– Бом, бом, бом, – ранним летним утром гулко бил большой колокол села Калугино, тревожным набатом оглашая округу.
Сегодня не было церковного праздника, поэтому колокольный звон калугинцев озадачил.
– Случилось, поди, что? – отложив рогач, метнулась к окну от печи Авдотья. Она прильнула к небольшому квадрату стекла и замерла, вглядываясь в простор длинной улицы.
– Ну, что там, Дуня? – нетерпеливо спросил из угла Егор, хозяин дома, достававший с полки скорняжные приспособления. – Пожар где?
– Не видать ничего. Люди к церкви спешат. Вон, и соседи туда побёгли, Манька со своим.
С печки свесились две белобрысые головы, разбуженные звоном и громкими голосами, и поглядывали оттуда в недоумении на родителей, протирая заспанные глаза.
– И нам идти надо, – степенно произнёс Егор. – Вдруг помощь нужна.
Егор с Авдотьей поспешили в центр села, где на пригорке возвышалась красивая и большая каменная церковь и куда сейчас на перезвон стекались люди.
Хоть на дворе уже был тридцать седьмой год, но ещё свежа была в памяти крестьянской коллектитвизация с её раскулачиванием и выселением. Тревожно на душе у Егора. Ох, тревожно! Он сам ведь тогда чудом избежал высылки в Томскую область. Записали его в кулаки за имевшуюся в хозяйстве просорушку. Спасло то, что в Гражданскую воевал у красных против Деникина и Врангеля. Разобрались сельсоветчики и вычеркнули его из чёрного списка. Правда, в колхоз ему пришлось записаться и просорушку ту с целым набором другого инвентаря и скотины подарить обществу. Зато цел остался и на родном месте.
Сейчас вот тоже что-то нехорошее случилось. Жди беды…
У церкви уже толпился народ, переглядывался настороженно, переговаривался негромко, не понимая происходящего.
– Нету, вроде, пожара, – сообщил Егору Афанасий, односельчанин с соседней улицы. – Только вот милиция отчего-то приехала.
– А в колокол кто бьёт? – спросил Егор, задрал голову к высокой колокольне и придерживая рукой картуз на голове, чтобы не упал.
– Отец Сергий, поди, и бьёт, – ответил Афанасий, тоже засмотревшийся на слепящую бликами солнца маковку. – Некому боле.
У дома отца Сергия, в миру Сергея Васильевича Челнавского, стоял «чёрный воронок». Рядом, опершись на крыло машины, курил папироску высокий шофёр в кожаной куртке, перетянутой портупеей. Народ толпился чуть поодаль, опасаясь приближаться к предвестнику беды.
– Что случилось-то? Зачем приехали? – выкрикнул из-за спин звонкий женский голос.
– За попом вашим приехали, – ответил шофёр, смачно сплюнув на землю сквозь щель в зубах. – Мутит, стервец, народ против Советской власти.
– Да что же это? Такой уважительный батюшка. За что несправедливость такая? – зашепталась толпа, задвигалась, выражая своё тихое возмущение.
– Если есть защитники – выходи! – призвал милиционер, вперив острый взгляд в толпу. – В милиции доложите о своём попе.
Никто не вышел, понимая безысходность. Своя рубашка ближе к телу, а тех рубах у каждого всего по одной-две, латанных-перелатанных. Да и как же выйдешь-то? В двадцать первом году во времяантоновщины лишилось село сотни две мужиков – кто в боях полёг, кого расстреляли.
Тем временем призывный гул колокола затих, и над сельской площадью на мгновение повисла гнетущая тишина. Распахнулась тяжёлая широкая дверь правого притвора церкви, и оттуда два милиционера вывели священника. Был отце Сергий высок ростом и худощав. Гордо выставляя острую клиновидную бородку вперёд, он ступал твёрдо и даже торжественно, несмотря на то, что руки его были крепко связаны за спиной.
Предполагал он, что за ним могут приехать из НКВД – по всей губернии шли аресты священников. Третьего дня в Курдюках отца Алексея арестовали средь бела дня, а на церковь повесили большой амбарный замок. Каждое утро отец Сергий поджидал гостей. Сегодня на заре, увидев вдалеке спускающуюся с холма машину с длинным пыльным хвостом, он всё понял и, перекрестившись, живо поднялся на колокольню. Нет, он не думал поднимать крестьян на свою защиту – просто решил в последний раз огласить округу церковным звоном и послушать гордый глас родного ему колокола, вселяющий ему твёрдость духа и крепость веры. На колокольне его и повязали милиционеры, для порядка сунув ему пару раз кулаком под рёбра.
– Ишь, паскуда, раззвонился! Народ бунтовать вздумал? Я те, сволочь, побунтую! – дюжий милиционер заломил руку священнику и ловко обмотал кисти верёвкой.
– Бог вам судья, – кротко произнёс батюшка, подчиняясь чужой воле. – Не ведаете, что творите.
– А мы поглядим, чем тебе твой Бог поможет, – ухмыльнулся второй милиционер, придерживая отца Сергия за плечо. – Пошли!
На улице к священнику с плачем бросилась его жена, но шофёр ловко оттёр её в сторону.
– Не положено! – пробасил он, разведя длинные, словно грабли, руки в стороны. – Нельзя.
– За что батюшку забираете? – спросил из толпы старушечий голос.
Тогда один из милиционеров, запихнув отца Сергия в «воронок», сделал пару шагов навстречу к толпе и произнёс:
– Товарищи, попрошу не усугублять и разойтись. Гражданин Челнавский арестован за антисоветскую деятельность. Следствие во всём разберётся. Расходитесь по домам.
Сельчане, после непродолжительной паузы, стали медленно разбредаться, а машина, грозно прогудев клаксоном, выехала из села, навсегда увозя арестованного отца Сергия из Калугино. Поздней осенью его расстреляли по постановлению «тройки». И рука не дрогнула у стрелявшего. Жил человек по совести, по совести и умер.
Нахмурившись, шли домой Егор с Авдотьей. Молчали, не глядели по сторонам. Рядом шли односельчане, негромко переговариваясь между собой.
– Враг народа – отец Сергий-то. А он не то, что народ, он мухи не обидит, – произнесла Авдотья, повернувшись к мужу.
– Молчи, дура! – зашипел на неё Егор, сделав страшные глаза. – Вослед за ним захотела? Мальцов сиротами оставишь.
– О, господи, царица небесная, – Авдотья, будто опомнившись, повернулась лицом к церкви и трижды истово перекрестилась с поклонами. – Спаси и помилуй нас грешных.
Днём в избу к Егору заявились председатель сельсовета и секретарь, крепко сжимавший бумагу с текстом, вид которой отозвался в груди Егора неприятным покалыванием.
– Здоров был, Егор, – поприветствовал хозяина председатель, без стука распахнув дверь. Он прошёл к гладкому деревянному столу, покрытому вышитой полотняной скатёркой, и опустился на лавку. Секретарь проследовал за ним.
– Здорово, коль не шутишь, – Егор поочерёдно пожал руки нежданным гостям, искоса поглядывая на подозрительную бумагу. – Вроде, выходной нынче?
– В борьбе за лучшую долю выходных не бывает, – веско ответил председатель. – Дело у нас к тебе.
– Слушаю, – Егор сделал внимательное лицо, не ожидая ничего хорошего.
– Вот обращение граждан села Калугино в райком с просьбой закрыть церковь как рассадник мракобесия и лжи. Зачитай, Михей, – велел секретарю председатель, без спроса наливая в кружку квас из стоявшего на столе глиняного горшка.
Секретарь торопливо прочёл заготовленный текст, из которого следовало, что калугинское население просит районную власть принять меры и закрыть Козьмодемьяновскую церковь.
– А молиться где будем? Детей крестить? – не подумав, бухнула из угла Авдотья.
Егор от злости на жену только ругнулся в бороду. «Погубит, дурища, всех», – подумал он, стараясь скрыть волнение.
Председатель косо взглянул на женщину, задающую такие глупые вопросы, и, вытерев рукавом мокрые от кваса усы, ответил:
– Это всё пережитки, Авдотья. Теперь новая жизнь, без бога. Вместо церкви в клуб ходить надо, просвещаться.
Авдотья что-то тихо запричитала и ушла от греха за печку, загремела там чугунами.
– Вот, подписывай, Егор, обращение. Нам ещё много дворов обойти надо.
На бумаге уже стояло несколько подписей. Егор взял проворно протянутое секретарём перо и медленно вывел свою фамилию.
– Надо так надо, – только и произнёс он, давно наученный жизнью.
Сельсоветчики ушли, а Егор долго и пристально смотрел им в след в окно, отодвинув ситцевую занавеску.
– Как же без церкви жить будем? – обратилась к нему жена, выйдя из-за печки.
– Это без головы жить нельзя, Дуня, а без церкви как-нибудь проживём, – тихо ответил Егор. – Слышала, что председатель сказал? За лучшую долю борется. Только для кого? Кто меня спросил, нужна мне такая доля, когда меня кнутом в колхоз гнали? Никто. Решили за всех. Я же за эту власть кровь на фронте проливал, а теперь она меня дубиной по горбу. Делай, как велят, и молчи! А вякнешь – в расход пустят. Яков МихалычИшин выступил на собрании, и где он теперь? Жена больная, дети разутые ходят, а помочь им некому. Нет, Дуня, молчать надо. Плетью обуха не перешибёшь, а помереть всегда успеем.
После ареста батюшки калугинская церковь больше не открылась. Колокола сняли и колхоз «Путь Ильича» продал их, церковную ограду и караулку, а внутри церкви устроил ссыпку зерна.
Приходилось Авдотье в ту пору работать в бывшей церкви под укоризненными взорами святых, взиравших на это непотребство с церковных стен. Иконы-то давно уже тайком поразобрали по домам местные жители – оно и правильно, что не пошли на поругание.
– Простите нас, святые угодники, – крестились бабы, когда поблизости не было начальства.
А ведь церковь та была знатная. Помещица Ланская построила её в тысяча восемьсот шестидесятом году. Была она каменная с тремя престолами: в честь Казанской Божией Матери, в честь святых Космы и Дамиана и в честь мученицы Наталии. При церкви имелись церковно-приходская школа и библиотека.
В той школе пришлось поучиться и Егору, позубрить «Закон божий». На всю жизнь запомнился ему один случай. Как-то раз во втором классе заигрался он, не выучил домашний урок и в школе не смог ответить учителю по священному писанию, за что получил жирную двойку. Вернувшись после уроков домой, он как ни в чём не бывало сел за стол, чтобы пообедать, и потянулся за ложкой. Отец его, суровый старый солдат, воевавший на русско-японской войне, схватил деревянную ложку и с силой ударил ею сына по лбу. Да так хватил, что у Егора искры из глаз посыпались, а ложка разлетелась вдребезги. Громко взвыв, Егор пулей выскочил из-за стола и под ругань отца бросился в подпечье русской печи, забился там в самый конец и долго плакал.
– Я тебя, оторва, научу уму-разуму, – гудел отец, которого ранее священник оповестил о провинности сына. – Ломтя хлеба у меня не получишь, покуда урок не выучишь. Дураком решил стать?
Дураком Егорка быть не хотел, потому отцову науку воспринял правильно. В Бога он особенно-то не верил, но «Закон божий» выучил назубок.
– А что? В том законе много чего правильно написано, – рассуждал он уже в зрелом возрасте. – Жаль только, что не живут люди по этому закону, а лишь вид делают. А надо бы…
В тридцать девятом году председатель вызвал Егора к себе в контору и сказал:
– Принято решение, Егор, что у нас при колхозе будет свой тракторный отряд. Скоро и трактора нам передадут. Правление думает тебя бригадиром назначить.
– Ты что, Иван Кузьмич? Я же отродясь с тракторами не знался, а это железяка сложная, – с улыбкой развёл руками Егор.
– Ничего. На науки ты ловкий. Поедешь в Паревскую МТС, там с месяц поучишься. Глядишь, под фанфары в село на тракторе въедешь. Почёт, однако! – хлопнул его по плечу председатель, поблёскивая очками на цепких глазах.
Делать нечего и согласился Егор, прикинув, что хуже всё равно не будет.
– Собирай, Дуня, узелок. Учиться поеду в Паревку на тракториста, – велел он дома жене.
– А я как же? – охнула Авдотья, уставившись на мужа широкими зелёными глазами.
– Тоже в трактористки собралась? Гляди, все юбки в мазут перемажешь, – пошутил Егор, обнимая жену. – Я ненадолго. До уборочной вернусь.
Прав был председатель. Егор под руководством паревского механика многому научился в обращении с железным конём. В начале августа, прикрепив к трактору красное знамя, Егор во главе колонны из пяти тракторов торжественно въехал в Калугино, распугивая собак и кур рёвом моторов.
– Эх, моща какая прибыла! – радовался председатель на созванном по такому великому поводу митинге, с восторгом оглядывая трактористов и собравшийся народ. – Теперь урожаи поднимем и заживём сытно и богато.
Тракторы разместили в здании церкви, куда к тому времени привезли кое-какие станки и запасные части. С той церкви уже сняли купол, перекрыв её обычной крышей. Она стала намного ниже, приземистей и потеряла гордый свой облик. Теперь церковь должна была послужить людям в качестве не духовной, а материальной составляющей, то есть в качестве мастерской.
Всего год проработал Егор на тракторе, возделывая хлебородные калугинские поля. А потом началась война.
– Береги ребят, Дунюшка, – дрогнувшим голосом сказал он плачущей жене. – Я вернусь. Обязательно вернусь!
Воевал он в танковой бригаде механиком-водителем «тридцатьчетвёрки».
– Погибнуть – ума много не надо, – говорил он товарищам. – Вот врага победить и живым остаться – это наука. Опять же – семья дома. Я им живой нужон.
Командование ценило Егора за смелость и находчивость и не раз отмечало его наградами.
На Курсакой дуге его танк подбили. Контуженый, он чуть не сгорел, да товарищи помогли выбраться. После тяжелого ранения в конце сорок четвёртого года Егор вернулся в родное село с Красной Звездой, орденом Славы и двумя медалями «За отвагу» на широкой груди.
У подросших сыновей радости от встречи с героем-отцом не было предела. Они всё расспрашивали его о боях и говорили, что тоже хотят бить фашистов.
– Без вас там справятся, вояки, – улыбался отец, любуясь ими.
– В тебя пошли, – сказала ему Авдотья, наконец-то дождавшаяся своего мужика. Живой! – Они тоже на тракторах второй сезон работают. Мужиков в селе мало осталось. Вот бригадир наш, Василь Николав, собрал пацанов да девок посмышлёней и с ними даёт хлеб фронту.
– Молодцы! – похвалил Егор, потрепав ребят по взъерошенным вихрам. – Фронт без тыла жить не может. Спасибо вам за всё.
Отлежался Егор немного, подлечил раны и опять пошёл в колхоз на трактор. Вскоре и война закончилась. Порадовались за уцелевших, погоревали об убитых, и за мирный труд взялись, а жизнь потекла своим чередом.
– Будем, Егор Захарыч, новую мастерскую строить. В эту большие трактора не зайдут. Да и оборудование нам современное обещают в районе, – обрадовал на машинном дворе зимой пятьдесят третьего года председатель колхоза Шувалов бывшего танкиста.
– Давно пора, Пётр Иваныч, – ответил Егор, порядком намучившийся на ремонтах под худой крышей бывшей церкви. – Я в Инжавинской МТС на днях был. Для людей построена. А у нас крыша – что твоё решето.
– Вот и у нас так будет. Отопление сделаем, душевые, красный уголок для отдыха.
– А кирпич где возьмём? – спросил Егор.
Кирпичного завода по близости не было, поэтому покупка и доставка его являлась для колхоза большой проблемой.
– Как где? Старую мастерскую сломаем, вот тебе и кирпич! – ответил председатель, досадуя на недогадливость Егора.
– Так церковь вроде бы, – неуверенно произнёс Егор.
– И что? На кирпиче не написано. Была церква, станет советским предприятием. Колхозу кирпич нужен? Значит, будет кирпич! Райком добро дал.
– Значит, быть тому, – ответил Егор и пошёл домой поделиться с женой новыми веяниями власти. Только с Авдотьей он мог, не таясь, обсудить сокровенные вопросы, волновавшие его душу.
– Что, Егор, хмурый такой? Опять новые веяния на работе? – спросила его жена, поставив перед ним на стол большую железную чашку щей.
– Церковь ломать будем, вот что, – буркнул Егор, отламывая большой кусок хлеба от каравая.
– Ой, не надо, Егор! Не делай этого, – попросила жена, прижав в мольбе натруженные руки к груди. – Грех это большой.
– Эх, Дуня! – тяжело вздохнул Егор и положил ложку на стол, так и не попробовав наваристых щей. – Ну что я могу? Сказано – надо выполнять. Нас с тобой никто не спрашивает.
– За всё воздастся, Егор! За всё! –повернувшись к иконам в красном углу, строго произнесла Авдотья, раньше никогда не перечившая мужу.
– Да иди ты! – в сердцах ругнулся Егор и, хлопнув дверью, выскочил на улицу.
По весне, как только сошла талая вода, закипела в Калугино стройка. Церковь раскрыли, и по кирпичику бригада каменщиков разбирала толстые стены и перевозила на новое место. К осени от церкви на холме остался один фундамент да разбитые могильные плиты в ограде. Молодёжи церковь была не нужна, а старшее поколение не могло забыть въевшийся страх репрессий довоенных десятилетий и безропотно принимало происходящее. Лишь одна деревенская дурочка, Манька, встав на высокую могильную плиту, громко прокричала в собравшуюся угрюмую толпу:
– Мамку мою прикатали, ироды. Бог вам этого не простит. Будьте вы прокляты!
Маньку быстренько увезли в психушку, а других строптивых в Калугино не нашлось.
Пока ломали да строили, без малого три года прошло. Мастерская вышла что надо! А кирпича ещё и на дом двухэтажный хватило.
Двоякое чувство было у жителей Калугино. С одной стороны, вместе с разрушенной церковью уходила в прошлое целая эпоха с привычным укладом жизни.Словно не церковь рушили, а от совести избалялись.
С другой стороны, люди радовались новшествам, радовались облегчению жизни на селе. – Меньше скажешь – крепче спишь, – учил когда-то Егор своих сыновей, теперь уже выпорхнувших из отцовского гнезда и трудившихся в Подмосковье на стройках. – И целее будешь.
Много позже, когда Егор постарел, стал он приходить на пустырь, где когда-то было старое кладбище, а теперь беззаботные ребятишки играли в лапту. С хохотом и визгом носилась детвора по неровной площадке, даже не подозревая, что бегает по костям своих предков. И никто их за это не ругал.
Егор тоже никого не ругал. Просто иногда тянуло его сюда, где и его отец с матерью похоронены. Поди теперь, сыщи их могилку.
Вот и сегодня, в светлый праздник, пришёл старик на пригорок, да так и рухнул на колени, будто кто в спину его толкнул. Фуражка свалилась с его седой головы, но он не обратил на это внимания. Взял Егор скрюченными пальцами в горсти землю вперемежку с кирпичной крошкой и заплакал, затряс редкими волосами.
– Не так я жил. Эх, не так, – шептал старик, высыпая пыль сквозь пальцы. Егор снова загребал уличную пыль, и снова она, словно время, стремительно утекала из рук.
– Тебе плохо, дедушка? Я помогу? – озадаченно окликнул его пробегавший мимо мальчик.
– Плохо, сынок. Мне очень плохо, – ответил Егор, медленно поднимаясь с колен. – Но ничем тут уже не поможешь. По правде жить надо бы, да теперь уже не воротишь ничего.
Старик медленно побрёл к дому, и согнутая спина его, и безвольно повисшие отработавшие своё руки, и шаркающая нетвёрдая походка выражали безмерную скорбь и безнадёжную тоску.
– Эх, грехи наши тяжкие, – бормотал Егор, оглядывая слезящимися глазами преобразившееся село, у которого тогда ещё было будущее…
Николай Тюрин (г. Мичуринск)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
