставили ответственным за сбыт продукции, как он не сопротивлялся.
– Для нас главное, чтобы свой человек был, а то, что не силен в этом деле, так научишься, – «успокоил» его тогда Геннадий Сергеевич.
Поначалу вроде бы все нормально шло, – и зарплата солидная, и должности достойные. Крутились, правда, как белки в колесе, но хоть знали за что. Чуть ли не сутками на работе пропадали. То совещания, то командировки….За всей этой беготней даже про главную свою «болячку» семейную забывать начали. Ну, не дает Бог детей, значит, судьба их такая. Может, услышит еще, смилостивится. Какие их годы – то!
А что? Ведь могло бы так все и быть, если бы…
***
– Кру-с-ст…кру-с-ст…. Еще кто – то в Храм спешит, хотя служба вот – вот закончится. Правильно! В церковь, на поклон Господу нашему, опозданий не бывает. Сюда всегда человеку вовремя. Что – то заставило, значит, в поздний час да по холоду такому, молодушку эту, к Всевышнему обратиться….
– Подайте, Христа ради!
Эко, как надежда на подаяние – то в меня вселилась! Рука, хоть и озябла до посинения, автоматически уже из кармана тянется. Ну, помоги, Господи!
Нет! Мимо прошагала. Даже не глянула на руку протянутую. Это ничего, это бывает. Мало ли что у человека! Может, денег лишних нет, может, настроения. Грех на это обижаться! – Даже на врагов своих, обижаться нельзя, – учил отец Серафим. – Тем более, зло делать. Прощать всех надо, а Бог сам всем воздаст по делам его.
– Прости, Господи, рабу твою, и храни ее, Господи!
Снимай, Иван, шапку и кланяйся Господу Богу.
– Чем – то на Марию похожа. Лицо, хотя и в сумерках, а разглядеть успел. Красивое, но холодное, гордое. Такая же, наверное, характерная, неприступная. Правда, Машка такой уже потом стала, когда с головой в бизнес этот ушла. От веселой и приветливой, доброй и ласковой жены ничего не осталось. Окрики сплошные, недовольство вечное… А уж жадной стала, и не описать! За каждый рубль готова была разорвать. Эта жадность ее непомерная и погубила – то их обоих.
***
Совсем ноги задеревенели, как ни топай туда – сюда. И самого дрожь уже колотить начинает. Быстрее бы Кузьминична выходила! Хорошая, добрая старушка встретилась ему на скитальческой дороге. Разглядела среди привычной нищенской толпы его, выделила. Коли подошла как – то после такой же вот вечерней службы, поглядела на Ивана своими умными старческими глазами и спросила тихо:
– Ночевать – то есть где, или бездомный?
И, приняв его молчание за невысказанный горький ответ, повела к себе домой. Накормила, чем Бог послал, чаем с вареньем вишневым напоила. Потом комнатушку показала. – Живи тут, сколь надо будет. Все одно пустует. Да лохмоты свои скинь, глядеть страшно! Помоешься, переоденься вот в чистое. Ванюшкино это, сына моего. Тебе подойдет. Фигурой – то, – он, вылитый! Там, у церкви, глянула на тебя сбоку, аж оторопела! Неужто Иван мой воскрес?
…Так вот и оказался он постояльцем у Кузьминичны. Точнее, «ночевальщиком». Потому как, с раннего утра и до позднего вечера тут, на паперти этой церковной, стоит.
И только вечером, приходя в дом и отогревшись от холода, общается со своей спасительницей. Может, потому, что та никогда не расспрашивает ни о чем Ивана, не лезет в его раненую душу со своим бабьим любопытством, он сам, неожиданно для самого себя, начал потихоньку исповедоваться перед незнакомым человеком. Да и нет у него сейчас никого ближе старушки этой, роднее…С каждым вечером становится все доверчивее, разговорчивей, вспоминая и выкладывая перед хозяйкой всю свою жизнь. Рассказал ей, как мальчишкой – сиротой остался после гибели родителей, угодивших в автокатастрофу. И про житье-бытье в интернате, куда отправила его тетка, отцова сестра. Как хотелось ему пойти по стопам отца и стать инженером – конструктором…. Про мучительные экзамены и поступление в институт со второго раза, про знакомство там с Машкой….
Кузьминична всегда слушала Ивана внимательно, молча, не перебивая. Только вздыхала глубоко время от времени да крестилась на образа в святом углу.
И только однажды, когда в один из вечеров, он рассказал ей о том, как коварно обошлись с ним его благоверная со своим партнером по бизнесу, Геннадием Сергеевичем, старушка не выдержала. Впервые за все это время он видел ее в таком возбужденном состоянии.
– Это что ж за зверина такая? Родного мужа ни за что в тюрьму упечь! Мало ей было! Уходила бы к своему хахалю этому, коли на богатство потянуло, но человеку – то близкому, зачем жизнь губить? И все деньги эти проклятые! Совсем на них помешались! И разве это люди, прости меня Господи!
Кузьминична нервно ходила по комнате, разводила руками, то, обращая их к невидимым «супостатам», то к иконам в углу, будто желая хоть от кого – то получить ответ на свои вопросы…
В тот вечер оба легли спать раньше обычного. Только спали ли? Кузьминична, видно не отойдя от нахлынувшего переживания, долго еще глубоко вздыхала да ворчала что – то. А он, Иван, чуть ни до самого утра, уже в который раз, день за днем прокручивал в голове свою неудавшуюся жизнь. Думал ли он, что все так получится? Что давняя народная истина «От сумы да тюрьмы не зарекайся» коснется и его, казалось бы, не заслуживающего такой кары человека. Ведь к тем махинациям, что ловко свалили на него, он не имел абсолютно никакого отношения! А в тюрьму попал. Значит, доверчивый слишком был, добрый. Выходит, – «Доброта хуже воровства», тоже про меня? За нее, выходит, с сумой на паперти стою? А как же тогда призывы отца Серафима к добру, человеколюбию? Как во всем этом разобраться?
А что касается божьего воздания каждому по делам его, тут священник прав. Разве думал, к примеру, всемогущий, якобы, Геннадий Сергеевич, что найдет его на каких – то разборках бандитская пуля? Что всю, обретенную обманом и мошенничеством собственность, все эти коттеджи и иномарки крутые, отберут у совладелицы его, Машки, в обмен на подаренную жизнь? Жаль вот только недолгую. Пропала, говорят, где – то, Мария года три тому назад. Ни слуху, ни духу, сгинула и все. А ведь он, Иван, узнав о ее беде, думал даже простить бывшую жену, попытаться начать все с начала. Жива ли, нет, кто знает? Прости ее, Господи, грешницу! И нас всех прости…
***
…Слава Богу, выходят со службы! Вон, и Кузьминична ковыляет к нему, подкрепи ее Господь!
– Ну, что, опять продрог, небось, до косточек? Пошли, а то, не дай Бог, сляжешь. Нынешнюю ночь, всю как есть, пробухикал да простонал. Теперь вот, дай, еще добавил! Просила, ведь, дома нынче посидеть!
Ласковый, мягкий голос у старушки, чисто материнский. А что? Он и впрямь теперь ей заместо того, родного Ивана, что война непонятная в горах чеченских похоронила. Некуда даже на Пасху венок положить… Вот и ходит с той поры каждый божий день в церковь сыночку своему царство небесное вымаливать. Теперь его, квартиранта своего, судьбой посланного, сынком называет. Оказалось, годки они даже, Иваны – то….
– Домой придем, чаем тебя с вареньем малиновым напою, разотру настойкой, да под одеяло пуховое. Пропотеешь, глядишь, да полегчает. А завтра, как хочешь, не пущу! В тепле побудешь …
Слезы бы со щек стереть. От мороза градом покатили или от заботы этой материнской, которую он уже и не помнит? А насчет завтра, мать, посмотрим. Отлежаться, конечно, надо бы. Да только кто тысячу эту, ради которой мерзнет какой уже день, добирать будет? Жалко, конечно, расставаться с приютившей его Кузьминичной! Попривыкли друг к дружке за это короткое время, сроднились. Но сердцу – то не прикажешь!
И она сама, хотя и не хочет, чтобы Иван уезжал, виду не показывает. Наоборот, поддерживает его решение.
– Коли душа не на месте, не должен человек с ней не считаться. Надумал, стало быть, поезжай к своему Серафиму. В монастырях тоже люди живут. Оно, сынок, неизвестно еще, где нынче свобода, а где изгородь. Так то!
Да и куда бы он не уехал, если бы однажды не достала Кузьминична откуда – то завязанный в узелок платочек с деньгами, и не протянула ему:
– На вот, сколько есть. Похоронные мои. Только они тебе сейчас нужнее. Может, хоть на дорогу хватит. Недешевая она нынче! А уж до Соловков – то этих, и вовсе. Сумеешь, перешлешь потом, когда будут, а нет….Похоронят, небось, мать убиенного воина….
Поузнал все Иван, посчитал, тысячу рублей надо добавлять, чтобы на билет до места хватило. Уж про еду и разговора нет, перебьется, как ни – будь в дороге. Недельку еще точно, на паперти стоять! По морозам этим мало народу в церковь идет. Да и не один же он на паперти….
-Кру – с –ст, кру –с –ст… Молча идет Кузьминична, думает о чем – то. Наверное, в мыслях, уже в дорогу его собирает. А может, молит Бога, чтобы сынок ее совсем от холода не свалился. Видит же, как его колотит!
Крепись, Иван, крепись! Теперь уже недолго осталось. Главное, завтра на паперть прийти. Да чтобы билеты не подорожали. А уж там, как Бог повелит!
Валерий Тихонов (г. Лиски)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
