Портал
"Русское Воскресение"

---

---

Святая любовь

Роман о любви короля Иоанна-Владимира и принцессы Феодоры Косары

Иоанн-Владимир, сербский король Зеты[1], во всем был воплощением молодости своего народа, молодости его свободы, завораживающейвсех только при мысли о ней и ее первых благодатях. Свое королевское правление он начал с защиты свободы, а потом учился вместе с другими наслаждаться ее высокими порывами и добродетелями. Одарен был король Иоанн-Владимир многочисленными достоинствами, которые облагораживают тех, кого выбрала сама природа, и в которых отражается вечность. А Бог свидетель, он того и заслуживает. Его добродетели были известны повсюду, не только в Зете, первом сербском королевстве, но и в других сербских землях, еще не ставших королевствами[2].

Был отважен и храбр король Иоанн-Владимир, но своей храбростью не  куражился над другими в своем королевстве, и не кичилсяею перед храбрыми и отважными из других сербских земель. Все знали и уважали его королевское право первого и все разделяли его веру в то, что сила без благородства сама себя разрушает, своей мощью.

Учившийся по книгам, когда пришло его время, правде и справедливости, король Иоанн и сам не знал, когда и как запомнил одну мудрость:

«Будь подобен морской скале, о которую постоянно разбиваются сильные волны, а она по-прежнему остается крепкой, только разъяренная вода у ее подножья то вздымается, то затихает».

Ему казалось, что эту мудрость он знал всегда, что она привита ему судьбой, потому что была подобна его королевству. Эта мудрость постоянно возвращалась в его сознание, как будто это была идея существования и народа, и королевства. А в минуты, когда ему было особенно тяжело, эта мудрость становилась и слышима только ему. Ее повторял ему какой-то далекий, таинственный голос.

II

К молодому сербскому королю Иоанну-Владимиру не относилось устоявшееся убеждение, что сила и ее порывистость – главные атрибуты молодости, и что чудесный цвет разума раскрывается только в старости. Его молодость цвет разума не только украшал, его чудесное благоухание ощущалось повсюду.

«Вне всякого пространства движусь и бегу и пока бегу, остаюсь на своем месте, строго ограничен малым пространством. Как это я могу и двигаться и не двигаться одновременно, скажи?»

Он начал играть в загадки с собственным умом. И на мудрость с малых лет отважился!

Так Иоанн-Владимир быстро прослыл королем умным и мудрым, даже слишком для своих лет, что, возможно, хорошего сулит мало.

Всегда и повсюду мудрость величественна и проклята. У сербов нет более тяжкого проклятия, чем: «Дай тебе Бог кем-нибудь восхищаться небеспричинно»- слова, которыми благословляют и проклинают.

Этим «кем-нибудь» в королевстве Зета был сам король Иоанн-Владимир, а «причин для восхищения» было предостаточно: ученость ему была дана от Бога, а мудрости он учился постоянно. Можно сказать, что вместе с ним страной управляла загадка об уме:

 «Я не живое существо, но постоянно в движении,

   У меня нет глаз, но через меня все смотрят,

   Уже не хватает дыхания, но скачу без устали,

   Страстно хочу быть привязанным к небу,

   Но крепко меня держат тайные  оковы,

   Поэтому и против своей воли остаюсь и служу,

   И, коронованный сияющим венцом с золотою копною,

   Посажен на трон, как какой-нибудь владыка».

Король Иоанн-Владимир не унижал своим умом других, а с радостью прислушивался и принимал советы умнейших людей своей страны, уважая их опыт, которого у него самого еще нет, и их знания, до которых он сам не дошел.

И даже когда знал, какой совет ему дадут, а такое случалось часто, он не подавал и виду, что знает наперед. Никого заранее не перебивал. И каждого в конце благодарил, если не добрым словом, то – ясным взглядом. Тем самым он показывал, что становится мудрее, взрастая на народной любви.

«Если он такой в молодости, сколь мудрым он будет в старости?»

В молодости учатся старости.

«Выступление всегда должно отражать жизнь».

Он был велеречив и глубокомыслен.

Его слова можно было пересчитывать как золотники.

Когда говорил, умел сказать все, что нужно сказать, и даже самые лукавые не могли угадать, о чем он промолчал.

Учился делать другим замечания точно отмеренными словами.

Не сталкивал народ в пучину бед, чтобы потом показать свою мудрость, вытаскивая его оттуда.

Этим Иоанн-Владимир ввергал в смущение мудрых людей своего королевства, которые, глядя на него, с радостью вспоминали свою молодость, и с грустью – оттого, что такими они никогда не были.

Они, мудрейшие, а значит, и осторожнейшие, сами себе, чтобы не слышали кичливые вельможи и доносчики, задавали вопрос: хорошо ли для людей, что король так прислушивается к их мнению, и не является ли он, каков есть, воплощением того величественного страдания сербского народа, смятенного и привычного ко всякого рода разделам, всегда стремящегося  только к своей свободе.

III

Молился сербский король Богу по всей своей стране. И где бы ни молился, алтарь для него был повсюду.

До глубины своей души верил в Бога король сербской земли Зеты Иоанн-Владимир. Полагался на Божью благодать и надеялся, что Бог воздаст и большей мерой. Как будешь славить Бога, так он и поможет. Это была надежда всех, всего его королевства. Он считал, что Бог есть людская доброта, к ней, к ее цельности он и сам стремился, она заполняла его душу до края.

С ним такое было возможно. Молод и здоров. Боялся Бога и радел о душе, чтобы во всем быть добропорядочным.

И старые, мудрые люди его королевства, когда могли придти к нему, а он своим приказом дал им такое право, предупреждали, чтобы он остерегался слишком большой доброты.

В ответ он только смеялся:

«Тяжело народу со злым правителем. Разве когда-нибудь народу было тяжело с добрым правителем?» - спрашивал он любезно.

Они отвечали ему осторожно, но искренне:

«Тяжело народу со злым правителем. Со слишком добрым правителем тяжело самому правителю».

Король Иоанн-Владимир смеялся теплым смехом, веселым, как солнечный зайчик:

«Если я пострадаю от доброты – буду молиться Богу. А буду молиться и тогда, когда другие будут проклинать!»

Старцы не были бы самыми мудрыми, если бы не могли ответить ему:

«Доброта – от Бога, но и Бог старается, чтобы для нее в мире было верное мерило. А мир не создан для слишком большой доброты. Если он ею переполнится, каждый человек должен подготовиться к великим искушениям».

Король Иоанн-Владимир в ответ на это только смеялся. От души. Звонко. Далеко этот смех разносился, до всех сердец. И прояснялось высокое небо над Зетой.

Зета – сербская земля солнца. В ней можно править только добротой и любовью – считал Иоанн-Владимир, и это было видно и по его внешности и по его богоугодному характеру. Он надеялся, что, каким он будет королем, такими будут и его подданные. Поэтому и на замечания, упреки, что все подряд не заслуживают его доброты, отвечал:

«Если я буду добр ко всем, глядя на меня, весь наш народ станет добрее».

IV

Король Иоанн-Владимир был высок, будто бы вырос из плодородной земли Црмницы[3].

«Если бы собрались все короли ныне царствующие, сразу бы бросилось в глаза, что из всего этого собора король Иоанн-Владимир на голову всех выше», - и все в Зете были уверены, что он значительно выше их всех, что в молитвах Божьих он смиренно кланялся гораздо ниже тех, на кого постоянно посматривал со своей высоты, напоминая некоторым смотровую башню.

И только из искренней богобоязненности поклонялся он Богу. Поэтому и умел достойно нести рост и красоту, которыми его наделил Бог.

Если Господь Бог все сверху видит, должно быть, каждый раз, взирая на Иоанна-Владимира, он очень радовался. Он был красив и даже прекрасен в Божьей красе и светлости лица своего.

Эта светлость сопровождала его с рождения, с той самой ночи, когда он впервые плачем заявил о себе, осчастливив все королевство Зету.

Проснувшись в ночи после родов, только-только закрыв глаза после первого детского плача, королева-мать увидела, что ее покои освещены необычным светом, исходящим от колыбели. Когда, напуганная, она подошла к люльке, то увидела ребенка, который блаженно спал и улыбался ей во сне. Свет исходил от детского личика, особенно от улыбки. Этот свет в ту ночь не позволил ей взять ребенка на руки. И потом света больше не было, он проявился в ясности лица принца.

Историю о чудесном свете в колыбели королева не рассказывала никому, она хранила ее как самую большую тайну, она ею томилась, едва не разболелась от страха, что принц Иоанн-Владимир не от мира сего.  Только в последней исповеди перед собственной душой поведала ее. Тогда страх королевы стал и народным.

Когда сербский народ Зеты поборол в себе страх, что такой красивый король как Иоанн-Владимир может быть не от мира сего, а для этого потребовались годы, когда все уверились в его плотской сердечности и душевном благородстве, тогда все королевство задалось вопросом:

Где ему такому найти принцессу, равную родом и красотой?

«Дай Бог, чтобы только не несчастье женило его», - молились все за его счастье, ведь это будет счастье всех, во всех церквах Зеты, и особенно – в кафедральном соборе Пречистой Богоматери Краинской.

И если, возможно, для кого-то он был слишком молод, чтобы быть королем над народом, чья судьба ломается и решается каждую благословенную божью минуту, твердый король Иоанн-Владимир не был зеленым молодым побегом, который всякий может легко согнуть, куда захочет, он был именно таким королем, которого народ с чувством собственного достоинства в Божественной милости только может пожелать.

И не было грехом любить такого короля, облагороженного многочисленными достоинствами.

И сербы восхваляли Бога за то, что он послал к ним в Зету именно такого.

И, принимая его молодость, благословляли своего короля:

«Да продлится молодость твоя!»

V

Старейшие подданные Сербского королевства Зеты, у которых долгая память и которые с радостью предаются воспоминаниям, ведь именно благодаря воспоминаниям ум остается свежим и гибким, говорили, что король Иоанн-Владимир очень похож на своего всесильного деда короля Хвалимира, властителя, самодержца и объединителя сербских земель, который свое царствование начинал как правитель Захумля и Провалиса.

Король Владимир и походкой был на деда, короля Хвалимира, потому что и ходить начал за дедом, когда, будучи еще принцем в колыбели, остался без матери.

Но у короля Хвалимира не было такого избытка доброты, которым судьба определила характер Владимира. Он любил военные сражения и с ближайшими правителями сербских земель не заключал длительных договоров.

Король Хвалимир именем своим восхвалял мир, а огненным мечом, который чаще был у него в руке, чем за поясом, во многих сражениях и битвах расширял сербскую землю под своим господством. Он завоевывал сербские земли, чтобы увеличить свою славу, и чтобы троим его сыновьям было что и наследовать, и поделить по-братски.

А чтобы его сыновья не делили наследство над свежей могилой, и чтобы их братское согласие на самом деле было приятным и долговременным, король Хвалимир поделил между ними земли в осени своей жизни, когда еще был в расцвете сил, и когда его слово, всегда первое и последнее повсюду в Зете, было законом и для сыновей. Он наделял их, повинуясь своему собственному чувству справедливости, поспорить с которым никто не мог. Своему первенцу, сыну Петриславу, отцу принца Владимира, дал Зету и королевскую власть над всем государством и над братьями. Второму сыну, Драгомиру, дал Травунию и Захумле. А третьего сына, ратоборца Мирослава, сам привел к власти в Подгорье, чтобы у него не возникло соблазна подняться против братьев из-за того, что ему досталось самое маленькое наследство.

Король Хвалимир заклинал сыновей беречь друг друга и по-братски относиться друг к другу, без ненависти и вражды.

Но не мог отец заставить и их судьбу поклясться, что и у власти, и в жизни его дети будут долговечны, да и заклятием от судьбы он не мог их уберечь.

Поэтому его воля осталась в противовес неумолимой воле судьбы, и его сыновья недолго наслаждались ни властью, ни своими землями, ни братской любовью, которую бережно хранили в своих сердцах.

Наделяя королевской властью самого старшего сына Петрислава, король Хвалимир той же клятвой наделял правом королевского наследства и принца Иоанна-Владимира, своего внука-первенца, единственного, кто пошел по его стопам, кого он любил той скрытной любовью, которой деды любят внуков даже больше, чем сыновей, - а это и есть исконно сербская любовь.

Его, короля Хвалимира, Зета прославляла, потому что именно ей он дал превосходство над другими сербскими землями, Петрислава будет прославлять по праву наследования и по обязанности, - так он завещал, а Владимира будет просто любить, потому что он - ее принц-первенец, и потому что сделано все, чтобы он эту любовь и заслужить. Пусть Владимир продолжит путь, начатый Хвалимиром.

VI

Тяжело было Иоанну-Владимиру нежданно-негаданно вдруг стать королем.

И ему, и его королевству Зете.

Его ожидала такая большая война, с такой армией, с которой никто до сих пор, на протяжении всего десятого века, в Сербском государстве не сталкивался.

В отличие от своего деда, короля Хвалимира, принц Владимир еще ни в чем не проявил себя как ратоборец, привычный к битвам, не было даже намека, что он способен снискать себе славу в боях.

Хотя, конечно, воевал принц Иоанн-Владимир, когда надо было воевать. Он сражался рядом с отцом и дядьями, которые его с большой любовью обучали ратному искусству, а в боях заслоняли собой. Он сражался, и показал себя храбрецом, в борьбе против сарацин, и африканских, и сицилийских, одинаково свирепых и разъяренных, когда, налетев с моря, они появились возле Улциня и Будвы. А когда его ранили, дядья себе это с трудом простили.

«Я молод – быстро заживет», - утешал их принц Владимир.

Его отец, благородный король Петрислав, скоропостижно умер, ни с того ни с сего, в расцвете лет, полный сил, во время великого ромейского[4] похода на сербские земли, предводительствовал этим походом, чтобы вернуть непокорных в лоно истинного царства, сам константинопольский василевс над василевсами Василий второй. Второй и самый сильный тогда во всем мире.

Ступив в Святой двор в Константинополе, василевс Василий поклялся вернуть Ромее все земли, которые она потеряла после Юстиниана. Так он дошел до Зеты.

Отправившись из военного бивуака, разбитого для встречи ромеев, на похороны брата и на поклонение новому королю, во время неожиданной бури на Скадарском озере вместе с со своей свитой тонет властитель Подгорья, князь Мирослав, дядя Владимира, у которого еще не было своих детей.

Так Иоанн-Владимир в один день стал наследником двух сербских земель, наследовав Зету от отца, короля Петрислава, и Подгорье – от дяди Мирослава; но наследовал не для того, чтобы мирно царствовать и княжить, властвовать и слушать похвалы, а чтобы их защищать и оборонять только с помощью дяди, князя Драгомира, который направлялся к нему в Зету из Требиня.

«Король умер! Да здравствует король!»

Не было времени ни для необходимой в таких случаях скорби, ни для торжеств по случаю коронации.

На королевство Владимира шли сильные, привычные к боям и искусные во всех военных уловках, ромеи, которых латиняне в своей беспомощности насмешливо называют «византийцами», как будто бы это не вековой царский город Константинополь на Босфоре, в котором находятся две трети всего мирового богатства, чье величие и славу укрепляли десятки сильнейших царских династий, а все тот же рыбацкий поселок Визент.

Как управлять копьями, запущенными такой  силой? – не было более тяжелого вопроса, на который только что коронованный король Иоанн-Владимир должен был искать ответ.

VII

Раскололась бы голова короля Иоанна-Владимира от дум, как защитить Зету, если бы ни корона, которая ее плотно сжимала.

От стольких бед и широкая корона стала тесной.

Беда - хороший советник, но только если осознать всю ее тяжесть, а потом искать из нее выход.

Осознал король Иоанн-Владимир, что не может выступить перед такой силой, потому что у него нет контрсилы. Раздумывал король: может, спасение - в хитрости, а это как раз то, чем славятся сами ромеи. Надо стать хитрее самых хитрых. Не напрасно ведь говорят, что у ромеев глаза на затылке. Перебирая в голове различные мысли, король все больше задумывался: о чем в это время думает вместе со своими военачальниками Василий, властелин над властелинами.

Когда тяжело, стоит попробовать и самое тяжелое.

«Они знают то, что видят! - говорил князь Драгомир. – А видят, что мы в большой беде»…

«Да, мы в беде, но мы на своей земле, - процедил в отчаянии король Иоанн-Владимир, и вдруг его осенило. – Поэтому мы сами выберем место встречи».

Так он решил устроить ромеям засаду в ущелье возле города Бара.

«Но нам нужно привести их туда. Да так, чтобы они не заметили, что мы их туда ведем, они должны думать, что идут по своей воле», - объяснил король Иоанн-Владимир своим военачальникам.

Три дня сербы  вступали в небольшие схватки с ромеями, выходя с небольшими потерями, и ведя их, счастливых из-за мелких побед, туда, куда хотел король Владимир, и где он их и поджидал с главными силами своей армии.

И совершили ромеи то, что им не свойственно, веря в легкие победы, неосмотрительно вошли в каменистое, отвесное ущелье,длинное и глубокое, как небесная расселина.

Только тогда они поняли, что оказались заперты, когда на них стала рушиться, со страшным грохотом, сама скалистая гора. Каждый камень, который начинал катиться сверху, увлекал за собой другие камни, которые, отскакивая от боковых стен, приводили в движение сотни камней, сваливающихся вниз, на головы ромеев.

Чтобы хоть как-то защититься от камнепада, ромеи попытались делать укрытия, которые для многих стали гробницами.

Поскольку там, внизу, в адском ущелье не были видны воины короля Иоанна-Владимира, василевсу Василию казалось, что или сама земля, или какая-то высшая сила забрасывает камнями его войско и побеждает.

А скала осыпалась, не переставая, два дня и одну ночь.

И поскольку ромеи были царской силой, то и поражение их было царским.

На закате второго дня всесильный василевс Василий, и сам тяжело раненый, попросил почетного мира, предлагая взамен, чтобы Зета осталась свободным королевством в великом Ромейском царстве.

А поскольку все останется как было, король Зеты Иоанн-Владимир не потребовал никаких других гарантий мира, показав себя благородным правителем.

С поля битвы ромеи ушли ночью, чтобы их поражение было не таким заметным.

Король Иоанн-Владимир возблагодарил Бога, одарившего его спасительным прозрением, за труд свой во исполнение Божьего замысла. Самой же победой он не возгордился и на другие битвы не искусился, а пожелал, чтобы на сербской земле, в его королевстве, от его имени правил мир. Потому что тот, кто самого себя в победе победит, побеждает дважды …

Не возгордился он ни ласками, ни похвалами своих военачальников, среди которых громче всех слышался Павлимир, жупан неприступного города Облика.

VIII

И был мир мироносного короля Иоанна-Владимира достоин всех принесенных жертв, ведь народ был свободен.

И стала сербская земля Зета снова королевством солнца, разума и маслин, - такой, какой ее создал Бог: наделяя мир красотами природы, у него над этим местом все высыпалось из мешка.

В ней больше всего пестовалась надежда, что мир будет долгим.

Если что-то от Бога, то это мир.

Мир стал мерилом всего, особенно – народного счастья.

Когда все беды, связанные с защитой и сохранением своей свободы, были позади, народ Зеты начали тревожить думы о свадьбе своего короля.

«Такая доброта должна иметь наследника».

«И этот мир, если он будет вечным, требует наследника, который будет о нем заботиться и сохранять».

Народ не был настолько досужим, чтобы поступать так из праздности.

Это была забота о королевской молодости. А молодость, как туман, - быстро рассеется в зетских ущельях. Она не возвращается с весной, и это не река, которая течет всегда. Народ это знает и не забывает, потому что об этом всегда думает и поет.

Самые уважаемые люди королевства прикладывали все усилия, чтобы король Иоанн-Владимир увидел самых красивых девушек из знаменитейших семей королевства. Но чаще всего это было напрасно, потому что король Иоанн-Владимир ни на одной не задержал своего взгляда.

Правители других сербских земель, князья и жупаны сообщали, что у них есть видные, достойныедочери на выданье. Из Зеты на эти сообщения ответа не было. Многие и без предупреждения, неожиданно приезжали с визитами в Зету. Но с тем же обратно и возвращались, провожаемые сердечным королем Иоанном-Владимиром с приличествующими им почестями.

Сербский народ Зеты начал верить в то, что короля Иоанна-Владимира в молодости, когда он еще был королевичем и однажды уснул в горах, поцеловала фея, заколдовав его, чтобы не женился на другой, ведь сами феи замуж не выходят и не коронуются на царствие. Если следовать этому поверью, зачарованного короля Владимира может расколдовать только поцелуй девушки, которая прекраснее феи.

IX

Если мир короля Владимира в сербском королевстве Зете был благодатен, и если в нем народ был счастлив, то у народа в других сербских землях такого счастья не было, потому что там не было никакого, ни обманного, ни тем более благодатного, мира. Ни там, ни во всем южном Славянстве.

Насколько король Владимир не возгордился после своей победы, настолько своим восстанием и первыми победами хвастался князь Самуил[5], самый младший, четвертый сын брсяцкого князя Николы.

Брсяцы, не по своей воле, были окраиной Болгарского царства. Это царство болгар и греков, которое самопровозгласил в Великой Преславе хан Симеон[6], сын хана Бориса, существовало уже более пятидесяти лет, занимая ромейские и сербские земли, и, что касается Балкан, константинопольскими василевсами оспаривалось право на четыре полукружья на концах креста – правитель правителя правит правителями.

Всемогущий Константинополь сделал все возможное, чтобы то, что было самозваным, было и ненадежным. Василевсы Цимисхий и Василий Второй[7] в союзе с великим киевским князем Святославом приблизили конец Болгарского царства и патриархии.

Брсяцы, когда над ними больше не довлела власть болгар, захотели собственными силами поднятьсястоль же высоко, а может, и выше.

Четыре  брата, Давид, Моисей, Аарон и Самуил, с четырех сторон подняли Брсяцы на восстание в славянской Македонии против Ромеи. Восстание подняли в то время, когда василевс Василий вернулся в Константинополь из Зеты, полный решимости воскресить  военную славу на востоке покорением Сирии и Палестины.

Князь Самуил, к тому времени, когда ему удалось создать в Преспе свое государство[8], остался один, самодержец. Его братья погибли при невыясненных обстоятельствах, а может, самолюбивый и падкий на славу Самуил просто не хотел ни с кем делить воинские почести, даже с мертвыми братьями, хотя бы двумя. Впрочем, с мертвыми братьями и наследство делить не надо.

Своего брата с библейским именем Аарон Самуил убил собственноручно и собственным мечом, когда тот потребовал, чтобы, по праву старшего брата, он ему покорился.

Больше Самуил не хотел родственной кровью марать руки, поэтому он другим отдал приказ убить всю семью Аарона.

И этот приказ был бы точно выполнен, если бы сына Аарона Владислава не взял под защиту от отцовского гнева сын Самуила Гаврила Радомир, угрожая отцу своей смертью.

«Радуйся! Ты родился заново! Теперь ты мой сын, раз уж твой проклятый отец мертв», - сказал Самуил Владиславу.

И с тех пор так и было.

Создав государство, и самозвано начав править в нем, Самуил уже не мог остановиться на прежних границах. Он постоянно перемещал их.

В нем разгорелась страсть к завоеваниям, и начали перед ним гореть земли и города. Если уж есть чужая корона на голове, то почему бы за ней не иметь и чужих земель.

Он уже воевал не только с Ромеей, но и с болгарскими, и с сербскими князьями, жупанами и королями.

После болгарских земель покорил Самуил сербскую Рашку, сербскую Боснию и сербскую Травунию.

В Требиньи взял в плен князя Драгомира.

Разрушая все, он оставлял после себя пустыню, не думая о том, как тяжело это разрушенное отстраивать.

Однажды ночью Самуил сжег город Дубровник, огонь был виден на другом берегу моря, а все для того, чтобы всем стало ясно, кто теперь хозяин трех морей. А дубровчан, вышедших к нему, чтобы напомнить о исторической независимости Дубровника, заставил гасить огонь руками.

Х

И вот перед Зетой и Подгорьем, землями короля Иоанна-Владимира, появился столь сильный Самуил, самопровозглашенный царь, со значительно возросшим войском и сопровождаемый слухами о том, что он непобедим.

«Пройди мимо Зеты, Самуил! Зачем нам воевать? Разве мы говорим не на одном языке?» - увещевал Самуила король Иоанн-Владимир.

«Мы сразимся, чтобы увидеть, останется ли Зета твоим королевством или растворится в моем царстве, - отвечал Самуил. – А что касается языка, то и на поле битвы надо понимать друг друга».

«Разве мы не с одной и той же нивы?»

«Эта нивабудет моим царством», - отвечал Самуил.

Вступив с армией на землю королевства Владимира, жестокий Самуил сначала сжег дивный город Котор.

«Раскалилсявесь его блеск, - говорил он, с наслаждением готовя послание королю Владимиру. - Пусть вразумит тебя судьба сожженного Котора, король Зеты. Поэтому отдай мне свои города целыми. Я вышел к трем морям, и не думай, что тебе удастся перехитрить меня. Если меня до сих пор никто не остановил, то этого уже никто не сможет сделать».

«И все-таки где-то ты должен остановиться, - спокойно ответил король Иоанн-Владимир. – Если мы все разрушим, зачем же тогда мы жили?»

«Я взял в плен твоего дядю, князя Драгомира», - сообщал Самуил.

«Я тебе добровольно не сдамся», - возвращал в ответ король Зеты.

«Сколько существует власть на земле, короли всегда подчинялись царям, так будет и сейчас, - Самуил не стеснялся своего самозванства. – Приди, поклонись мне, чтобы твоя добровольная сдача была в моей царской милости».

«Какой ты царь, так я тебе и поклонюсь. Я и Василию не кланялся».

«И Василий из Македонии. И я - из Македонии! Василий - грек. Я – наш! Василий – греческий царь. Я – наш. Меня не обманешь, как Василия!»

«Я не состязался с Василием в хитрости и лукавстве, а только с Божьей помощью защищал Зету.  И сейчас молюсь Богу, и тебе бы советовал оглянуться на него…», - отвечал король Иоанн-Владимир, принимая битвы, в которых, отступая, проигрывал.

«Сила Бога не просит, говорит наш народ, а я не пойду против народа», - хвастался Самуил: он мог себе это позволить.

Знал король Иоанн-Владимир, что не только сила Бога не просит, но и тираны требуют, чтобы и перед ними, как перед Богом, стояли на коленях.

Ни на хитрости короля Иоанна-Владимира, ни в зетские западни Самуил не попался. Две победы нельзя одержать одним и тем же способом. Напрасно король Зеты пытался затащить его в зетские ущелья. У Самуила были надежные проводники, и он искусно обходил ущелья, дойдя, таким образом, до Улциня и взяв его в осаду.

Спасаясь от великого поражения, король Иоанн-Владимир, отступая, заперся в городе-крепости Облик на Косогоре, сколь недоступном для врагов, столь скудном пищей и водой для такой армии.

XI

Самуил попытался сначала занять Облик с наскоку, в первой атаке, силой. Но и сама эта сила мешала ему. Облик для него был неприступен.

Таким образом, Самуил должен был понять, что город-крепость на горной скале нельзя занять сиянием многочисленных мечей воинов у подножья горы, хотя и это сияние в летний зной, в определенное время дня, полностью ослепляло воинов короля Владимира.

Окружил Самуил Облик и стал придумывать злодеяния, с помощью которых будет брать его. Еще никто так не противостоял ему, поэтому и поражение короля Владимира должно быть уроком для всех.

Кто задумывает зло, зло само предлагает себя в советники.

Кто делает во зло, тому зло само помогает, чтобы получилось как можно злее.

У зла нет сердца, поэтому оно в сердце злодея и тирана само влезает и сворачивается там клубком. И его руками уничтожает жизнь. И его ногами топчет любое проявление человечности.

Придумывал Самуил такое зло, чтобы королю Владимиру и его воинам и военачальникам было несдобровать.

Адский Самуил видел, что в Зете, богатой многим, а среди прочего и тем, что носит в себе зло, есть, особенно на Косогоре, много страшно ядовитых змей: рогатых гадюк - по обочинам дорог, и на ветках, и обыкновенных гадюк, свернутых клубками под камнями. Когда злой человек видит зло, он тотчас придумает, как его применить в свою пользу.

И понял Самуил, что здесь против короля Владимира он сможет добиться большего с помощью змей, чем с помощью воинов. И пока в голове рождался злой план, он почувствовал, как в змеиный яд превращается его собственная слюна, которую он сглатывал, наслаждаясь: когда победит короля Иоанна-Владимира, а до сего времени он побеждал князей, жупанов, банов, больше никто не сможет оспаривать, что он - царь.

Поэтому Самуил приказал своим воинам собрать ядовитых змей, оставить их  в кувшинах без воды и питья на несколько дней, чтобы яд загустел, а они сами стали воплощением самого зла.

Змеи были собраны и оставлены до наступления ночи лунного затмения.

А в ночь лунного затмения начался ужас. Кувшины  поднесли к крепости Облик и оставили тут, открытыми.

Началась страшная свобода плененных змей.

По летней жаре, которая и ночью исходит от камней, расползлась тьма змей по крепости Облик, проникая во все, и многие воины короля Иоанна-Владимира просыпались со змеями внутри.

Страшной смертью, которая шипела и высовывала жало, умерщвлены славные сыновья сербского королевства Зеты. И если воины после змеиного укуса умирали быстро, то кони околевали и по полдня, их разрывающее небеса ржание сводило с ума.

И так продолжалось три долгих дня. От змей невозможно было избавиться: ни убить, ни уничтожить с помощью дыма и запаха гари, потому что каждую ночь приползали новые, полные яда.

«Какой, интересно, голос у Самуила? Умеет ли он шипеть по-змеиному?» – подумал король Иоанн-Владимир и удивился своим мыслям.

Три ночи отчаявшийся король Иоанн-Владимир, не смыкая глаз, молился Богу, чтобы он сам, единственный, кто, возможно, может, спас его народ от змеиной напасти. Молился, чтобы произошло чудо. И чудо произошло. На третье утро Бог услышал его молитву.

Король Иоанн-Владимир на рассвете вышел из церкви, идя по какому-то расстилающемуся под ногами свету, от которого змеи с шипением отползали.

Когда он обошел весь город Облик по стелящемуся свету – в городе больше не было ни одной змеи.

С того дня в Облике больше никого – ни человека, ни лошадь, - змеи не кусали[9].

XII

Согласие граждан – крепость городов – начало в Облике понемногу разрушаться.

Спася богоугодными молитвами своих людей от змеиных укусов, король Иоанн-Владимир не мог их спасти от зла в них самих.

Это зло, таящееся в них, было союзником Самуила. А больше всего оно воплотилось в Павлимире, жупане Облика.

«Властелин, если твое величество желает, я отдам тебе короля Владимира», - отправлял Павлимир тайные послания Самуилу, признавая его царем, который, возможно, и его самого сделает королем.

«Если ты сможешь это сделать, знай, я сделаю тебя богатым и могущественным», - отвечал Самуил обещаниями, не говоря, что именно он предлагает.

«Плодородны почвы сербской земли, а плодороднее всего они, пусть даже и каменные, для семени раздора», - вздохнул король Иоанн-Владимир, увидев, как его армия разделяется, и почувствовав, как в нем самом что-то ломается, как будто бы душа разрывается. Настало время вкусить мудрость побежденных.

Боясь жажды и голода, змей и Самуила, разделилось войско короля Зеты.

Знал честный король Иоанн-Владимир, что и самые близкие предадут его, когда вся армия поделится. Почувствовал, что во всем должен их опередить, что настало время для других доблестей, которые помешают свершиться великой гибели. Нет большей храбрости, чем жертвенность.

Свою голову он сам сторгует Самуилу. Хотя бы узнает ее цену. Поэтому и принял он решение самому сдаться в плен Самуилу, чтобы его сдачей никто не воспользовался ради личного блага, пусть она послужит спасению народа.

В своем решении, после принятия которого пришло душевное облегчение, он распознал Божью волю, к которой дошел молитвой, об этом он сообщил в церкви военачальникам. В церкви не спорят.

«Похоже, дорогие братья моего королевства, я должен исполнить евангельское послание о жертвенности… - огласил король Владимир свое решение перед своими военачальниками в святой церкви пресвятой Богородицы, желая, чтобы Бог был ему свидетелем. - Лучше, братья, мне отдать свою душу за вас и по собственному волеизъявлению дать свое тело, чтобы его порезали и убили, чем подвергать всех вас опасности умереть от голода, от жажды и от меча».

«Зачем ты с нами так поступаешь, о, господин? - отозвался Чедомил, преданный жупан Подгоры. – Если ты так поступаешь из-за тех среди нас, кто вносит смуту и раздор, мы легко их выставим из наших рядов, потому что хорошо знаем друг друга».

«Я не смутьян, - грубо выкрикнул и тем самым выдал себя Павлимир, который не мог выдержать на себе тяжелого взгляда Чедомила. – И не трус. Только вижу, что наш король Владимир надеется только на Божью помощь…»

«Молитвой он избавил нас от змей…»

«Он, или змеи сами уходят подальше от страдания, которое приближается?» - сказал Павлимир злобно.

В среде военачальников возникло волнение, которое и в церкви могло обернуться кровавым столкновением, если бы король Иоанн-Владимир не пресек все это:

«Весьма дорогие братья, даже будучи едины, мы не можем изгнать Самуила из Зеты. Всемогущий Бог нам свидетель – мы сделали все, чтобы не пустить его в Зету. Я сейчас приношу жертву из чувства долга. Я не стану причиной вашего раздела. Я не возьму такого греха на свою душу, потому что на мою душу ляжет грех всех наших прошлых жертв. Я прощаю вам все прошлые разделы, и если вы постоянно будете думать о народной свободе и за нее будете бороться, когда представится возможность, тогда моя жертва будет не напрасна. Берегите себя во времена бездушия. Может, согласием мы и немногого достигли, но несогласием мы потеряем все. Я призываю вас к согласию, потому что только оно может вернуть Божье благословение».

Тут жертвующий собой король сербской земли Зеты Иоанн-Владимир отвернулся от своих военачальников и направился к запальчивому, одержимому и мало знающему о Боге Самуилу, чтобы на глазах у Всевидящего предложить ему свою жизнь взамен за их жизни, чтобы своей головой выкупить их головы, и своим страданием уменьшить народное страдание.

Все, и Павлимир, провожали его взглядами, туманящимися от слез.

Они смотрели на него так, как не посмели бы посмотреть друг на друга.

Он уходил в трепещущий вокруг него зной, даже смотреть на который было невозможно, поэтому казалось, что он сам превращается в свет.

И им показалось, что это и не их король Иоанн-Владимир, а король света.

XIII

Когда Самуил, царь-самозванец, до сего времени самый могущественный славянский властелин на Балканах, и по войску, и по силе  меча, согласился принять жертву Иоанна-Владимира, короля сербской земли Зеты, взамен за жизни покорной ему знати и простых подданных, он не убил его, а заковал в тяжелые оковы, также как ранее, после взятия Требиня, заковал и его дядю, князя Драгомира.

«Почему ты не убиваешь меня, Самуил?» - дерзко спросил окованный король Иоанн-Владимир.

«Неужели, сербский король, ты так спешишь умереть? - ответил вопросом на вопрос Самуил. – Неужели не у вас говорят: рабом – иногда, могилой – никогда… Но не надейся на это!»

«Я предложил тебе свою жизнь взамен за жизни других, и ты принял эти условия. Сейчас забери у меня жизнь», - требовал смерти король Иоанн-Владимир.

«Я заберу у тебя жизнь, когда захочу этого, - говорил загадками Самуил, победно насмехаясь. – Сейчас хочу, чтобы ты был моим украшением».

«Каким украшением?»

«Коронным. Ты будешь великим украшением моей победы на пути через все земли моего царства, по которым мы будем идти до моей столицы, Преспы, - засмеялся Самуил, царь злорадства. – Я хочу царствовать над королем… Это будет моя новая коронация. После такого никто не осмелится называть меня самозванцем».

«Значит, он хочет всюду показывать меня в оковах! – с горечью понял король Иоанн-Владимир. – Хочет, чтобы бренчание моих цепей слышалось повсюду во славу его силы, во всех землях, которые он покорил, чтобы всем внушить покорность и страх… А какой страх чувствует тот, кто наслаждается чужим страхом? Но я согласился на честную смерть, а на такое я не согласен».

«Боишься ли ты Бога, Самуил?» - спросил король Иоанн-Владимир.

«Об этом мы поговорим с глазу на глаз, когда встретимся! - Самуил с издевкой посмотрел в небо и отрезал. - Я никого не боюсь».

«Есть в Самуиле что-то неславянское, какая-то чуждая славянам и нехорошая расчетливость, которая, возможно, появилась после смешения славянской и армянской кровей. Князь Никола был женат и на армянке. Упаси, Господи, не покривить душой», - думал король Иоанн-Владимир, тяжело сожалея, что попал в такую позорную ситуацию, и что не погиб в честной борьбе: а ведь только издевательства над побежденным и презрительное к нему отношение показывают истинную слабость победителя.

«Будь подобен морской скале, в которую постоянно ударяют морские волны, а она по-прежнему остается тверда, несмотря на то, что рядом с ней вздымается и затихает разъяренная вода», - услышал плененный король таинственный голос, который вернул его к путеводной мысли, призванной вести его, несмотря на то, что он в плену.

От Облика до Преспы король Иоанн-Владимир прошел свой крестный путь проигравшего.

До Преспы все было именно так, как задумал и захотел Самуил, создавая свою дорогу славы.

Рядом с сильными и могущественными, увенчанными победами воинами Самуила, в длинных, почти необозримых, поразительных и в то же время устрашающих рядах, через полные страдания сербские земли, покоренные Самуилом, шли, громко бряцая оковами на ногах и руках, недавние правители этих земель. И все-таки, в общем бряцании громче всех слышался лязг оков на короле Иоанне Владимире, потому что он - король, и потому что все должны были это услышать.

Сильная власть предполагает и лязг цепей.

Самуил эту свою дорогу славы проложил через все земли, находящиеся под его властью, ведь победы не столь велики, если их не показать всем.

Этот путь, целью которого было укрепление власти, - ведь тяжело земле, по которой проходит армия, - продолжался больше двух месяцев.

Униженный король Иоанн-Владимир, хотя он и нес оковы с королевским достоинством, проклинал и пору года, и самого себя, и время, когда появился на свет. Может быть, он и мог бы в Облике выдержать до осени, тогда бы к Преспе шли самыми короткими путями, потому что Самуил шел пережидать зиму в своей столице.

А так смерть будет все время ускользать от него, а он – волочить вслед за ней кандалы.

А вслед за окованным королем Иоанном-Владимиром оставалась печать грусти на лицах людей: если уж этот взят в кандалы, есть ли у кого-нибудь из них право на свободу.

Из этой печали народной и людского любопытства родилось поверье, что след короля Иоанна-Владимира обладает чудодейственной силой. Поэтому в местах его привалов ночевали больные, а по его следу дети делали свои первые шаги.

XIV

- Сербский король, почему ты страдаешь? - спросил сербского короля Иоанна-Владимира верный Самуилов полководец Ивац.

- Страдаю, потому что сам на себя надел кандалы, - ответил король Иоанн-Владимир.

- Как себя заковал, еще легче можешь себя расковать, - продолжал с умыслом говорить Ивац. – Назови Самуила царем.

- Он только этого от меня и ждет? - спросил король Иоанн-Владимир.

- Да, ждет, - сказал Ивац. – И больше всего обрадовался бы этому.

- Ну, тогда я его никогда так не назову. Он отобрал у меня землю, но я не признаю его царем, - пресек его король Иоанн-Владимир. – Никогда брсяцкий князь не будет для меня царем.

- Полководцы называют его царем. Армия называет его царем. Народ называет его царем. Он и есть царь… 

Если бы Самуил не был царем, Ивац не был бы царским полководцем.

- Самозванец!

- Он заполучил болгарскую корону.

- Когда это брсяцы были болгарами?

- Корона об этом не спрашивает.

- И болгарская корона была самозваной.

- Но они царствовали три поколения… Если бы царь Самуил не взял болгарскую корону, он мог бы взять твою, королевскую…

- У меня – да, а у Бога….

Ивац старался, чтобы их разговор велся в тайне.

- Пока до Бога дойдет, он и его наследники будут царствовать…

- Бог расплачивается не каждый год, но расплачивается.

- Мы создали самое большое славянское царство…

- Превращая братьев в рабов!

- …Болгарское ли, сербское ли, какая разница!

- Спроси у сербов и болгар!

- Там где находимся сейчас мы, брсяцы, когда-то родился Александр Македонский. Царь Самуил достигнет такого же могущества и станет его наследником…

- Легче всего стать наследниками тех, у кого веками нет потомков.

- Назови его царем, потому что еще ни один король не назвал его царем, - Ивац говорил то, что хотел Самуил. –  Сбрось, король, оковы с ног.

- Чтобы заковать душу? - спросил король Иоанн-Владимир. – Нет!

XV

Самое большое причащение злом ожидало сербского короля Иоанна-Владимира в белой Преспе, столице Самуила.

Много народа собралось в Преспе, чтобы встретить Самуила, чтобы поприветствовать своего царя - ведь других они не знали, - чтобы украсить его солдат и плюнуть в его пленных.

В Преспе было такое празднование, как будто Самуил только ради этого и воевал. И сколь люди были пьяны от праздника, столь же и от вина. Таких гуляний в Зете король Иоанн-Владимир не допускал. После такого праздника весь народ страдает от похмелья.

«Да здравствует царь Самуил!» - восклицали со всех сторон.

Как только головная колонна влилась в народ, будто река в озеро, все пали ниц.

«Милости! Милости, царь!» - бормотали они в трансе.

Впереди Самуила в качестве его первого пленного шел закованный король Иоанн-Владимир, с тяжелыми мыслями, глубоко униженный. Сколько злодейств совершено ради этих торжеств. Сколько же людей и стран надо было сделать несчастными, чтобы принести сюда такую радость. Насколько велик тот, перед которым все должны стоять на коленях!

«Милости, милости, царь!»

Только глубоко зайдя в толпу народа, Самуил смилостивился. Сжалился над ними.

«Поднимитесь, подданные царства моего. Мы пронесли нашу славу и наш геройский запал через все наши новые земли. Сейчас и туда пришла наша правда, которую у нас и силой нельзя отнять, потому что нет силы, большей, чем мы… Поднимитесь!»

«Да здравствует царь Самуил!» - восклицал народ, волнообразно поднимаясь, так что и озеро взволновалось.

Все были как один голос и один рот, когда надо было плевать в короля Иоанна-Владимира.

Оплеванный, король Иоанн-Владимир проходил через массу народа, ничего не замечая, засмотревшись в низкое осеннее небо, переливавшее в озеро свою чистоту.

Может быть, так отвлекшись, он и наслаждался бы видом озера, если бы ему не пришла в голову мысль, что от такого количества плевков в его сторону и озеро должно выйти из берегов.

Тогда он начал молиться, глядя под ноги:

«О, Господи, неужели и Ты меня покинул? Неужели, о Господи, я не могу вымолить у тебя смерти своей? Неужели для меня больше нет ни капли милости Твоей?»

К побежденным не было никакой жалости, ни на грош.

Не плюнула в окованного короля только одна красивая девушка с глазами, крупными, как каштаны, что придавало ей выражение глубокой печали. И эта благородная печаль выделяла ее из круга веселых брсяцких девушек как самую красивую. А красота ее не имела себе равных.

Но король Иоанн-Владимир, стыдясь своего положения узника и занятый молитвой, не заметил ее.

Она, глядя только на губы, которые произносят слова молитвы, не замечала, как король Иоанн-Владимир проходит через обезумевшую от радости толпу, которая плюет в него. Он был чист в ее глазах, гордо и мужественно  он проходил через ее душу, неся свое возвышенное несчастье и оставляя в ней огромное тепло печали.

Это была благородная Феодора Косара, дочь Самуила, которой одной он не мог ни в чем отказать.

Глядя на короля Иоанна-Владимира, страдающего, но полного достоинства, принцессу Феодору объяло огромное беспокойство, захватив ее всю, целиком.

XVI

- Ты был украшением моих побед, сербский король, - сказал Самуил королю Иоанну-Владимиру одновременно и искренно, и насмешливо. – Снова ты торопишься к смерти!

- Сдержи слово, Самуил! - требовал сербский король, закованный в кандалы, он так хотел смерти, что она казалась ему вершиной счастья. – Я хочу честной смерти!

- Смерть для тебя была бы облегчением? - Самуил подводил разговор к какой-то пакости.

- Была бы.

- Будет тебе смерть, но я не позволю, чтобы она стала для тебя облегчением, - злобно насмехался Самуил. – Сейчас, для начала, я хочу, чтобы ты стал для меня мерилом.

- Каким мерилом? - не мог удержаться, чтобы не спросить, король Владимир, хоть и знал, что Самуил с ехидной усладой ожидает этого вопроса и будет наслаждаться своим злорадным ответом.

- Хочу, чтобы ты был мерилом моего царского могущества. Нет меры лучше, чем знать, сколь велика власть одного царя над остальными, притом, что все они сидят в его темнице. И дядя твой, Драгомир, будет моим мерилом. Разве вот только мерилом такого же уровня как рашкий жупан и босанский бан[10]. Ну а ты будешь для меня дороже, чем они, потому что ты, Владимир, – король в кандалах, - кисло щерился Самуил. – Это большая честь. Ты будешь королем моей темницы.

- Неужели вся твоя слава сводится к этому?

- Нет, это временно, пока не завоюю все, что мне надо завоевать… а потом, когда в Преспе по-царски успокоюсь в покорном мне царстве, всегда, когда захочу проверить свое царское могущество и величие моего царства, я буду спускаться в темницу, чтобы посмотреть, кого я победил, чьи земли стали моими… Тогда и будем разговаривать, чтобы разогнать скуку от мира… Тогда и посмотрю, столь ли ты мудр, как о тебе говорят… А пока придумывай советы для царя – чем ему заняться, когда завоюет весь мир… Выше голову, сербский король! Выше голову, и когда будешь спускаться ко мне в темницу… Слушай, ты для меня самый главный пленник до тех пор, пока я не возьму в плен царя Василия.

«Может ли такой злой человек кому-нибудь принести добро?» - королю Иоанну-Владимиру от всей души стало жаль Самуила.

XVII

Как непрестанно молясь Господу Богу о своей достойной смерти, многострадальный сербский король Иоанн-Владимир достойно прошел через Преспу, так же он, с той же молитвой, с тем же спокойствием и тем же достоинством, сошел в темницу Самуила, которая располагалась рядом с дворцом на острове посреди озера.

И во дворце в Зете была своя темница. Темница – удивительное место. Ее всегда строят вместе с государством. Чтобы, если не укрепить его, то хотя бы послужить ему опорой. Ее построил король Хвалимир. Когда строили, имели в виду: темница предназначена для людей.

Темница Самуила, в которую спускался король Иоанн-Владимир, как будто не предназначалась для людей, а тем более для посаженных в заточение правителей. Она будто строилась, как поется в народной песне, чтобы в ней размножались ядовитые змеи и скорпионы. Озерная влага непрестанно капала с ее стен, особенно осенью и зимой, поэтому казалось, что сам камень плачет над судьбой заключенных.

- Влага разрушает стену, а тоска – человека, - говорил князь Драгомир. – Мы здесь от тоски умрем.

-  Полагаю, что молитвы помогут мне уйти раньше, - надеялся король Владимир.

Эти свои молитвы король Иоанн-Владимир продолжил и в темнице, поэтому его жизнь сама превратилась в одну непрестанную молитву, и он не замечал, ни как потел и каменел, ни как на него капала каменная влага, ни как его пот в непрекращающейся лихорадке капал на каменный пол.

В молитвах он терял сознание, благодаря им он и в себя приходил.

Его молитвы длились, возможно, неделями, а может быть, месяцами. В гробовой темноте и при частых помрачениях рассудка окованный король этого уже не различал.

Беспокоясь за жизнь своего племянника, короля Иоанна-Владимира, который с каждым днем все больше слабел, закованный в цепи князь Драгомир преданно следил за его молитвами. Пока молитвы на устах, жизнь короля вне опасности. Они – доказательство силы: он победит лихорадку.

- Только ты продолжай молиться, - говорил князь Драгомир. – Пусть хотя бы твоя душа от такого моления превратиться в храм.

XVIII

Первый свет, который сумел различить в Самуиловой тюрьме король Иоанн-Владимир, ему даже показалось, что он может его и потрогать, был свет из глаз, смотрящих на него сверху.

Это был теплый и печальный свет.

В зеницах трепетало пламя восковой свечи.

В этом свете он различил прекрасное лицо, склонившееся над ним.

В красоте этого лица был какой-то неземной, небесный свет, как будто бы небо спустилось в темницу.

Это лицо ангела или девушки? Может быть, Господь, наконец, внял его долгим молитвам? Может быть, и свет, и лицо ему только кажутся? – спрашивал неуверенный во всем король Иоанн-Владимир, пытаясь вспомнить, что предшествовало этому лицу: не почувствовал ли он до появления этого света нежные и приятные прикосновения к рубцам от оков, которые становились все свободнее по мере того, как он худел.

- Ты призрак? - спросил король Иоанн-Владимир лицо над собой; от его света он трепетал, боясь, что опять потеряет сознание, и что ангельское лицо больше никогда не появится над ним.

- Разве ты не чувствуешь моего прикосновения, сербский король Владимир?

У ангельского лица был бархатный женский голос, такой же теплый, как и глаза.

«Все-таки это девушка, если, конечно, ангелы - не девушки», - король Иоанн-Владимир почувствовал женскую руку, которая нежно умывала его лицо водой с душистым базиликом.

- Кто ты? - прошептал он, прежде чем у него перед глазами потемнело.

- Я – Косара, король Владимир… Принцесса Феодора Косара, царская дочь…

Принцесса Феодора Косара не знала, потерял ли сербский король Владимир сознание до того, как услышал ее имя, или ее имя заставило его потерять сознание.

Это принесло ей много страхов: принял ли он душой ее имя или отверг всем своим существом.

XIX

Опасалась она, принцесса Феодора Косара, и боялась за жизнь заключенного короля Владимира с того самого дня, когда он потерял сознание, и когда она в день Введения во храм Пресвятой Богородицы первый раз спустилась в темницу.

С нетерпением ждала она того святого дня девичества, когда девушки проявляют милость к тем, кто нуждается в милосердии, - в этом выражается особое расположение Бога к незамужним девушкам.

Ради этого праздника Введения во храмжила принцесса Феодора Косара десять последних недель, с тех пор как ее отец вернулся из военного похода,  и как она видела закованного в кандалы сербского короля Иоанна-Владимира, с тех пор как ее глаза остались на нем.

В тот же вечер она решила, что девическое милосердие на Введениепроявит к царским заключенным.

Она должна была увериться, столь ли благороден король Иоанн-Владимир, как кажется.

И принцесса Феодора Косара выпросила у отца разрешение спуститься в темницу, - до сих пор он никогда ей ни в чем не отказывал, и не стал в первый раз отказывать на праздник девичества.

В тот день, когда завещанная Богу Святая Дева Мария была приведена в иерусалимский храм, причастилась принцесса Феодора Косара в царской церкви Святого Ахиллея, мощи которого Самуил привез из Тракии как доказательство своей победы и ее подчинения.

Получив Божье благословение, принцесса Косара с другими дворцовыми девушками спустилась из храма вниз на пятнадцать ступеней, в темницу, чтобы в такой светлый день посвятить себя милосердию.

Других царских заключенных принцесса Феодора Косара оставила на попечение остальным девушкам, своим подружкам, а сама отправилась стать первым светом для короля Иоанна-Владимира, который в молитвах, в бредовых обмороках и лихорадке почти получил Божье позволение на желанную смерть.

«Ты должен жить, король Владимир, должен жить, потому что смерть – Божий грех», - повторяла принцесса Феодора Косара, но в тот светлый день ей не удалось вернуть его в сознание.

То тепло, из-за которого она сошла в темницу, вдруг стало в ней огнем.

Из темницы она вышла с молитвой на устах.

«Господь Вседержитель, поддержи нас. Отныне мы будем разговаривать посредством тебя, Вездесущего».

В ту ночь, проведенную в молитвах и без сна, принцесса Феодора Косара приняла решение, что до тех пор, пока король Иоанн-Владимир находится в заточении, для нее каждый день будет днем Святого милосердия.

XX

Принцесса Феодора Косара не просила у своего отца Самуила новых разрешений на посещение темницы, кроме того, в день девичьего милосердия. Знала, что он ей откажет и тем самым усилит к ней всеобщее внимание, которого и так было много.

Она действовала тайно, по велению своего сердца, полная решимости отнять короля Иоанна-Владимира у самой страшной соперницы – смерти. За его жизнь она будет бороться любовью. Он будет жить, если полюбит ее, потому что тогда полюбит и жизнь.

Каждый день из царского дворца, под бдительным дворцовым вниманием и присмотром выходила прекрасная принцесса Феодора Косара во всем  своем сиянии и красоте, и за каждым ее шагом пристально следили. Она шла туда, куда ее не станут сопровождать и куда за ней никто не пойдет.

Она шла в храм Святого Ахиллея и тут над святыми мощами долго молилась за жизнь и здоровье сербского короля Иоанна-Владимира и за то, что чувствовала в душе, и что предчувствовала.

Потом принцесса Феодора Косара выходила из храма в одежде монахини и в качестве монахини спускалась в темницу. Ее никто не сопровождал, потому что Божьих угодниц не сопровождают. Любое сомнение на их счет считается грехом над грехами. А она и была монахиней, и по сердцу, и по своим наклонностям.

С тех пор она одним своим появлением делала для родовитых узников темницу более роскошной,  чем царские палаты.

Она приносила с собой в темницу запах тимьяна и базилика и была добросердечна ко всем, как и пристало монахиням. Она приносила надежду и возвращала волю к жизни там, где меньше всего было надежды и воли.

Она вливала волю к жизни всем в темнице, кроме короля Иоанна-Владимира, у которого и дольше всего задерживалась. Она окропляла его веточкой базилика и святой водицей, чтобы избавить от обмороков. Вытирала ему пот и смачивала лицо. Поила его медовой водой. Клала ему на лоб широкие компрессы и свои маленькие ладони с длинными пальцами.

В этих ладонях она уносила его лихорадку, возвращаясь, как и пришла, по пятнадцати ступенькам, смиренной походкой принцессы-монахини.

XXI

- Феодора Косара… - были слова, которыми король Иоанн-Владимир призывал ее к себе  в лихорадочном бреду. – Принцесса Феодора Косара…

- Да, это я, сербский король Владимир. Я – Феодора Косара, - отвечала она, заливаясь румянцем, подтверждая, что сама себя слышит, что язык ее не прилип к гортани. –  Я – принцесса Феодора Косара, царская дочь…

- Дочь Самуила… - простонал король Иоанн-Владимир…

Больно ли ему от боли или ему больно оттого, что она царская дочь?.. - вопрошала себя принцесса Феодора Косара, и ее благородная белизна превращалась в румянец, а румянец – в мертвенную белизну. – Этого-то она и боялась. Он – царский пленник с королевским достоинством. Только бы он сейчас не возненавидел ее. Видит ли он этот страх в ее взгляде?

Она смотрела на него. Он смотрел на нее. Они смотрели друг другу в глаза, прямо. Смотрели таким взглядом, которым можно обозреть и дно души. Смотрели друг на друга, не моргая. Смотрели друг на друга долго, или, может быть, всего мгновение, но мгновение, которое принадлежит вечности. Она почувствовала, как ее согревает его взгляд, почти обжигает.

Он хотел ей сказать: «Перестань, принцесса, искать себя в моих глазах», - но что-то остановило его.

- Неужели у Самуила есть и такое сокровище? – прервал молчание король Иоанн-Владимир, и его сердце не закрылось.

- Не всегда оно будет его, -  ответила, просияв улыбкой, принцесса Феодора Косара.

- От кого тебе досталась такая красота? От солнца? От месяца? От звезд?

- От озера. В него я смотрюсь. Вместе с солнце. Вместе с месяцем. Вместе со звездами…

- Как мне поверить, что такая красота существует? Неужели я не сплю?

- Не узнаешь, если не прикоснешься ко мне…

- Руки мои слабы. И боюсь, принцесса, поранить тебя оковами.

- Поцелуй меня, король Владимир, чтобы и я убедилась, что мне это не снится, - принцесса Феодора не могла поверить в то, что слышала самою себя, и что это она произнесла такие слова.

Когда король Иоанн-Владимир поцеловал ее, слабо и робко, словно поцеловал свое видение, Феодоре Косаре показалось, что она вошла в какой-то свет, с ним, убегая, она и вышла из темницы, чтобы исповедоваться Святому Ахиллею, Божьему свидетелю ее тайны, в которой больше не было места думам о ней самой, а все мысли были лишь о пленнике ее отца и ее сердца, о сербском короле Иоанне-Владимире.

XXII

- О прекрасная дочь моего мучителя, почему ты столь милосердна? - вопрошал принцессу Феодору Косару пленный король Иоанн-Владимир, в то время, пока она смазывала бальзамом на его раны и вымывала из его души осевшую там горечь.

- О, сербский король Иоанн-Владимир, разве ты не знаешь? - спрашивала его принцесса Феодора Косара. – Неужели и твое сердце такое же каменное, как твоя земля?

- Нет, мое сердце не каменное, прекрасная дочь моего мучителя, но сам я – раб твоего отца, и моя каменная земля – в его рабстве, - король Иоанн-Владимир пытался, следуя велению совести, дать понять милосердной принцесса Феодоре Косаре, что он раб ее отца, и что для их любви надежды мало, потому что иначе он был бы предателем, целуя ее. - Страну могут предать все, кроме ее короля, даже если он находится в рабстве, даже если закован в цепи.

- И я рабыня, сербский король Владимир, - в отчаянии говорила принцесса Феодора Косара. –  Ты – раб моего отца, а я рабыня нашей любви. Рабыня непрестанных мыслей о тебе. Не предавай своего королевства, потому что ты ни в коем случае не смеешь его предать, потому что так предашь самого себя, но не предавай и нашей любви, потому что тогда ты предашь и себя, и меня.

- Тогда всякая любовь – рай, даже в темнице, - сербский король Иоанн-Владимир, который, находясь в оковах, не мог обнять принцессу Феодору Косару, в эту минуту подумал о том, что любовь бессмертна, а ненависть смертна. – Кто умеет довольствоваться ничем, у того есть все, что ему надо.

XXIII

Покидая темницу, принцесса Феодора Косара оставалась в глазах короля Иоанна Владимира, заполняя их собой.

По ее шагам он измерял время.

Ночью в ледяной царской темнице король Иоанн-Владимир думал только о глазах и губах принцессы Феодоры Косары.

В основном она была над ним. Сотканная из взгляда и дыхания. И из девичьего запаха. По запаху ее волос он определял пору года.

В ее глазах, полных нежности и чистоты, которая никогда не бывает холодной, он видел ее тайну и пытался ее разгадать и понять.

Ее уста были полны теплых слов. Он помнил ее слова. И мыслил ее мыслями. Она наводила его на приятные думы о ней, пока сама не стала его единственной думой.

Воспоминание о теплых словах принцессы Феодоры Косары согревало короля Иоанна-Владимира так, что и на ледяном каменном полу он стал спать спокойно.

Глаза, заполненные ее, он не смыкал и во сне, чтобы, укрытая веками, она не исчезла.

Над ним, при всей плачевности его положения, бдело ее лицо, как зыбкое лицо счастья.

«Может быть, это надежда?» - задавал он сам себе вопрос. И знал. В ее голосе он слышал пение первых птиц на рассвете.

Сначала он почувствовал, что душа его крепнет, а потом – что и силы возвращаются.

XXIV

- Зачем ты меня изводишь, прекрасная дочь моего мучителя? - повторял король Иоанн-Владимир, все-таки выпивая лечебные чаи, которые, согретые теплом девичьей груди, под ризой монахини приносила в темницу принцесса Феодора Косара.

- Я спасаю тебе жизнь, прекрасный сербский король Владимир, - отвечала ему принцесса Феодора Косара.

- Я потерял королевство, зачем мне жизнь, - отозвался король Иоанн-Владимир: для него это было незаживающей раной.

- Пока ты жив, жива и надежда, что когда-нибудь ты вернешься в свое королевство, - принцесса Феодора Косара хотела, чтобы она сама была этой надеждой короля.

- Надежда убежала от меня, - сказал он со вздохом.

«Не убегай от самого себя, король Владимир, - хотела сказать ему она. – Пока мы верим в любовь, есть надежда, потому что любовь придает надежде вечное сияние!», - но не сказала.

- Покой моей душе может принести только смерть, о которой я постоянно молю Господа Бога, или свобода Зеты, о которой я постоянно думаю так, что сами мысли причиняют мне боль, и от этого я теряю сознание…

- Не будь столь самолюбив, сербский король Владимир, - принцесса Феодора Косара знала, что королевство Зета не смеет быть ее соперницей, потому что смерть – соперница и ее, и королевства Зеты. – Думай немного и обо мне, раз уж ты владеешь моим сердцем, раз уж я дала тебе его в качестве королевства…

Верила принцесса Феодора Косара в свою любовь и в то, что только ею она может полностью вернуть королю Иоанну Владимиру веру в жизнь.

XXV

Мерилом счастья для принцессы Феодоры Косары было ее участие в большом несчастье короля Иоанна-Владимира: она сопереживала ему, утешала его, даже не будучи рядом.

На его лице дрожал бледный отсвет боли, делающий ее блаженной.

Она знала, что они понимают друг друга во всем, даже в том, что друг другу не сказали.

Она знала, что для них не существует иной вселенной, кроме вселенной их любви.

И даже прогуливаясь в одиночестве, принцесса Феодора Косара была неотделима, шаг за шагом, от находящегося в заточении короля Иоанна-Владимира.

Ее неуемные мысли непрестанно освобождали его разными способами, каждый раз снова и снова. И любая тревога делала ее наслаждение еще большим.

 Рядом с преспанскими источниками, она чувствовала журчание его души. У них она останавливалась, вопрошая: «О чем это ты мне шепчешь, мой король?»

Здесь ее душа наполнялась.

            Ее заливала любовь, и она становилась подобной озеру. Вместе с озером она  приходила в волнение при мысли о нем.

XXVI

            Святой Ахиллей остался Божьим свидетелем тайны принцессы Феодоры Косары, но не он один.

            Первым тайну нарушает тот, кому она принадлежит, а потом и другие узнают о ней. Сначала дознаются, что тайна есть, а потом доискиваются, в чем же она заключается.

Так и принцесса Феодора Косара сама свою тайну открыла своей снахе, принцессе Ирине, гречанке, жене своего брата, принца Гаврилы Радомира.

Тайны выдают, желая поделиться с кем-нибудь, и сохранить все как есть.

Принцесса Ирина знала, что любовь – вечная тайна, ведь она сама из народа, в котором этому и учат, и чтят. И все-таки тайну Феодоры она рассказала своему мужу, принцу Гавриле Радомиру, желая поделиться с ним, но чтобы он не выдал ни тайну, ни сестру. Она догадывалась, каким будет гнев царя Самуила, если ему сообщат о тайной любви, а этот гнев может обрушиться и на принца Радомира.

Принц Гаврила Радомир, чья братская любовь была безгранична, сделал все, чтобы свою сестру, принцессу Феодору Косару, защитить вместе с ее тайной, но так, чтобы она об этом и не знала, и не замечала. Он делал это так же, но с еще большей преданностью, как после смерти дяди Аарона спасал от гнева Самуила жизнь принца Владислава.

Принц Гаврила Радомир ставил преданных стражей. Следил за спусками принцессы Феодоры Косары в царскую темницу, поэтому знал и о ее разговорах с сербским королем Иоанном Владимиром.

XXVII

Принцесса Феодора Косара приклеивала смягченную вином глину королю Иоанну Владимиру на ушибы, нежно придавая ей нужную форму и растягивая по его телу.

- Прекрасная дочь моего мучителя, что ты со мной делаешь? – Спрашивал король Иоанн-Владимир. – Каким мучениям ты меня подвергаешь?

- С тех пор как Бог из глины создал человека, с тех пор люди глиной и лечатся, - отвечала принцесса Феодора Косара, уверенная в том, что Бог создал человека именно из глины, которой она лечила свою любовь. – Я подвергаю тебя Божьим мучениям. Неужели ты сомневаешься, мой король Владимир?

- Разве я могу сомневаться в Боге?

- Мы – глина, и глина тебя вылечит, - говорила она, занимаясь знахарством.

- Я превращусь в амфору, - сказал король Иоанн-Владимир так, что и самому понравилось.

- Я превращу тебя в глиняный кувшин для воды, - сказала принцесса Феодора.

- Если я превращусь в амфору, пусть в ней хранят оливковое масло, - говорил король Иоанн-Владимир и добавлял, - но только масло из маслин оливковых рощ Бара и Улциня, чтобы страсть к Зете поутихла.

- Если не превращу тебя в амфору, превращу в глиняный кувшин для воды, - говорила принцесса Феодора и добавляла, - если превращу тебя в глиняный кувшин для воды, буду пить из него нектар и амброзию, чтобы моя страсть к тебе никогда не прошла.

XXVIII

Поклялась земля раю, что откроет все свои тайны.

Тайну любви принцессы Феодоры Косары и пленного короля Иоанна-Владимира, похоже, земля поклялась открыть и аду, потому что о ней узнала и принцесса Мария, жена принца Владислава.

Стремясь стать первой принцессой двора в Преспе, а потом, по праву первенства,и царицей, во что свято верила, она знала все - и тайное, и явное, во дворе и вокруг двора, - ничто не могло ускользнуть от нее. От нее или от ее служанок, а значит, снова от нее, потому что она подбирала их себе под  стать и держала в услужении по мере преданности.

По характеру своему она была из тех женщин, которые хотели все знать и должны были все знать.

Так от внимания принцессы Марии и ее служанок не ускользнули ежедневные посещения принцессой Феодорой Косарой храма Святого Ахиллея, долгие молитвы над мощами святых и смиренные схождения милосердной  монахини в царскую темницу.

Однажды принцесса Мария, заранее убрав Косарину нарядную одежду принцессы, чтобы она не испачкалась в монашеской кельи, встретила принцессу Феодору Косару, когда та, как смиренная монахиня, возвращалась из темницы, и высказала желание вместе с ней помолиться хранителю святой тайны.

И принцессу Марию посвятила в свою тайну принцесса Феодора Косара. И та, положа руку на кивот Святого Ахиллея, поклялась, что будет хранить ее и никому не расскажет.

Давая клятву, захотела принцесса Мария примерить девическую царскую корону, сделанную из красивейшего озерного жемчуга, которую принцесса Феодора Косара носила на коронационных царских торжествах, сопровождая отца, который уже был вдовцом.

Принцесса Феодора Косара не только дала принцессе Марии примерить корону, она подарила ей ее, до глубины сердца благодарная за клятву хранить тайну.

XXIX

- Какая она, земля Зета? - спросила принцесса Феодора Косара.

- Прямая, - ответил король Иоанн-Владимир.

- Как это - прямая? - любопытствовала принцесса Феодора Косара.

- Это сербская земля, которая растет по направлению к солнцу, - король Иоанн-Владимир говорил с гордостью. – Она – высота над бескрайним морем.

- Должно быть, она вся утопает в свете? - размышляла принцесса Феодора Косара.

- Там свет можно носить в пригоршнях, - рассказывал король Иоанн-Владимир.

- Должно быть, она красива, - продолжала мысль принцесса Феодора Косара.

- Это земля прекраснейших чудес!

- Каких чудес? - выспрашивала дальше принцесса.

- Разных. В ее горах днем скрывается месяц. На ее вершинах смешиваются ветра, - с восторгом говорил король Иоанн-Владимир, счастливый, что принцесса расспрашивает его о Зете. – Это земля, которая, когда ее ранят, сама себя лечит, обрастая лекарственными травами.

- Есть ли бедность в Зете?

- Там, где есть бедность, она  сокрыта.

- А какой народ в Зете?

- Это люди из крови, из плоти и из гордости, - король Владимир печально улыбался. – Лучше - трудно найти.

- А где находится Зета? - принцесса Феодора Косара ожидала, что король Владимир укажет какое-нибудь направление, но он смотрел вверх.

- Под самым звездным в славянских землях небом!

- А как можно добраться до Зеты? - захотела узнать принцесса Феодора Косара.

- Быстрее всего? - следовал за ее желанием король Иоанн-Владимир.

- Быстрее всего.

- По следам моих мыслей, - сказал король Иоанн-Владимир и спросил: - Какие страдания ты для меня готовишь, дочь моего мучителя?

- Все равно, кто меня родил, мой король, - отвечала принцесса Феодора Косара. – Я рождена для Тебя… Я несчастна от того, что я дочь Самуила, но я счастлива, потому что люблю тебя. Я хотела бы быть Твоей мыслью о свободе Зеты.

ХХХ

Свою тайну никто никогда еще не сохранил тем, что подкупил того, кто о ней знает, не удалось это и принцессе Феодоре Косаре, хотя она и подкупила принцессу Марию своей девичьей царской короной.

Принцесса Мария была по своему нраву одной из тех женщин, которые наверняка сохранят тайну, только если не знают ее.

А были у принцессы Марии и тайные намерения относительно тайны принцессы Феодоры Косары. Она хотела заполучить царскую корону, но, пока этого еще не случилось, хотя бы быть первой среди женщин царского двора в Преспе. И она не имела права останавливаться на короне принцессы. Есть еще и другие короны.

Тайну, которую ей доверили от безысходности, принцесса Мария хранила только до встречи с мужем, принцем Владиславом, к которому она сразу же направилась из храма Святого Ахиллея.

Как принцесса Ирина открыла тайну принцессы Феодоры Косары своему мужу, принцу Гавриле Радомиру, так и принцесса Мария ту же тайну рассказала своему мужу, принцу Владиславу. Но не с целью, чтобы и он принцессу Феодору Косару и ее тайну сохранил и защитил, а чтобы, используя ее как орудие, начать мстить царю Самуилу и всему его роду. К этой мести принц Владислав готовился со дня своего второго рождения, когда был убит его отец, и когда дядя Самуил стал ему вторым отцом. Возможно, время сделало бы свое, если бы принцесса Мария ежедневно, начиная со дня их венчания, не подготавливала к этому принца Владислава, постоянно напоминая о страшной смерти отца и о его праве старшего, праве первого среди братьев.

Показала принцесса Мария принцу Владиславу девичью корону принцессы Феодоры Косары, причем блеск ее глаз затмевал сияние короны.

- Что это? - спросил принц Владислав, догадываясь.

- Сам видишь и знаешь. Мы должны брать то, что нам принадлежит, - сказала принцесса Мария и рассказала тайну принцессы Феодоры Косары. – Наступает то, чего мы ждали, скоро и ты так же возьмешь царскую корону Самуила.

- У него крутой нрав. Он убьет меня, если я открою ему тайну, - боялся Владислав, трусливо мечтая о мести.

- Почему тебя? Пусть убьет начальника царской темницы Радагора. Он и так предан не тебе, а принцу Радомиру. Мы ничего не теряем!

- Как это его?

- Скажи ему, пусть сдастся сам, чтобы ты не выдал его Самуилу, мой принц, который должен стать царем, - сказала, целуя его, принцесса Мария. – Важно сделать первый шаг, остальное пойдет легче!

XXXI

И даже когда король Иоанн-Владимир и принцесса Феодора Косара были не вместе, они не расставались.

Следуя за своими мыслями, принцесса Феодора Косара была рядом с королем Владимиром.

Они вели мысленные разговоры.

- Думаешь ли ты обо мне, король Владимир?

Они слышали мысли друг друга через каменные стены и царской темницы, и царских палат.

- Как и ты обо мне, принцесса!

Ни секунды, ни в одной его мысли она не усомнилась.

Настолько глубоко он вошел в ее мысли, что когда бы она не положила руку себе на лоб, она слышала биение его сердца.

- Почему ты затаила дыхание? - спрашивала ее его мысль.

Они показали друг другу свои сны, и с тех пор встречались и во сне.

Просыпалась принцесса Феодора Косара с болями короля Иоанна-Владимира.

И забирала их в свою душу.

XXXII

Не упуская возможности причинить своему дяде боль, которая проймет до глубины сердца, и хорошо зная, что Косара – его любимица, принц Владислав через Радагора, начальника царской темницы, известил царя Самуила о тайной любви принцессы Феодоры Косары и заключенного короля Иоанна-Владимира.

Царь Самуил почувствовал боль, которая его сломала настолько, что, несмотря на крутость нрава, он даже не убил Радагора.

Из страха перед царской дядиной горячностью, которая могла на него обрушиться, он сообщил ему эту тайну через других людей, среди которых был и Кирилл, игумен храма Святого Ахиллея.Все это принц Владислав проделал окольными путями, чужими руками, а сам перед царем Самуилом появился как заботливый защитник принцессы Косары, полный братской любви, потому что принцесса относилась к нему как к родному брату.

Царь Самуил злился и на свое решение не убивать короля Владимира под Обликом в Зете, и на то, что не казнил его в Преспе,  и на свое первое разрешение, данное принцессе Феодоре Косаре, чтобы на день Введения во храм Пресвятой Богородицы, день девичьего милосердия, она спустилась в проклятую темницу.

- Больше ты не пойдешь в темницу, - приказал принцессе Феодоре царь Самуил.

- Насколько мне известно, Твоя царская милость, она только однажды спускалась в темницу, и то с Твоего разрешения, на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, день девичьего милосердия, - дал о себе знать оставленный без внимания принц Владислав.

Принцесса Феодора Косара смотрела на принца Владислава с благодарностью, уверенная, что он искренне защищает ее.

- Ты ничего не знаешь! - злился царь Самуил и на племянника, принца Владислава, и, раз уж должен, на дочь-любимицу: «Откуда этот здесь взялся? Всегда он появляется, когда не надо!»

- Я все знаю. Ты ходила в темницу каждый день!

- Да, ходила! – принцесса Феодора Косара смотрела отцу прямо в глаза, чего он никак не ожидал. – Туда меня отвела Божья воля.

- С каких это пор Божья воля зовется сербским королем Иоанном Владимиром?

- И король Владимир – Божье творение, отец.

Впервые царь Самуил опустил руку, которой собирался кого-то ударить. Почему именно она должна была так с ним поступить? Почему молчит принц Радомир? Он наверняка все знал. Радомир знает все, даже то, чего он сам, царь, не знает.

- Приведи принца Радомира, - приказал Самуил принцу Владиславу.

Принц Владислав выходил неохотно и медленно.

Царь Самуил дождался, когда выйдет принц Владислав. Хотя бы сейчас он с глазу на глаз поговорит с дочерью.

- Я поклялся твоей матери, что буду беречь тебя пуще глаза, - царь Самуил в бешенстве развел перед дочерью руками. – Неужели я не берег тебя, как свое величайшее сокровище?

- Я не из твоей сокровищницы, отец, - ответила принцесса Феодора Косара тоном, каким до сих пор никогда не разговаривала с отцом.

Защищая свою любовь, она больше не считалась с любовью отца.

- Я все знаю, - в бешенстве повторил царь Самуил.

- Я люблю его, отец.

- Любовь хрупка. Я разобью ее. Я все знаю.

- Отец, если ты все знаешь, тогда тебе известно и то, что я не буду жить без него.

- Ты будешь жить, а его не будет.

- Не будет и меня!

- Я убью его!

- Отец, ты уже его однажды убил. Я вернула его к жизни. Сейчас ты можешь убить меня.

- Ты будешь жить! – отрезал Самуил. – Нам надо было раньше выдать тебя замуж. Мы должны найти тебе мужа…

- Поздно искать…

- Достойного нам… - продолжил свою мысль царь Самуил, надеясь, что дочь последует за ходом его рассуждений.

- Нет большего достоинства, чем то, которым обладает король Владимир. Или король Владимир, или никто, - принцесса Феодора оставалась при своем и при своей любви.

- Пусть будет никто, пока мы тебе его не найдем, - настаивал на своей воле царь Самуил.

- Или король Владимир, или озеро. Я утоплюсь в тот день, когда ты меня не пустишь к нему в темницу, - как царь Самуил был неудержим в ненависти и силе, так и принцесса Феодора Косара была настойчива и безудержна в своей любви к закованному королю Иоанну Владимиру.

- Ты утопишь и меня, - и царь Самуил выдвигал условие: он или Владимир, отец, который больше всего любил ее, или тот, в кого она сама влюбилась.

- Я думала, отец, что ты мне ни в чем не можешь отказать. – Когда начинают капать девичьи слезы, возникает колодец печали: а вдруг всерьез расплачется?

- Проси, чего хочешь, кроме короля Иоанна-Владимира, - предлагал царь Самуил.

- Я хочу только короля Иоанна-Владимира, - колодец вмиг пересох. – Я отдала ему себя, отец, на всю жизнь!

- Я предлагаю тебе все, кроме короля Владимира, - пресек дальнейшие разговоры царь Самуил. Неужели это его любимица-дочь? Как будто кто-то ее подменил. Никак ей не угодишь. Может, дать ей выплакаться? А хорошо знает, что даже одна ее слеза для него – потоп.

- С королем Владимиром у меня будет все, - пресекла и принцесса Феодора Косара, показав себя настоящей дочерью своего отца. – Отец, ты мне нигде не сможешь найти короля, кроме как в своей темнице. Освободи его от оков, чтобы он мог обнять меня. Если сербский король Иоанн-Владимир не обнимет меня, меня обнимут волны нашего озера. Тебе решать!

Сказав это, принцесса Феодора Косара, как послушная царская дочь, вышла из зала ожидать решение отца.

XXXIII

- Может, уже сегодня, отец, расковать сербского короля Иоанна-Владимира? - принц Гаврила Радомир ошеломил своей идеей и отца, царя Самуила, и двоюродного брата, принца Владислава.

- Не ослышался ли я? - спросил Самуил.

- Не по-людски это – убивать закованного короля, - язвительно вставил принц Владислав, чтобы объяснить, что именно хотел сказать принц Радомир.

- Не ослышался ли я? - повторил царь Самуил.

- Ты не ослышался, отец, это был голос разума, - принц Гаврила Радомир говорил медленно, чтобы отец, царь Самуил, полностью его понимал.

- Его надо убить! - отрезал Самуил.

- Если мы до сих пор этого не сделали, сейчас уже не надо! - настаивал на разумности принц Гаврила Радомир.

- Ты вступил в заговор с принцессой Косарой, - сказал принц Владислав. – Ты любишь ее не больше, чем все мы.

- Отец, на нас, сейчас уже с большим войском, идет ромейский царь Василий. Константинополь сотрясается от армии, которая из него выходит. Думаешь, сербские земли, прежде всего Зета, не воспользуются нападением Василия на нас? - спросил принц Гаврила Радомир.

Царь Самуил в бешенстве только тяжело выдохнул.

- Они – под нами, а не под царем Василием, - осмелел принц Владислав. – Василий и для них – враг.

- Отец, мы хорошо знаем, они воспользуются царем Василием, только чтобы выскользнуть из-под нашей власти, а потом будут и с ним воевать, - излагал принц Радомир. – Точно так же и ты, отец, вместе с братьями, воспользовался ромейской войной с болгарским царем Петром, чтобы выйти из-под власти болгар…

- Это не одно и то же, - Самуил не признавал того, о чем и сам думал. Почему он напоминает ему о братьях и болгарском царе, когда болгарская корона сейчас находится в Преспе.

- Мы заполучили сербские земли мечом. Мечом мы их и защитим, - принц Владислав не столько пытался сохранить сербские земли в царстве, сколько хотел довести до конца задуманный хитрый план, поэтому в выборе между отцом и сыном оставался на стороне дяди.

- Мечом мы не сможем их защитить, потому что мечи нам будут нужны против ромеев и Василия, - продолжал принц Гаврила Радомир.

- Скажи уж сразу, что ты задумал, - царь Самуил понимал, о чем ему хочет сказать сын, и он бы с удовольствием согласился, если бы до этого не было разговора с принцессой Косарой.

- Думаю, мы должны освободить сербского короля Иоанна-Владимира и женить его на принцессе Косаре, - терпеливо настаивал на своем принц Гаврила Радомир.

- Чтобы из раба сделать друга? – изумился принц Владислав. – Такого еще не бывало!

- Чего только не бывало и то ли еще будет, - усмехнулся принц Гаврила Радомир, будучи уверенным, что отец его уже понимает.

- Я бы охотнее его убил, - процедил сквозь зубы царь Самуил, и сам замечая, что уже стареет, потому что говорит «что бы сделал», а не «что сделает», и что позволяет принцу Радомиру то, чего раньше не разрешал. Интересно, что это означает: что он делится властью? или теряет власть?

- Явись великодушным, отец. Вернем ему Зету, а в придачу дадим Драч, чтобы и в нем он правил от твоего имени.

- Драч в придачу к Косаре? – горько рассмеялся принц Владислав. – Драч должен был быть моим городом, а Дукля – моей землею!

- Есть еще города. А Драч нужно защищать. Ромеи нападут на него с моря, а Зета – с суши. Лучше сами отдадим, чем он потом сам его завоюет, отдадим, и пусть защищает его от Ромеи и царя Василия.

- Не так-то легко мы построили царство, чтобы так его делить, - горячился принц Владислав, уверенный, что делят что-то, что по всем правилам должно принадлежать ему одному. Сейчас он это защищает.

- Как бы серб не обманул? - царю Самуилу, пока он пытался с этим примириться, стало ясно, что царство он оставит принцу Гавриле Радомиру, потому что с принцем Владиславом он его потеряет.

- Король Иоанн-Владимир – честный человек, и если он даст нам слово мира, он любой ценой сдержит его, - принц Гаврила Радомир был схож характером с королем Иоанном-Владимиром, поэтому таким он его знал и чувствовал.

- Разве сербам можно верить на слово? - возмущался принц Владислав, придя в волнение от сложившейся ситуации, в которой он остался не у дел.

- Сербы держат слово. Боюсь, король Иоанн-Владимир, дав обещание, принес бы нам и свою голову, только чтобы не нарушить данное слово.

- Я это запомню, - насмешливо сказал принц Владислав удивленному принцу Гавриле Радомиру. – Если когда-нибудь представится и такая возможность.

XXXIV

- Можешь ли ты простить моего отца? - спрашивала принцесса Феодора Косара короля Иоанна-Владимира, пока с него снимали оковы.

Король Иоанн-Владимир молчал.

- Можешь ли ты простить моего отца? - до него доносился отзвук ее вопроса, сливающийся с бряцаньем сбрасываемых оков.

Она спрашивает его или его совесть? – и король Иоанн-Владимир сам себя перепроверял.

- Бог есть любовь. И чем больше мы любим, тем больше в состоянии прощать, - выговорил, наконец, король Иоанн-Владимир, заметив, как его слова озарили лицо принцессы Феодоры Косары. – Не бывает прощения без любви к Богу. Те, что не умеют прощать, не любят ни себя, ни других, не любят ни Бога.

XXXV

- Я хочу, чтобы сербское королевство Зета было полностью свободным, - сказал Самуилу король Иоанн-Владимир после того, как принцесса Феодора Косара вывела его вперед.

- Будет! Будет! Но у моего царства будет право первенства, - сказал царь Самуил. – Как и у Зеты есть королевское право первенства над Травунией.

- Только не под твоим правом первенства, - поставил условие король Иоанн-Владимир. – Зета – первое сербское королевство.

- Все равно, - сказал царь Самуил.

- Если все равно, тогда я возвращаюсь назад, в темницу!

- Я предлагаю тебе Зету, а ты хочешь в темницу. Иди! - вспыхнул Самуил.

- Иду, потому что Зета, находящаяся под чьим-либо правом первенства, будет для меня темницей! - впал в запальчивость и Владимир.

-Отец, я должна целовать тебя из чувства долга, но я буду целовать тебя от всего сердца, если ты освободишь короля Иоанна-Владимира и дашь свободу королевству Зета, - сказала принцесса Феодора Косара. – Тогда ты освободишь мою любовь.

И царь Самуил знал, что в этом, последнем, он не может отказать своей дочери-любимице.

XXXVI

Когда король Иоанн-Владимир сел за царскую трапезу, у царя Самуила появился собеседник, с которым он мог разговаривать как правитель с правителем, на равных.

- Все ли еще, король Владимир, ты поминаешь Бога, - спросил царь Самуил.

- Кого другого мне постоянно поминать, кроме Бога? - спросил король Иоанн-Владимир.

- Думаешь, что над тобой только он? - смеялся царь Самуил.

- Думаю, что над нами всеми Божья правда, - ответил король Иоанн-Владимир.

- А в чьих руках была правда, когда ты был в моей темнице: в Божьих или в моих?

- Если Господь хотел через страдания привести меня к ней… - король Иоанн-Владимир посмотрел на принцессу Феодору Косару. – Тогда это может быть только Божья правда… А мы, правители, мы можем быть справедливыми…

- Чрезмерная справедливость губит государство… - заметил царь Самуил. – Мое право – это право моего меча!

- Государство без справедливости – это всего лишь место для разбоя… - продолжал король Иоанн-Владимир и вдруг неожиданно спросил: Задал ли ты, царь, когда-нибудь себе вопрос: сколько бед приносят твои походы?

- Хорошо, что хотя бы в таком вопросе ты, наконец-то, признаешь меня царем, - сказал царь Самуил. – Я делал все, что задумал. На остальное внимания не обращал.

- Кому постоянно снятся войны, у того, должно быть, и сны кровавые, - не смог удержаться король Иоанн-Владимир, чем удивил и самого себя.

- Ты, король Владимир, похоже, умеешь с царем разговаривать. Ни о чем не промолчишь! – смеялся царь Самуил. – Может, есть и такие правители, которым не сняться завоевания и войны… То, что произошло между вами, мне не снилось. Интересно, хороший это знак или плохой? Посмотрим. Во всяком случае, я вас благословляю.

XXXVII

Царь Самуил с тяжелым сердцем, над которым разум и обстоятельства одержали победу, повел себя великодушно по отношению к своей любимице дочери, принцессе Феодоре Косаре. Он показал себя нежным, без меры и всецело, так, как это умеют делать тираны, когда им ничего другого не остается. Он выполнил то, в чем единственно хотел, мог и желал отказать. Освободил из оков и темницы Иоанна-Владимира, короля сербской земли Зеты.

А поскольку король Иоанн-Владимир не хотел выходить из темницы без своего дяди Драгомира, князя Травунии, царь Самуил освободил и его, вернув им их земли, чтобы от его имени там правили, без права первенства его царства.

И кроме того, царь Самуил пообещал отдать королю Владимиру свое величайшее сокровище – принцессу Феодору Косару, свет двора в Перспе, а в придачу к ней землю Драч, чтобы, включая Зету, он правил всей Диоклетией - это по-латыни, а по-сербски - землей Дуклей.

Царь Самуил хорошо знал, что великодушие могущественного царя, который освобождает из темницы своих самых знатных пленников, а потом с лихвой возвращает им их земли и прежнее сияние их корон, можно назвать только слабостью царства.

Он знал, что любая слабость царства прикрывается показом в нем всего самого блестящего, что демонстрируют только во время великих празднеств. Когда празднуют широко, не спрашивают об убытках, которые могут быть гораздо большими.

Поэтому царь Самуил приказал, чтобы во славу замужества любимой дочери, принцессы Феодоры Косары, в Преспе и во всем царстве его, во всех землях царства его, а также в Зете и Травунии, подготовили празднество, которого до сих пор в царстве не бывало.

Впрочем, думал царь Самуил, так лучше всего, помимо прочих оповещений и сообщений, показать царю Ромеи Василию, что его совсем не боятся.

Пока василевс Василий набирает войско, он, Самуил, набирает сватов. Не знает ромеец-царь, что набирать войско и набирать сватов – этот одно и то же: с этими же сватами он выйдет к нему на битву.

XXXVIII

Не было в царской Преспе более светлого венчания, чем когда перед алтарем храма Святого Ахиллея, рядом с кивотом, уставленным свечами, предстали король Владимир и принцесса Феодора Косара.

Король Иоанн-Владимир, воплощение достоинства, похудел и побледнел, но по лицу его было видно, что душа его светла, а сердце чисто.

Во время венчания задрожали колени у ослабевшего в темнице, израненного оковами, изнуренного многочисленными лихорадками и потерями сознания короля Иоанна-Владимира, и венчальная корона начала падать с его головы, с высоты его роста. Неслышный крик прозвучал в душе принцессы Феодоры Косары.

Если бы корона упала – это было бы плохим знаком. И она бы упала, если бы не проворный и заметно более низкий ростом деверь, принц Владислав, ловко, в мгновение ока не ухватил ее, вызвав единодушный вздох облегчения переполненного храма, как будто бы выдохнул сам Господь.

- Береги корону, зять, - со странной усмешкой сказал принц Владислав, поднимаясь на цыпочки, чтобы вернуть корону на голову короля Владимира.

- Была бы голова, а корона для нее найдется, - прошептал король Иоанн-Владимир.

«Буду иметь это в виду», - подумал принц Владислав, всегда имея про себя задние мысли и находясь в состоянии какого-то ожидания.

XXXIX

Причиной невиданных доселе свадебных торжеств в Преспе были не только желание и царская прихоть Самуила, не только вечная готовность народа праздновать, но и желание самой принцессы Феодоры Косары.

В этом желании она не была эгоистична, хотя ей и был по вкусу такой отъезд из царской Преспы в Королевство Зету. Она хотела этого ради короля Владимира. Хотела, чтобы ему от души, радостно кричали все те, которые встретили его ненавистью и ругательствами. Хотела, чтобы все они те осенние следы плененного короля Иоанна-Владимира, на которого они плевали, сейчас полностью засыпали весенними цветами.

И только у принца Владислава и принцессы Марии было смешение чувств.

Принц Владислав был доволен, что по швам трещит власть его дяди, царя Самуила, и был недоволен тем, что расточается то, что, по его мнению, давно должно было ему принадлежать и что будет ему принадлежать.

Принцесса Мария была несчастна оттого, что при ее замужестве таких торжеств не устраивали, хотя, конечно, ее отдавали не на царство, а в княжество Брся. Была она и счастлива оттого, что теперь в царском дворе в Преспе она будет единственной первой принцессой, которая теперь не пропустит ничего из того, что до сего времени от нее ускользало.

XL

На великих торжествах в Преспе короля Иоанна-Владимира так возвысили, что ему было легко оставаться скромным и сдержанным. Из многочисленных блюд он ел только рыбу. Из многочисленного питья пил только родниковую воду. Он соблюдал воскресный пост. И наконец сумел вздохнуть спокойно, когда после венчания они уехали из кипящей от празднеств Преспы.

Королева Феодора Косара полностью предалась своему счастью, непрестанно думая о том, будет ли она счастлива в Зете? Это тревога, а может, предчувствие, или, не дай Бог, проклятие?

Когда они направились в Зету, королеве Феодоре Косаре показалось, что она вышла замуж за горный ветер.

Так сильно короля Иоанна-Владимира влекла свобода. Перед Зетой он смешался с другими весенними ветрами. Все пахло им.

Перед Зетой короля Иоанна-Владимира ожидали, выйдя ему навстречу, глашатаи.

Вышли, чтобы сообщить королю и королеве, что в их честь во всем королевстве Зете и в стольном граде Краине готовятся пышные торжества.

- Я не хочу торжеств в Зете, - сказал король Иоанн-Владимир.

Глашатаи его не поняли. Они отвыкли от того, что всякое королевское слово – закон. И продолжали нахваливать готовящиеся торжества.

- Я не хочу никаких торжеств в Зете, - приказал король Иоанн-Владимир.

- Понятно. Они будут только в Краине, - глашатаи никак не хотели уразуметь, что король всегда приказывает, даже когда дает советы.

- Я не хочу торжеств и в Краине.

Глашатаи его не поняли, но догадались, что это королевский приказ. А королевские приказы необязательно понимать, их надо обязательно выполнять.

И глашатаи помчались впереди молодых, чтобы отменить готовящиеся торжества.

Это событие на миг испортило настроение принцессе Феодоре Косаре.

- Народ хотел быть в нашу честь счастливым, - сказала она.

- Пусть народ в нашу честь закончит свои весенние работы.

- Ты рад видеть Зету? - спросила его королева Феодора Косара.

- Чему мне еще радоваться, как не тому, что я с тобой в Зете.

- Но свое возвращение в свое королевство ты отмечать не будешь, - королеве Феодоре Косаре это казалось несправедливым.

- Так же, как помню, как в Преспе меня встретили подданные Самуила, - король Иоанн-Владимир даже в моменты своего наивысшего счастья не мог обойтись без горечи. – Я так же не забыл, как меня из Облика проводили мои военачальники.

- Ты можешь их простить?

- Могу. Но прощение дается не торжествами, - король Иоанн-Владимир был рассудительным.

- Но все-таки из Преспы нас проводили со славой и почестями, - прибавила королева Феодора Косара. – И поэтому я была счастлива.

- Это был только способ получить мое прощение.

- В чем же тогда разница, мой король? Двух счастий не бывает, если счастье есть, то оно одно!

- С той лишь разницей, моя королева, что в Зете я сам – король, - король Иоанн-Владимир немного помолчал, а потом добавил: - Счастье прославлять не нужно, чтобы оно не зазналось. И только у тебя, моя королева, есть право на мою радость, потому что жизнью я обязан только тебе.

В стольной Краине король Иоанн-Владимир и королева Феодора Косара сначала вошли не в королевский двор, а в престольную церковь Святой Богородицы Краинской, чтобы молитвой поблагодарить за свободу, любовь и верный путь, и чтобы принять святое причастие.

Во время причастия вокруг короля Иоанна-Владимира заиграл свет. Длинные нити лучей тянулись к куполу церкви.

Эти нити королеве Феодоре Косаре показались основой для ткачества. И она подумала о том, что на них можно выткать золотое полотно любви.

XLI

Перед церковью короля Иоанна-Владимира и королеву Феодору Косару ждали вельможи Зеты и королевские военачальники, чтобы поклониться молодым, поблагодарить за свободу Зеты, поздравить с супружеством  и пожелать, чтобы их любовь  была долгой и счастливой.

Среди них было и большинство тех, кто безжалостно провожал его из Облика в рабство Самуилу. Они пришли не только поклониться, но и получить прощение.

Если бы не любовь, которая захватила его целиком, которая вернула ему Зету и с которой он туда вернулся, король Иоанн-Владимир посмотрел бы на них с укором. А так в его глазах не было такого выражения, и в его душе не было ничего, кроме любви. Ни следа от ненависти и желания отомстить. Чтобы жить, надо прощать.

- Прости нас, король Владимир, - громко произносили все одно и то же.

- Пусть тебя простят Бог и твоя совесть, - раздавал он отдельные прощения. – Прощай и ты того, кто под тобой.

Ниже всех и дольше всех кланялся Павлимир, жупан Облика. Только чтобы вымолить прощение.

- Есть ли, король Владимир, мне прощение?

- Прощение – Божья милость, - говорил король Владимир. – Ты уже прощен. Я только себе свои грехи не могу простить.

Сладкоречивый и угодливый Павлимир начал расхваливать великое добросердечие короля Владимира, который, смотрите, забыл, как они греховно себя повели, и как король за это пострадал.

- Бог нас учит прощать, но не забывать, - сказал король Владимир, а потом то же самое повторил устами народа. – Умно прощать, глупо забывать!

Павлимир, конечно, не заслужил, но сербский народ Зеты заслужил, что король прощает и судит народной мудростью.

XLII

В первый вечер пребывания в королевском дворе в Краине первый раз общее ложе разделили король Иоанн-Владимир и королева Феодора Косара.

Это была ночь полнолуния. Их захлестнул прилив чувств.

Прежде чем лечь в постель, они помолились Богу, но молитвами были и их слова любви, превращавшиеся в страстные поцелуи.

И когда они слились в постели, они слились и в молитвах, и в поцелуях.

Они отдавались друг другу с божественной чистотой.

В них пылало все то, что так долго разгоралось.

Она открыла ему душу. Его голос эхом отзывался в ней.

Когда их тела соединились, они почувствовали, что их души растворились друг в друге.

В самые величественные минуты они восхваляли Бога. Потому что любовь и есть Бог.

И когда их тела отделялись друг от друга, души оставались вместе. И это уже не зависело от того, слиты или разделены их тела, их души навечно останутся слитыми воедино.

- Ты порывиста, как серна, моя королева, - говорил ей король Иоанн-Владимир.

- А ты, я вижу, снова почувствовал охотничью страсть, мой король, - отвечала ему королева Феодора Косара, целуя его в самое сердце.

В ту ночь полной луны и полной любви Сербское королевство Зету заливали огромные волны и с моря, и с озера.

XLIII

Королева Феодора Косара полюбила ставшую ее второй родиной землю Зету такой же любовью, которая и привела ее сюда. И ее любовь приняла образ этой сербской земли, высоту ее гор, ширину ее моря и прибрежной полосы, сияние ее солнца и сладость ее плодов.

Казалось, что в Зете тепло не от ее расположения под солнцем, а от любви короля Иоанна-Владимира и королевы Феодоры Косары.

А они целовались, охватывая взглядом всю Зету.

Куда бы они ни посмотрели, горизонты расширялись…

За ее взглядом и с моря, и с озера, полетели, клекоча, чайки.

Куда бы они ни направились, перед ними расстилались тропинки из цветов.

Дороги, по которым они постоянно ходили, каждый раз выглядели по-другому.

Видел народ королевства Зеты, что сила любви могущественнее любой власти, особенно если речь идет о любви короля Иоанна-Владимира и королевы Феодоры Косары.

Почувствовал народ в них святую тройственность доброты, красоты и любви.

Любовь короля Иоанна-Владимира и королевы Феодоры Косары придавала смысл любому проявлению жизни в Зете.

И установилось в их королевстве уважение к любви так же, как устанавливается закон.

И разнеслась весть о любви короля Иоанна-Владимира и королевы Феодоры Косары, чудесной, как и сама их жизнь, не только по их земле, но и по многим землям тогдашнего мира. Весть эту разносили ветры, и возвращало эхо с моря.

Все, что зацвело этой весной в Зете, пахло любовью короля Иоанна-Владимира и королевы Феодоры Косары.

XLIV

Ни одна ночь не опустилась на Зету без того, чтобы королева Феодора Косара не посмотрела с вечера на звезды: как они появляются, как зажигаются.

Король Иоанн-Владимир был прав: в небе над Зетой звезд больше всего.

Будучи ребенком, брсячкой княгиней, она любила подолгу глядеть в далекие и над Преспой более редкие звезды и загадывать, где чья звезда. По их созвездиям она определяла сначала, когда вернется с войны отец, а потом - и брат.

И сейчас в Зете королева Феодора Косара пыталась узнать свои звезды из Преспы и снова загадать, где чья, всегда выделяя ту, которую посвятила королю Иоанну-Владимиру, в постель к которому она шла с мириадами звезд в глазах, неся ему их, как свет любви.

И каждый вечер в ее глазах все звезды соединялись воедино.

Когда бы королева Феодора Косара не посмотрела в небо, она была уверена, что, будучи такой счастливой, способна передвигать их по небу, а в страхе, что и у счастья есть конец, разметать их по небу.

Однажды вечером пролетела по звездному пути одна падающая звезда. Королева Феодора Косара не была уверена, не одна ли это из тех звезд, что предназначались отцу Самуилу. А потом еще одна начала мерцать. Ей показалось, что звездное небо взволновалось, и что вслед за этой звездой начнут падать и другие звезды.

У ее больше не было храбрости смотреть в небо!

XLV

Проходило время, вместе с армиями, которые бились за земли.

Подтвердилось, что все, что создано силой, ненадежно.

Силой созданное царство Самуила рушилось под еще большей силой.

Ромейский василевс, Василий Македонец, лично возглавляя огромное войско, разгромил на Беласице Самуила, царя всех самозванцев, и его армию.

Победа была такой, что после нее василевсу Василию и его армии воздвигли в Константинополе золотую триумфальную арку.

После страшной победы ромеи взяли в плен пятнадцать тысяч воинов Самуила. Василевс Василий приказал всех их ослепить, а каждому сотому оставить по одному глазу, чтобы кривые могли отвести слепых Самуилу в Преспу.

Кто все может, должен быть готов ко всему. Самуила ждала встреча с воинами.

Те, которые раньше в длинных колоннах возвращались в Преспу славные и сильные, теперь входили в нее, тоже в длинных колоннах, но отчаявшиеся и страдающие. Они шли один за другим, держась за веревки.

Те, которые раньше шли, приветствуемые неумеренными радостными криками, теперь проходили под причитания и стоны до неба.

Этого не могло выдержать даже твердое сердце царя Самуила. Его грудь разорвалась от боли, но он остался стоять на ногах, прислоненный  к дверному косяку царской галереи.

Колонны слепых страдальцев долго проходили перед мертвым царем, который, начав с ничего, ничем и остался!

«Божья справедливость медленна и страшна», - шептали на похоронах Самуила в церкви Святого Ахиллея.

XLVI

Гибнущее, разоренное и распадающееся царство Самуила наследовал в царской Преспе сын Самуила, принц Гаврила Радомир. Наследовал его и по праву сына умершего властелина, и по своему желанию, и по воле Самуиловых военачальников и вельмож, готовых спасти все, что еще от царства спасти можно, и спасти в этом великом бессилии и распаде как можно больше.

Новым царем Гаврилой Радомиром в царской Преспе были недовольны только принц Владислав и принцесса Мария. Им не пошла в науку страшная Божественная справедливость, которую испытал на себе Самуил. Принц Владислав изнутри сгорал от скрытой ненависти так, что был весь обожжен снаружи. Ненависть его превратилась в гнев, который не устаревает. Если верно то, что похожие люди обязательно находят друг друга, а со временем становятся одинаковыми (муж и жена – одна сатана), то принц Владислав по себе нашел принцессу Марию. Они двое были обуяны завистью. А у зависти было сияние царской короны, которую они двое вожделели всеми фибрами своей души.

Новый царь Преспы Гаврила Радомир по быстрым своим глашатаям, которых несчастье заставило быть еще более быстрыми, сообщил своей сестре Феодоре Косаре, королеве сербской земли Зеты, о злой судьбе их отца, царя Самуила, и большой пагубе войска его, которые не дали ему возможности порадоваться царской короне.

«О, Господи, неужели ты так меня наказываешь за ненасытное мое счастье? - молилась, раскаивалась и кляла одновременно благородная королева Феодора Косара, пытаясь, в отчаянии, найти в этом и свою вину. – Я настолько возгордилась в своем счастье, что должна была быть готова к своему несчастью».

«Как остановить распад и народное истребление, чтобы и самому спастись от всякой ненависти? - по тем же глашатаям просил царь Гаврила Радомир совета от короля Иоанна-Владимира. – Как сделать так, чтобы этот погром, который надо выдержать, не отразился на душе моей?»

«Терпи и держись, ты уже вынес значительно более тяжелые испытания. Пусть тебе примером послужит и мой опыт. Реже будешь грешить, если будешь хотя бы догадываться о том, чего не знаешь. Остальное предоставь Богу, - советовал король Иоанн-Владимир. – Непрестанно побеждает лишь тот, кем руководит благость».

XLVII

Беда всегда такова, что и появляется всегда нежданно. Она предпочитает неожиданность. В Зете говорят, что у нее длинный хвост.

И никогда беда не приходит одна. Всегда они объединяются в пары, по несколько сразу. Часто они принимают вид стервятников, которые парят над горами, так что рукой не дотянуться.

 У злых голосов далекое эхо – поэтому так опасалась за будущее королева Феодора Косара, ее объял всепоглощающий страх за брата, страх, связанный с проклятием его вступления на престол: удастся ли ему царствовать в мире?

И правда, не успел царь Гаврила Радомир поносить царской короны. Не успел и проявить всепобеждающей благости.  Все началось и закончилось первой царской охотой на Охридской горе, охотой, которая и зовется-то коронационной, потому что новый царь обязан ее провести, здесь демонстрируются и приобретаются первые достоинства.

На первой царской охоте погиб царь Гаврила Радомир. Застреленный, случайно или намеренно, пущенной в него стрелой, или неслучайной стрелой, про которую народу сказали, что она случайная, хотя, когда правитель от них погибает, - все стрелы случайные и намеренные!

Когда царь падает, первой скатывается корона.

Корона царя Гаврилы Радомира прикатилась к принцу Владиславу, который уже и голову для нее приготовил, как будто бы всегда только и ждал этого момента.

Известия о царской смерти и о новом царе распространились от Преспы до Краины в Зете. Их разносили столь быстрые глашатаи, которые друг с другом даже не пересекались.

Одни сообщали, что принц Владислав, уже царь, в минуту отчаяния, из-за невыносимой боли по ушедшему царю и страстного желания отомстить, сам наказал на Охридской горе несчастного, который пустил стрелу в царя Гаврилу.

Другие выражали сомнение: а не совершил ли царь Владислав это отмщение намеренно и лукаво, как цареубийца, если, конечно, этот несчастный и в самом деле был виновен, чтобы во время суда не вскрылось, кто подтолкнул его к убийству и по чьей воле он пустил ту злосчастную стрелу.

Первых глашатаев в Зету послал царь Владислав тотчас же после коронации в церкви святого Ахиллея. Он сообщал о несчастье, из которого вышел с царским достоинством. И спрашивал у короля Иоанна-Владимира совета как править мудро и справедливо, но просил не передавать его через глашатаев, а самому доставить в Преспу.

«Посвяти меня в то, что знаешь ты, и чего не знаю я, - приглашал царь Владислав. – Будь моим желанным гостем в царском дворце, за царской трапезой и на царской охоте».

Другие глашатаи были тайными, их послал верный Самуилу полководец Ивац. Он сообщал королеве Феодоре о мести Владислава семье Самуила и о том, что этому царю, носящему корону ее отца и брата, без надежных гарантий верить нельзя.

XLVIII

- Мой король, не едь в Преспу, чтобы, не дай Бог, с тобой не случилось чего-нибудь, как с моим братом, - молила королева Феодора Косара, а необъятное несчастье, свалившееся на ее семью, усиливало и ее неизмеримую любовь к королю Иоанну-Владимиру.

Ее лицо, в котором отражалось счастье и король Иоанн-Владимир, превратилось в зеркало печали, и король видел в нем отражение беспокойства за себя.

- Если эти сведения точны, - король Иоанн-Владимир во всем видел добро и, если одновременно приходили хорошие вести и вести, выражающие сомнение, что все так уж хорошо, всегда склонялся к хорошим. И он не раскаивался, даже если приходилось расплачиваться за веру в добро, не раскаивался, и если оказывалось, что эти другие вести, выражающие сомнение, были истинными. Таким его создал Бог. - Царь Владислав просит у меня совета, и грех его не дать. Ведь если бы царь Владислав, не дай Бог, превратился в тирана, я бы винил себя в том, что не наставил его на путь добра!

- Не дразни судьбу, мой король, - продолжала королева Феодора Косара.

- От судьбы не уйти. Если моя судьба ждет меня там, я должен ехать, - король Иоанн-Владимир давно покорился своей судьбе. – Всех нас ждет одно.

- Мой король, разреши мне поехать в Преспу! - заклинала королева Феодора Косара, в душе она уже решила, что, если людьми управляет судьба, в Преспу сначала отправится она, чтобы защитить короля своей любовью и жертвенностью. – Разреши мне первой поплакать на царских могилах отца моего и брата моего… Разреши мне проверить царя Владислава, услышать, искренни ли его слова, увидеть, как он себя ведет… Как только я увижу и услышу царя Владислава, мне будет ясно, какие вести верны. Как только я посмотрю в его глаза, я узнаю даже его задние мысли… мы ведь росли вместе.

- Хочешь, чтобы я боялся за тебя, моя королева? - заботливо улыбался король Иоанн-Владимир, а из головы не шла мысль: Всегда надо опасаться, чтобы быть уверенным.

- Зачем бояться? Владислав и я выросли вместе, - и королева Феодора Косара по смутным слухам шла за своими мыслями: «Мы росли вместе – и принц Радомир, и принц Владислав, и что ж… Если он захочет меня убить, так тому и быть, только бы ты, мой король Владимир, не погиб».  - Но для тебя, мой король, я потребую самых надежных гарантий.

Король Иоанн-Владимир не мог отказать королеве Феодоре Косаре ни в одном ее желании, а тем более в такое тяжелое время, когда лучше ничего не начинать и в советах быть умеренным:

- Только помни, что и в несчастье надо сохранять трезвость рассудка.

XLIX

В великой скорби по отцу и брату, которую невозможно залечить и слезами, прибыла сербская королева Феодора Косара в царскую Преспу. Царь Владислав встретил ее с почестями, которые и приличествуют ей, и с такой искренностью, что в первый момент ей стало стыдно за свое к нему недоверие. Казалось,  что он полностью понимает ее. Он уже говорил то, что она только хотела сказать.

«После смерти царя Самуила ничего более страшного, чем смерть нашего брата царя Радомира, с нами произойти не могло. Убийца одел нас в траур, а мы так и не узнали, за что и по чьей воле».

Хотела королева Феодора Косара спросить: почему не судили убийцу, чтобы узнать, кто его подослал.

«Я должен был его убить в тот же миг, потому что иначе он бы и меня убил – я ведь скакал рядом с царем Радомиром… - предвосхитил ее царь Владислав. – Лучше бы он убил меня, только чтобы Радомир остался жив».

Королева Феодора Косара оправдывалась за то, что не приехал король Иоанн-Владимир, и искала способа, как от царя Владислава потребовать гарантий.

И опять о гарантиях первым завел разговор сам Владислав: «Я приглашал его от всей души, чтобы он помог мне советами. Но мне известно, как нелегко королю приехать туда, где он был заключен в темнице, без серьезных гарантий. Поэтому я пошлю ему крест как залог веры, чтобы он приехал и разделил с нами наше горе, чтобы облегчил нашу печаль и чтобы посвятил меня в дела государственные, и передай ему, что на коронационную охоту я без него, короля, не поеду».

L

«Почему ты, о король Владимир, не смеешь приехать ко мне? Я приглашаю тебя не как царь короля, а как равного себе и более опытного в управлении народом. Кто мне даст совет, если не ты? Кто, если не ты, поможет мне в трудную минуту сейчас, когда остались только ты да я? С кем мне по-царски порадоваться, когда пройдет время скорби? Твоя королева и моя сестра Феодора Косара сейчас у меня, и ничего плохого с ней не случилось, и все мои, и я сам относимся к ней с уважением и восхищением. Потому что это и ее дворец. Прими веру золотого креста и приедь ко мне, чтобы мы могли разговаривать и договариваться, чтобы ты дал мне совет, а я щедро наградил тебя за это. Какой же я царь, если ты, о, король, ко мне не приедешь?!»

LI

            Но именно золотой крест царя Владислава посеял сомнение в душе короля Иоанна-Владимира. Сияние золота – это сияние алчности и неискренности. С помощью золота получают все, что идет не от сердца. Не зря народ говорит, что там, где есть золото, нет добра. Если царь Владислав призывает его золотым крестом, если и не умоляет, он не зовет его с чистой душой и искренним сердцем.

            «Нам хорошо известно, царь Владислав, что Господь наш, Иисус Христос, сын Божий, который пострадал за нас и наше спасение, распят ни на золотом, ни на серебряном, а на деревянном кресте, который он сам понес перед всеми нами и за нас, - король Иоанн-Владимир вернул золотой крест царю Владиславу, но не отказал в его приглашении приехать в Преспу. – Поэтому, если твоя вера тверда, и если твои слова искренни и правдивы, пошли мне через священников, через своих епископов и через одного монаха-отшельника деревянный крест с твоей, данной в церкви, клятвой на нем, что в царской Преспе со мной ничего не случится, тогда я приеду к тебе, преданный, с крестом, в который верю».

LII

            Обрадовался царь Владислав сообщению короля Иоанна-Владимира.

            И королевская корона Сербского королевства Зеты будет у него под рукой. Сам король Иоанн-Владимир принесет ее. Принесет ее на своей голове. А голова ненадежна, и ее легче всего устранить.

Царь Владислав позвал двух епископов и одного монаха и в сопровождении их, царицы Марии и королевы Феодоры Косары пошел в церковь Святого Ахиллея, где находились царские могилы Самуила и Гаврилы Радомира. Здесь он трижды поклялся на деревянном кресте, над царскими могилами и над кивотом Святого Ахиллея, что с королем Иоанном-Владимиром в Преспе ничего плохого не случится.

Когда посланники с крестом деревянным отправились в Зету, к королю Иоанну-Владимиру, в столицу его, Краину, тогда царь Владислав в Охридский двор послал царицу Марию и королеву Феодору Косару - ведь королеве нужен отдых от страданий, а он, вместе с королем Иоанном-Владимиром, приедет туда потом, когда король прибудет в Преспу, и они договорятся о делах государственных.

Король Иоанн-Владимир, по замыслу царя Владислава, и согласно царской клятве, что с ним в Преспе ничего не случится, и не должен был живым добраться до Преспы, потому что на пути от Краины к Преспе его, на всякий случай, встретят три «разбойничьих» засады.

Царь Владислав должен был только дождаться королевской короны и уничтожить «разбойников», чтобы не открылось, кто эти засады приказал устроить.

LII

Идя в царскую Преспу, в оскудевший дом своего тестя, король Иоанн-Владимир не шел ни царскими, ни королевскими дорогами, потому что в этом путешествии его вел клятвенный крест царя Владислава. Может быть, все дороги креста ведут к Голгофе, но это решает Всевышний. Поэтому король Иоанн-Владимир шел верной дорогой, рядом с выставленными засадами. Если гарантии и клятва царя Владислава могли быть от Иуды, то крест всегда от Христа. Как вел крест, с посланниками, епископами, с монахом-отшельником и с небольшой стражей (ведь не заботится много о своей безопасности тот, чье оружие – честь) шел он духовными путями от монастыря к монастырю, соблюдая недели поста и все святые службы Воскресения Господнего.

По дороге король Иоанн-Владимир успешно миновал две «разбойничьи» засады, а когда они, спохватившись, догнали его, то получили сполна от его охраны, а он сам даже до меча не дотронулся, во всем уважая пост и святое причастие.

В монастыре Нагоричино на Великой неделе причастился король Иоанн-Владимир и с чистой душой, очищенный ото всех грешных мыслей, отправился в царскую Преспу.

И если до того, как причастился, он не торопился, то после причастия прибавил ходу. И ему было все равно: день или ночь. Он шел по пути Господа.

Перед Преспой его поджидала последняя «разбойничья» засада, которая, будучи третьей, и не очень ожидала его в ночь полного лунного затмения. Эту засаду он уничтожил, атаковав с горы сверху вниз, так что тем, на кого напали в засаде, казалось, что топот королевских коней доносится с самих небес. И разбойники из засады разбежались, как будто убегали из самого ада.

LIII

Только «разбойники», убегая, обезумев от страха, могли добраться в Преспу раньше короля Иоанна-Владимира, который, причащенный, больше не знал чувства усталости. Они царю Владиславу перед казнью, о которой не знали, что их ждет, не взирая, какие вести они принесут, рассказали, как король Иоанн-Владимир напал на них либо с ангелами, либо с витязями, у которых были крылья и оружие. А, значит, все равно с ангелами, со святыми ратниками. То, что приходит с неба, тяжело остановить, имея на земле и гораздо большую силу. Поэтому и побежали в надежде на царскую справедливость, если она тут что-нибудь может изменить.

«Тут и сатана бы не выжил», - говорили они царю Владиславу, прося о царской милости, которая всегда должна быть необъятной.

Царь Владислав удостоил их величайшей царской милости, как он ее понимает, и по заслугам, как они выполнили то, что он им поручил. А в царской справедливости сомневаться грех, особенно тем, которые о ней могут говорить и по-другому.

Царь Владислав «разбойников» своего царства удостоил своим присутствием на их быстром уничтожении, почувствовав при этом сильный голод.

Царь Владислав письмом приказал начальнику дворцовой стражи убить короля Иоанна-Владимира в церкви Святого Ахиллея, а сам отправился на обильный царский обед, который заканчивался ужином.

- Может, он не пойдет сразу в церковь? - следовал за царем Владиславом начальник дворцовой стражи.

- Пойдет, пойдет! Насколько я его знаю, он всюду идет, как будто хочет стать святым, - отрезал царь Владислав.

- Неужели мы убьем его перед самим святым Ахиллеем? - терялся начальник дворцовой стражи.

- И святой Ахиллей давно не видел  казней, - отрезал царь Владислав.

- Грех – в церкви, - стонал начальник дворцовой стражи.

- Перед церковью, может, такой же грех. Мы можем устроить засаду только в церкови Святого Ахиллея, в которой он уверен и в которую с оружием не войдет! - сказал царь Владислав, с виду спокойный, но с мыслью, что этого начальника сразу после он должен будет убить, потому что если его не будет, не будет и разговоров о грехе.

- Когда его убьете, принесите мне голову. Я должен с ним поговорить. Для этого я его из Зеты и позвал.

LIV

Король Иоанн-Владимир прибыл в Преспу, перед дворцом его встречала небольшая процессия как знак уважения, он вошел в церковь Святого Ахиллея, чтобы поклониться праху царей Самуила и Радомира и поблагодарить за хорошую дорогу Господа и Святого Ахиллея.

- Ни король Владимир, ни его охрана не могли зайти в церковь с мечами, - сказал начальник дворцовой стражи. – Зарубите его там!

- И мы не можем! – отвечали ему стражники, не отказываясь исполнять приказ, но желая изменить место. – Бог сожжет всякого, кто окропит кровью алтарь.

- Тогда убейте его в дверях церкви, пока он не успел взять меч, - приказал начальник.

- У него в руках крест. Неужели мы должны мечом по кресту? - спрашивали стражники в страхе, но послушные.

- Да, должны. Меч – это тоже какой-то крест! - приказывал начальник стражи.

- Что это, Божьи угодники? - спрашивал король Иоанн-Владимир у епископов и монаха-отшельника, увидев, что царская стража окружила церковь. – Я верил вашим словам. Если царь Владислав не держит слова, данного на кресте, я сдержу, потому что на кресте его принял. Передайте моей королеве, Феодоре Косаре, что даже если меня убьют, и если вся моя кровь выльется за Божью правду, моя любовь к ней не иссякнет, я буду любить ее силой горного ветра, силой морских волн у берегов Зеты и целовать ее каждым лучом солнца, всем его теплом.

Король Иоанн-Владимир поцеловал крест. И спокойно направился к выходу из церкви, уверенный, что здесь – переход в блаженство.

Не скатилась отрубленная голова короля Иоанна-Владимира, потому что он сам принял ее в свои руки, так крепко, что начальник стражи должен был с ним за нее побороться.

LV

Царица Мария и королева Феодора Косара гуляли по берегу Охридского озера, когда король Иоанн-Владимир прибыл в царскую Преспу.

А в момент, когда в дверях храма Святого Ахиллея был убит король Иоанн-Владимир, на голове царицы Марии корона окрасилась в красный цвет, как будто бы белые жемчужины вдруг раскалились.

Увидев это, королева Феодора Косара, которая этой короной купила тайну своей любви, сразу же поняла, что с королем Иоанном-Владимиром случилось что-то ужасное.

Она вскрикнула. И ее крик поднял стаю чаек над озером.

Она вскрикнула снова. И от ее крика подул ветер, взволновавший озеро.

Она так поступила, чтобы и озеро переполнилось ее слезами.

LVI

Царь Владислав заканчивал царский обед, когда ему принесли отрубленную голову короля Иоанна-Владимира, он уже был пьян, вино ударило ему в лицо и развязало язык.

«Наконец-то и ты, король Иоанн-Владимир, самое время, с толькими гарантиями, которые тебе уже не понадобятся. Ты хотел крест, и получил его. Я хотел твое королевство – и получил его. Земля Драчи была мне обещана и раньше, а я не отказываюсь от обещанного. Ты прибыл, чтобы помочь мне советом. Ну-ка, послушаем, как ты учишь рыб плавать в озере?.. Где твоя корона, голова, - спрашивал царь Владислав, вином крест-накрест поливая голову короля Иоанна-Владимира. – Вот тебе и такой крест и царское причастие. Принц Радомир был прав, когда сказал, что ты, король Владимир, человек чести, и что под честное слово принесешь и свою голову. И ты был прав, когда сказал мне на венчании: «Была бы голова, а корона найдется». Я ничего не забываю. Жаль, что не могу одновременно носить две короны сразу… Мы здесь, чтобы договориться о делах государственных. Твою землю снова захватит моя армия. Если бы ты первым обратился ко мне за советом, я бы к тебе в Зету пришел с армией. А сейчас, король Владимир, отдохни в могиле от своей доброты и своей чести. И я честный человек, король Владимир, приглашая тебя в Преспу, я обещал тебе царских почестей. Они будут. Мы похороним тебя рядом с царями Самуилом и Радомиром. В Преспу ты и в первый раз пришел, чтобы здесь умереть. Ну, что ж! Так и случилось! Косару я не убью, я оставлю ее рядом с твоей могилой замаливать свои схождения к тебе в темницу. И пусть кто-нибудь из рода Самуила прочувствует мою боль по самым близким. Знаю, она самая благородная, поэтому и ее боль будет самой сильной».

Уже на царскую Преспу опустился вечер, а разговору царя Владислава с отрубленной головой короля Иоанна-Владимира не было видно близкого конца. Вдруг голова короля Иоанна-Владимира начала светиться, нежным и теплым светом, а от пролитого на нее вина вокруг нее возникала красная дымка.

«Стража! - кричал царь Владислав, напрасно пытаясь рукой разогнать это, для него призрачное,свечение, от которого у него стали красными только руки. – Заверните голову и немедленно похороните…»

Пока стражник заворачивал голову короля Иоанна-Владимира, царь Владислав смотрел то на свои красные руки, то на стражников, у которых ничего не покраснело, а через белое полотно продолжало струиться белое свечение.

«Пусть могила короля будет в два раза глубже царских могил!» - приказал царь Владислав и отправился мыть руки.

Этим он занимался до самого утра, а с утренним светом пропала краснота с рук царя Владислава.

LVII

Как только похоронили короля Иоанна-Владимира в церкви Святого Ахиллея, его могила ночью начала светиться светом, которым сияла его колыбель.

Все в Преспе говорили, что сербский король Иоанн-Владимир уже стал святым, а многие верили, что его могила обладает целебной силой и лечит лежачих, безруких и всевозможных, даже самых тяжелых, больных.

Только королева Феодора Косара знала, что снизу, из его могилы, сияют ее глаза взглядом бессмертной любви.

Эти глаза и во времена их наибольшего счастья не могли оторваться от него. Так ее взгляд и похоронили с ним в могиле.

Этим взглядом королева Феодора Косара осталась связанной с могилой короля Иоанна-Владимира, а потому слепой ко всему окружающему.

Лицо короля Иоанна-Владимира виделось ей с каждой иконы, перед которой она молилась.

Она оставалась слепа и к постоянно переполненной церкви Святого Ахиллея, в которую устремлялись все, страждущие здоровья и Божьей милости.

LVIII

На дорогах, по которым с деревянным крестом, поверив царю Владиславу, ведомый самим крестом, шел от Зеты в Преспу король Иоанн-Владимир, люди по ночам видели, всегда на второй половине пути, пламенного всадника, который в одной руке держал деревянный крест, а в другой – свою голову. Топот его лошади был не слышен, но из-под копыт его сыпались искры. Яркие искры вырывались снопами.

Все те, кто видел пламенного всадника, от изумления столбенели и застывали в страхе, что загорится урожай.

Назавтра они с удивлением замечали, что ни нивы, ни пшеничные поля, ни луга не потоптаны и не полегли.  

Мертвый король сербской земли Зеты Иоанн-Владимир в то лето не мог смирить своей души в поисках Божьей правды. 

LIX

Царь Владислав отрубил коронованную голову короля Иоанна-Владимира, но и Зету, и землю Дуклю в Драче вынужден был покорять силой. Защищал Сербское Королевство новый король Зеты Драгомир, дядя короля Иоанна-Владимира, в прошлом – правитель Требиня и Травунии.

Поднимая войска на Драч и видя, что мертвый король Иоанн-Владимир начинает вместо него повсеместно править в Преспе, царь Владислав боялся оставить его и мертвого в гробу в царской церкви Святого Ахиллея. Поэтому он разрешил королеве Феодоре Косаре перенести гроб короля Иоанна-Владимира в его королевство Зету, в Краину, в церковь Пречистой Богородицы.

Путь мертвого короля Владимира в свое королевство Зету превратился в путь Святого Иоанна-Владимира, потому что это и был путь его посвящения. А поскольку по дороге совершалось много животворных чудес, то его проводы из Преспы до Краины превратились в великое народное паломничество.

И повсюду, где ночью был кивот Святого Иоанна-Владимира, утром начинали бить лечебные источники.

LX

В военном биваке под осажденным Драчем в то время, когда мертвый король Иоанн-Владимир был на пути между двумя могилами, ужинал в одиночестве царь Владислав.

Ужинал на улице, под блеск далеких молний, которые предвещали скорый ураган.

Слуг и охранников царь Владислав держал поотдаль от себя с тех пор, как убил короля Иоанна-Владимира, потому что с того времени всегда во время обеда его руки становились красными.

Так было и в тот предгрозовой вечер.

Поднося ко рту бокал вина, черного, как старая кровь, царь Владимир увидел в блеске молний крылатого всадника с крестом в одной и головой в другой руке.

«Стража! - крикнул царь Владислав. – Меня убивает король Иоанн-Владимир!»

И стража, и слуги были быстры, как молнии, но царь Владислав уже был мертв. Его рот был полон крови или вина, или вина и крови.

«Я царский знахарь и предсказатель, был под тремя царями, но такого никогда не видел, - сказал знахарь Димитрие новому начальнику царской стражи. – Царь Владислав захлебнулся своим сердцем, изнутри».

Весть о том, что у царя Владислава выпрыгнуло сердце, заставила подняться с места и царские войска, находящиеся в земле короля Иоанна-Владимира.

LXI

Когда в Сербское королевство Зету, в столицу Краину, в церковь Пресвятой Пречистой Богородицы принесли мощи короля Иоанна-Владимира, рассказывая о чудесах, которыми он себя освятил, тогда произошло наибольшее чудо. Одна звезда с необычным сиянием поднялась в небо из Скадарского озера, чтобы с края до края неба блистать по ночам над его королевством.

Под светом этой звезды той осенью 1016 года от рождества Христова две бесплодные женщины Сербского королевства Зеты остались в благословенном положении.

LXII

Королева Феодора Косара похоронила мощи Святого короля Иоанна-Владимира в церкви монастыря Пресвятой Пречистой Богородицы со всеми  почестями, которые заслуживает только такой король, и со святыми службами тому, кто первым из сербов стал святым.

Потом тут же королева Феодора Косара приняла монашество, непрестанно целуя деревянный крест и мрамор королевской гробницы, как когда-то целовала самого короля Иоанна-Владимира.

В своей боли она была страстной и возвышенной. Ее боль была страстной и глубокой, такой, что и камни раскалывались.

Любовь, которая началась под ризой монахини, под ризой монахини и продолжилась.

Тут ее пречистая любовь победила смерть.

Они были смертельно влюблены друг в друга. И ее любовь стала бессмертной и после ее смерти.

Когда умерла монахиня Феодора, ее, смиренную, похоронили в церкви, у ног Святого короля Иоанна-Владимира.

И ее любовь стала святой.

Они любили друг друга. И были достойны любви.

О ПИСАТЕЛЕ

Милован Витезович родился в 1944 году в селе Витезовичи недалеко от Косерича.

Живет в Белграде. Редактор Культурных программ РТС (Радио и Телевидение Сербии), Белградского телевидения.

Автор многочисленных стихотворений, афоризмов, научных статей и романов, переведенных на немецкий, английский, русский, еврейский, чешский, румынский, итальянский, венгерский, греческий, французский, польский, болгарский, латвийский, словенский и македонский языки.

Его стихи и афоризмы представлены в двадцати сербских и мировых антологиях.

За свои писательский труд удостоен многочисленных наград и премий, среди которых: Большая Золотая цепь беочуг города Белграда за творчество, звания «Золотой бестселлер» (1997, 1998 и1999 г.), Гран-при Европейского фестиваля за телевизионные сериалы – Телеконфронто – Золотой павлин, золотой диплом АБИ (Американского биографического института, 1997) .

[1] Существуют две версии относительно титула Иоанна-Владимира (Йована Владимира). Например, официальные источники (см. официальный сайт правительства Черногории:http://whp057.narod.ru/chrng.htm) утверждают, что до 1077 года Зета была княжеством,  Йован Владимир – князем  (годы правления - 1010- 4.06.1016). Первым королем Зеты был Стефан Михайло (годы жизни: 1042-1081, годы правления: 1077- 1081). В «Летописи попа Дуклянина» (см. демоверсию на сайте: http://www.vostlit.info/Texts/rus6/Dukljanin/text.phtml) Зета называется королевством, а Владимир, соответственно, королем.  Автор свой роман основывает на событиях, описанных в вышеупомянутой Летописи, и сохраняет упомянутую там иерархию. В качестве «короля Сербского» упоминается святой Иоанн-Владимир и в православной литературе (см. газету «Дух христианства» и православный календарь на сайте: http://www.christian-spirit.ru/v5/01.06.05.(15).htm).  - Прим. пер.    

Милован Витезович (Сербия)

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"