Исследователи древнерусской литературы давно уже обратили внимание на то, что наши старейшие летописные своды многожанровы по своему составу. Такое качество задано их текстам уже основоположниками летописного творчества на Руси – авторами «Повести временных лет» – древнейшего нашего (и вообще славянского) летописного свода. На страницах «Повести…» мы то и дело встречаемся, помимо само собой разумеющихся кратких погодных записей, с самыми разными жанрами: воинская повесть, проповедь, исторические легенда, биография или житие, документ дипломатического содержания и т.д.
Но, оказывается, летописному повествованию присущ ещё более широкий уровень творческой свободы: будучи, по преимуществу, прозой, оно временами открыто и для стихотворной речи. И вот мы видим, что летописец не то что безбоязненно, а даже с любованием вводит в свою хронику отрывок из старого, ещё языческих времён, сказания о расселении славян, или духовный стих об основателях Киева, или воинскую песнь о походе на Царьград, которая звучала когда-то в великокняжеской дружине Олега. А с ними соседствуют явно церковные по происхождению похвала княгине Ольге и молитва князя Владимира.
Расселение славян
… По мнозех же времянех
сели суть словени по Дунаеви,
где есть ныне Угорьска земля
и Болгарьска.
От тех словен разыдошася по земли
и прозвашася имены своими,
где седше на котором месте.
Яко пришедше седоша на реце
имянем Морава,
и прозвашася морава,
а друзии чеси нарекошася.
А се ти же словени:
хорвати белии и серебь, и хорутане.
Волхом же нашедшим
на словени на дунайския,
и седшим в них
и насилящим им,
словени же ови
пришедше седоша на Висле,
и прозвашася ляхове,
а от тех ляхов прозвашася поляне,
ляхове друзии лутичи,
ини мазовшане,
ини поморяне.
Тако же и ти словене
пришедше и седоша по Днепру
и нарекошася поляне,
а друзии древляне,
зане седоша в лесех;
а друзии седоша
межю Припетью и Двиною
и нарекошася дреговичи;
инии седоша на Двине
и нарекошася полочане,
речки ради, яже втечет в Двину,
имянем Полота,
от сея прозвашася полочане.
Словени же седоша
около озера Илмеря,
и прозвашася своим имянем,
и сделаша град
и нарекоша и Новгород.
А друзии седоша по Десне,
и по Семи, и по Суле,
и нарекошася север.
И тако разидеся словеньский язык,
тем же и грамота прозвася словеньская.
Основание Киева
… Полем же жившем особе
и володеющем роды своими,
иже и до сее братье бяху поляне,
и живяху каждо со своим родом
и на своих местех,
владеюще каждо родом своим.
И быша три братья:
единому имя Кий,
а другому Щек,
а третьему Хорив,
и сестра их Лыбедь.
Седяше Кий на горе,
где же ныне увоз Боричев,
а Щек седяше на горе,
гдеже ныне зовется Щековица,
а Хорив на третьей горе,
от него же прозвася Хоривица.
И створиша град
во имя брата своего старейшаго,
и нарекоша ему имя Киев.
И бяше около града
лес и бор велик,
и бяху ловяща зверь,
бяху мужи мудри и смыслени,
и нарицахуся поляне,
от нихже суть поляне в Киеве
и до сего дне.
Поход Олега на греков. 907год
Иде Олег на Грекы,
Игоря оставив Киеве,
поя же множество варяг, и словен,
и чюдь, и словене, и кривичи,
и мерю, и деревляны, и радимичи,
и поляны, и северо, и вятичи,
и хорваты, и дулебы, и тиверцы,
яже суть толковины:
си вси звахуся от грек Великая скуфь.
И с сими со всеми поиде Олег
на конех и на кораблех,
и бе числом кораблей 2000.
И прииде к Царюграду;
и греци замкоша Суд,
а град затвориша.
И выиде Олег на брег,
и воевати нача,
и много убийства сотвори
около града греком,
и разбиша многи полаты,
и пожгоша церкви.
А их же имаху пленники,
овех посекаху,
другиа же мучаху,
иныя же растреляху,
а другия в море вметаху,
и ина многа зла творяху
русь греком,
елико же ратнии творять.
И повели Олег воем своим
колеса изделати
и воставляти на колеса корабля.
И бывшю покосну ветру,
въспя парусы с поля,
и идяше ко граду.
И видевше греци и убояшася,
и реша, пославше ко Олгови:
«Не погубляй града, имеем бо дань,
якоже хощеши»,
И устави Олег воя,
и вынесоша ему брашно и вино,
и не прия его –
бе бо устроено со отравою.
И убояшася греци и реша:
«Несть се Олег,
но святый Дмитрей,
послан на ны от Бога»…
Похвала княгине Ольге
… Сия бысть
предтекущия крестьяньстей земли,
аки денница пред солнцем
и аки зоря пред светом.
Сия бо сияше
аки луна в нощи,
тако и сия
в неверных человецех светящеся,
аки бисер в кале:
кални бо беша грехом,
неомовени крещением святым.
Сия бо омыся
купелью святою
и совлечеся греховныя одежа
ветхаго человека Адама,
в новый Адам облечеся,
еже есть Христос.
Мы же рцем к ней:
«Радуйся,
русское познание к Богу,
начаток примиренью быхом».
Сия первое вниде
в Царство Небесное от Руси,
сию бо хвалят рустие сынове
аки началницю,
ибо по смерти моляше Бога за Русь.
Молитва князя Владимира
Крестившим же ся людем, идоша кождо в домы своя. Володимер же рад быв, яко позна Бога сам и людье его, возрев на небо, рече:
…Христе Боже,
створивый небо и землю!
призри на новыя люди сия,
и даждь им, Господи,
уведети Тобе, истиньнаго Бога,
якоже уведеша страны хрестьяньскыя.
Утверди и веру в них
праву и несовратну,
и мне помози, Господи,
на супротивнаго врага,
да, надеяся на Тя
и на Твою державу,
побежю козни его.
Похвала Ярославу Мудрому
… Якоже бо се некто
землю разорет,
другый же насеет,
инии же пожинают
и ядять пищу бескудну,–
тако и сей.
Отец бо сего Володимер
землю взора и умягчи,
рекше крещеньем просветив.
Сей же насея книжными словесы
сердца верных людий,
а мы пожинаем,
ученье приемлюще книжное.
Велика бо бывает полза
от ученья книжного;
книгами бо кажеми
и учимы есмы пути покаянью,
мудрость бо обретаем
и воздержанье от словес книжных.
Се бо суть рекы,
напаяюще вселенную,
се суть исходяща мудрости;
сими бо в печали утешаеми есмы;
си суть узда воздержанью.
Митрополит ИЛАРИОН (ХI в.)
Выдающийся богослов Древней Руси митрополит Иларион был в годы правления князя Ярослава Мудрого первым русским главой нашей церкви (до него на киевскую митрополичью кафедру поставлялись греки). Избрание Илариона обычно объясняют мотивами политическими, то есть, стремлением отстоять независимость молодой восточнославянской церкви от воли Константинополя. Так или нет, но в любом случае достойным русским первоиерархом мог стать лишь человек исключительно одаренный, способный доказать правоту смелого выбора.
Теперь уже совершенно очевидно, что автор знаменитого «Слова о Законе и Благодати» взошёл на церковный престол Руси именно по благодати, а не «по закону». И по сей день его единственная сохранившаяся проповедь, знавшая и славу, и (в советские времена) искусственное забвение, свидетельствует об исключительной богословской одаренности автора. Сверх того, он был искусным церковным оратором-проповедником. И, что для нас не менее важно, подлинным художником слова, вдохновенным поэтом. В конце ХХ века появилось несколько переводов «Слова о Законе и Благодати» на русский язык, в том числе и работа покойного В.Я.Дерягина, который разбивкой текста на стихотворные строки выявил его чисто поэтическую (в большинстве случаев) ритмику. Да, Иларион неоднократно обращается именно к стихотворной речи, его с полным правом можно назвать законодателем собственно русской книжно-поэтической традиции, основоположником нашего изначального свободного полиритмического стиха.
Здесь приводятся два отрывка из «Слова о Законе и Благодати» и фрагмент «Молитвы» Илариона, которую старые наши книжники и переписчики обычно помещали сразу вслед за «Словом…»
О Богочеловечестве Христа
…Кто не прославит,
кто не похвалит,
кто не поклонится
величеству славы Его
и кто не подивится
бесчисленному человеколюбию Его!
Прежде век от Отца рожден,
един сопрестолен Отцу,
единосущен,
яко же солнцу свет,
сниде на землю,
посети людий своих,
не отлучився Отца,
и воплотися от Девицы чисты,
безмужны и безскверны,
вшед, яко же сам весть.
Плоть приим, изиде,
яко же и вниде.
Един сый от Троицы в две естестве,
божество и человечество.
Исполнь человек по вочеловечению,
а не привидением,
но исполнь Бог по божеству,
а не прост человек;
показавый на земли
божеская и человеческая.
Яко человек во утробу матерню растяше,
и яко Бог
изиде, девства не вреждь.
Яко человек матерне млеко прият,
и яко Бог пристави ангелы с пастухи пети:
«Слава в вышних Богу!»
Яко человек повится в пелены,
и яко Бог
волхвы звездою ведяше.
Яко человек возлеже в яслех,
и яко Бог
от волхв дары и поклонения прият.
Яко человек бежаше во Египет,
и яко Богу
рукотворения египетская поклонишася.
Яко человек прииде на крещение,
и яко Бога
Иордан, устрашився, возвратися.
Яко человек, обнажився, влезе в воду,
и яко Бог от Отца послушество прият:
«Се есть Сын Мой возлюбленный».
Яко человек постися 40 дний и взалка,
и яко Бог
победи искушающаго.
Яко человек иде на брак Кана Галилеи,
и яко Бог
воду в вино преложи.
Яко человек в корабли спааше,
и яко Бог запрети ветром и морю,
и послушаша Его.
Яко человек по Лазари прослезися,
и яко Бог
воскреси и от мертвых.
Яко человек на осля вседе,
и яко Богу звааху:
«Благословен грядый во имя Господне!»
Яко человек распят бысть,
и яко Бог своею властию
солнце помрачи и землю потрясе.
Яко человек, оцьта вкушь, испусти дух,
и яко Бог
спропятого с Ним впусти в рай,
Яко человек во гроб положен бысть,
и яко Бог
ада разруши и душе свободи.
Яко человека печатлеша во гробе,
и яко Бог
изыде, печати целы сохрань.
Яко человека тщахуся иудеи
утаити воскресение, мздяще стражи,
но яко Бог
уведеся и познан бысть всеми концы земли.
Поистине, кто есть бог велий,
яко Бог наш!
Похвала князю Владимиру
Востани, о честная главо, от гроба твоего!
Востани, стряси сон, неси бо умерл,
но спиши до общаго всем востания.
Востани, неси умерл,
неси бо ти лепо умрети,
веровавшу во Христа,
живота всему миру!
Отряси сон, возведи очи,
да видиши, какой тя чести
Господь тамо сподобив
и на земли не беспамятна оставил
сыном твоим.
Востани, виждь чадо свое Георгия!
Виждь утробу свою,
виждь милаго своего!
Виждь, его же Господь изведе
от чресл твоих,
виждь красящего стол земли твоей
и возрадуйся,
и возвеселися!
К сему же виждь
и благоверную сноху твою Ирину.
Виждь внуки твоя и правнуки,
како живут,
како храними суть Господем,
како благоверие держат
по преданию твоему,
како во святыя церкви частят,
како славят Христа,
како поклоняются имени Его.
Виждь же и град, величеством сияющ,
виждь церкви цветущи,
виждь христианство растуще.
Виждь град,
иконами святых освещаем и блистающеся,
и тимианом обухаем,
и хвалами, и божественами,
и пении святыми оглашаем.
И си вся видев,
возрадуйся и возвеселися,
и похвали благагл Бога,
всем сим строителя.
Виде же, аще и не телом, но духом
показает ти Господь вся си.
О них же радуйся и веселися,
яко твое верное всеяние
не исушено бысть зноем неверия,
но дождем Божия поспешения
распложено бысть многоплодне.
Радуйся, во владыках апостоле,
не мертвыя телесы воскрешав,
но душею ны мертвы,
умершая недугом идолослужения,
воскресив.
Тобою бо обожихом
и живота Христа познахом.
Скорчени бехом от бесовския льсти
и тобою прострохомся,
на путь животный наступихом.
Слепи бехом от бесовския льсти,
и тобою прострохомся
сердечными очима.
Ослеплени неведением,
и тобою прозрехом
на свет трисолнечнаго божества.
Неми бехом,
и тобою проглаголахом,
и ныне уже, мали и велици,
славим единосущную Троицу.
Радуйся, учителю наш
и наставниче благоверию!
Ты правдою бе облечен,
крепостию препоясан,
истиною обут,
смыслом венчан
и милостынею, яко гривною,
и утварью золотою красуяся.
Ты бе, о честная главо,
нагим одеяние,
Ты бе алчным кормитель.
Ты бе жаждущим утробе ухлаждение.
Ты бе вдовицам помощник.
Ты бе странным покоище.
Ты бе бескровным покров.
Ты бе обидимым заступник,
убогим обогащение.
Им же благим делом и инем
возмездие приемля на небесех –
блага, яже «уготова Бог вам,
любящим Его»…
Молитва
… Да не отпадут от веры нетвердии верою.
Мало показни, а много помилуй;
мало язви, а милостиво исцели;
вмале оскорби, а вскоре овесели;
яко не терпит наше естество
долго носити гнева Твоего,
яко стеблие огня.
Но укротися, умилосердися,
яко Твое есть еже миловати и спасти.
Тем же продолжи милость Твою
на людех Твоих:
ратные прогоня,
мир утверди,
страны укроти,
глады угобзи.
Владыке наши огрози странам,
боляры умудри,
грады расили,
церковь Твою возрасти,
достояние свое соблюди –
мужи, жены и младенцы спаси,
сущая в работе,
в полонении,
в заточении,
в путех, в плавании,
в темницах,
в алкоте и жажди и наготе,-
вся помилуй,
вся утеши,
вся обрадуй,
радость творя им
и телесную, и душевную.
Молитвами,
молением Пречистыя Ти Матере
и святых небесных сил,
и предтечи Твоего и крестителя Иоанна,
апостол, пророк,
мученик,
преподобных
и всех святых молитвами
умилосердися на ны и помилуй ны!
Да милостию Твоею пасоми
в единении веры,
вкупе весело и радостно славим Тя,
Господа нашего Иисуса Христа,
со Отцем,
со пресвятым Духом –
Троицу нераздельну,
единобожественну,
царствующу на небесех и на земли,
ангелом и человеком,
видимей и невидимей твари
ныне и присно,
и во веки веком. Аминь.
НЕСТОР ЛЕТОПИСЕЦ
(Середина ХI – начало ХП в.)
Хотя киевопечерский монах Нестор не был единственным автором «Повести временных лет», давно установившаяся традиция именно ему адресует славу первого русского Летописца. Но Нестор, о чём до недавнего времени вспоминалось значительно реже, был ещё и выдающимся агиографом своей эпохи, создателем двух житийных произведений, посвящённых самым первым святым русской православной церкви. Это «Сказание о Борисе и Глебе» и написанное позже и в более повествовательном стиле, лишенном стихотворных составных, «Житие преподобного Феодосия Печерского». И приведенные выше стихотворные отрывки из «Повести временных лет», и «Сказание о Борисе и Глебе» дают полное право говорить здесь о Несторе-поэте. Он тонко подчеркивает в своем изложении красоту народной песни-плача, ритмический напор воинской былины, ораторские приёмы книжной гимнографической традиции. Стихотворное мастерство Нестора отчетливо просматривается даже в небольших отрывках из жития братьев-страстотерпцев, сыновей равноапостольного князя Владимира.
Плач князя Бориса по отцу
… Увы мне, свете очию моею,
сияние и заре лица моего,
бъздро* уности моее,
наказание неразумения моего!
Увы мне, отче и господине мой!
К кому прибегну,
к кому возьрю?
Где ли насыщуся
таковаго благаго учения
и наказания разума твоего?
Увы мне, увы мне!
Како заиде свете мой, не сущу ми ту!
Да бы поне сам честное твое тело
своима рукама спрятал
и гробу предал.
Но то не понесох
красоты мужьства тела твоего,
ни сподоблен бых целовати
добролепных твоих седин.
Но, о блаженниче,
помяни мя в покои твои!
Сердце ми горит,
душа ми смысл смущает,
и не вем, к кому обратитися
и к кому сию горькую печаль прострети?
К брату ли,
его же бых имел в отца место?
Но той, мню,
о суетии мирских поучается
и о биении моем помышляет.
Да аще кровь мою пролеет
и на убийство мое потщится,
мученик буду Господу моему,
Аз бо не противлюся, зане пишется:
«Господь гордым противится,
смиренным же дает благодать».
Апостол же: «Иже рече – «Бога люблю»,
а брата своего ненавидит – ложь есть».
И паки: «Боязни в любви несть,
совершенная любы
вон измещет страх».
Предсмертная мольба князя Глеба
Не деите**мене, братия моя милая и драгая!
Не деите мене, ни ничтоже вы зла сотворивша!
Не брезете***, братие и господие, не брезете!
Кую обиду сотворих брату моему и вам,
братие и господье мои?
Аще ли кая обида, ведете мя к князю вашему,
а к брату моему и господину.
Помилуйте уности моее,
помилуйте, господье мои!
Вы ми будете господие мои, аз вам раб.
Не пожнете мене от жития несозрела,
не пожнете класа, не уже созревша,
но млеко беззлобия носяща!
Не порежете лозы,
не до конца возрастоша,
а плод имуща!
Молю вы ся и мил вы ся дею.
Убоитеся рекшаго усты апостольскы:
«Не дети бывайте умы,
злобием же младенствуйте,
а умы совершенны бывайте».
Аз, братие, и злобою,
и воздрастом еще младенствую.
Се несть убийство,
но сырорезание!
Что зло сотворих,
свидетельствуйте ми,
и не жалю си,
Аще ли крови моей
насытитися хощете,
уже в руку вы есмь, братие,
и брату моему, и вашему князю…
Спасися, милый мой отче и господине Василие,
спасися, мати и госпоже моя,
спасися и ты, брате Борисе,
старейшино уности моея,
спасися и ты, брате и споспешителю Ярославе,
спасися и ты, брате и враже Святополче,
спасетеся и вы, братие и дружино,
вси спасетеся!
Уже не имам вас видети в житии сем,
зане разлучаем есмь от вас с нужею.
* узда; ** не трогайте; *** не отвергайте.
Облик князя Бориса
Сей убо благоверный Борис
благого корене сый,
послушлив отцю бе,
покаряяся при всем отцю.
Телом бяше красен, высок,
лицем круглом,
плечи велице,
тонок в чреслах,
очима добрама,
весел лицем,
рода мала
и ус млад бо бе еще,
светяся цесарски,
крепок телом,
всячески украшен,
аки цвет цветый
в уности своей,
в ратех храбр,
в советех мудр
и разумен при всем,
и благодать Божия
цветяше на нем.
Игумен ФЕОДОСИЙ ПЕЧЕРСКИЙ (ок. 1036 – 3.V. 1074)
Один из учредителей, наравне с подвижником Антонием, монашеской жизни в Киеве и по всей Руси, игумен Киево-Печерского монастыря, Феодосий оставил после себя небольшое, но весомое наставническое и богословское учение. Его строгий запрет на молитвенное общение с иноверными и сегодня остаётся актуальным, а Молитва Феодосия не может не восхитить широтой духовного кругозора, неустанным любовным попечением обо всём христианском мире.
Молитва за вся крестьяны
Владыко Господи человоколюбче!
Иже суть вернии, Господи, утверди я*,
да будуть вернейши того;
иже суть неразумливии,
Ты, Владыко, вразуми я,
иже суть погани,
Господи, обрати я на крестьянство,
и ти будуть братья наша.
Иже суть в темьницах, или в оковех, или в нужи,
Ты, Господи, избави я от всякоя печали.
Иже суть в затворех, и в столпех,
и в печерах, и в пустыни, братья наша,
Ты, Господи, подажь им крепость к подвигу.
Помилуй, Господи, князя нашего, имярек,
и град сь**, и вся сущая люди в немь.
Милостью своею помилуй и мене,
раба твоего грешнаго, имярек,
аще и многогрешен есмь,
но правою верою раб твой есмь.
Спаси и помилуй, Господи,
епископа нашего, имярек,
и весь чин мнишескый съ иереи и дьяконы,
и вся правоверныя крестьяны, имярек.
Помилуй, Господи, сущих в недостаточьстве
и озлобленыя нищетою,
подажь им богатую милость, моления ради святыя Богородица,
и силою честьнаго креста
и святаго тридневнаго воскресения Твоего,
и славнаго пророка и предотеча ради Иоана,
и всех пророк и апостол Твоих,
святитель и мученик,
и преподобных отец, и святых жен,
и всех святых твоих,
и святых отец 300 и 18, иже в Никеи,
и святых отец, поручник нашего покаяния:
Василья, Григорья Богословця,
Иоана Златоустаго, и Николы,
и святаго отца нашего Антония,всея Руси светилника,
обещавшаго молитися за ны.
И покой, Господи, душа раб своих,
правоверных князь наших и епископ, имярек,
и вся сродникы наша по плоти, имярек.
И покой, Господи, душа раб своих,
всех правоверных крестьян
умершая в градех, и в селех,
и в пустынях, и на путих, и на мори.
Покой я на месте светле,
в лици святых, в оплоте благаго рая и жизни бесконечной
и неизглаголанем и немерцаемем свете лица Твоего.
Яко ты еси покой и воскресение усопшим рабом Твоим,
Христе Боже наш,
и тебе славим с Отцем и Святым Духом,
и ныня и присно.
* их; ** сей.
ВЛАДИМИР МОНОМАХ (1053 – 1125)
В своем знаменитом «Поучении», написанном за восемь лет до смерти, князь Владимир Мономах, как и положено полководцу и страстному охотнику, с удовольствием вспоминает воинские походы, единоборства с дикими животными. Но ни слова не говорит о себе как о заядлом книгочее, одном из образованнейших людей эпохи. Зато об этом свидетельствует сам текст «Поучения», где наметанный глаз без труда найдет цитаты из «Псалтыри» или следы основательного знакомства автора с «Шестодневом» Василия Великого (на Руси знали этот труд в славянском переводе Иоанна Экзарха Болгарского).
Как и большинство писателей Древней Руси, Владимир Мономах хорошо чувствует водораздел между прозой и поэзией, хотя и допускает их ближайшее соседство в едином повествовании. Пример тому – приводимый здесь отрывок, который начинается цитатами из «Псалтыри». Они служат автору как бы трамплином для восторженного славословия сотворенному Богом мирозданию. Здесь слышатся отзвуки «Шестоднева», но ясен и отчетлив голос самобытного поэта, созерцателя «великих чюдес и доброт, устроенных на сем свете».
Что есть человек…
… «Что есть человек, яко помниши и?»
«Велий еси, Господи,
и чюдна дела Твоя,
никак же разум человеческ
не может исповедати чюдес Твоих», –
и паки речем:
«Велий еси, Господи,
и чюдна дела Твоя,
и благословенно и хвално имя Твое
в веки по всей земли».
Иже кто не похвалит,
не прославляет силы Твоея
и Твоих великих чюдес и доброт,
устроенных на сем свете:
како небо устроено,
како ли солнце,
како ли луна,
како ли звезды,
и там свет,
и земля на водах положена,
Господи, Твоим промыслом!
Зверье разноличнии,
и птица, и рыбы
украшено Твоим промыслом, Господи!
И сему чуду дивуемся,
како от персти создав человека,
како образи разноличнии
в человеческих лицих, –
аще и весь мир совокупить
не вси в один образ,
но кый же своим лиць образом,
по Божии мудрости.
И сему ся подивуемы,
како птицы небесныя из ирья идут,
и первее, в наши руце,
и не ставятся на одиной земли,
но и сильныя и худыя
идут по всем землям,
Божиим повелением,
да наполнятся леси и поля.
Все же то дал Бог
на угодье человеком,
на снедь, на веселье.
Велика, Господи, милость Твоя на нас,
иже та угодья створил еси
человека деля грешна.
И ты же птице небесныя
умудрены Тобою, Господи;
егда повелиши, то вспоют,
и человецы веселят Тебе;
и егда же не повелиши им,
язык не имеюще онемеют.
«А благословен еси, Господи,
и хвален зело!»
КИРИЛЛ ТУРОВСКИЙ (ХП в., ум. после 1182)
ХII век дал древнерусской литературе двух великих художников слова – безымянного автора поэмы о походе князя Игоря и епископа Кирилла Туровского, получившего прозвище по маленькому городку Турову (юг нынешней Белоруссии), где он родился, монашествовал, творил и погребён. Будучи современниками, оба, возможно, были знакомы или, по крайней мере, слышали о существовании друг друга. Среди множества предположений о том, кто же был подлинным автором "Слова о полку Игореве", есть даже версия, указывающая на Кирилла, хотя этот вывод можно отнести лишь к курьезам поисковой лихорадки.
Да, создатель поэмы об Игоревом походе и Туровский Златоуст были необыкновенно одарены творчески, более того, оба были подлинными поэтами, в прямом значении этого понятия, еще малопривычного в применении к нашей древней письменности. Но их поэтические принципы различались самым существенным образом. Если автор "Слова" равнялся на дружинную песенную традицию, отталкивался от былинного стиха "вещего Бояна", то епископ Туровский своё вдохновение черпал из кирилло-мефодиевского книжного наследия, из византийской гимнографии (поэзия Григория Богослова), из собственно русской книжности (митрополит Илларион). Еще одно различие: "Слово о полку Игореве" – от первой до последней строки – стихотворная речь; в произведениях же Кирилла Туровского поэтические периоды и отрывки часто перемежаются прозаическими текстами, что, конечно, создаёт некоторые трудности при вычленении первых. Хотя у Кирилла тоже много текстов, где проза полностью отсутствует (молитвы, каноны).
Теперь приходится почти заново привыкать к тому, что у нас в Древней Руси была своя большая поэтическая культура, совершенно не похожая на силлабо-тоническую систему, первенствующую в ХVIII-XX вв. У Кирилла Туровского находим выразительнейшие образцы этой почти еще не изученной своеобычной культуры. Поэт-богослов из древнего Турова в совершенстве владеет свободным (полиритмическим) стихом, которому равно подвластны и глубина сердечного переживания, и высоты духовных прозрений. От произведения к произведению автор неутомим в создании новых ритмических узоров, а когда ему надо, привлекает и рифму.
Чернечествуй Христови
Горе, горе мне, брате мой,
яко и аз во вcя дни сия
в последний век чернечествовах,
но зело в беде и скорби,
и в наваждениих от враг,
и ненависти мира сего,
и велие помышляю
и вижду чернечество болшей,
неже царствовати,
болшее, нежели градами владети,
болшее, неже много чад родити,
болшей, неже мира сего слава.
Начах бо плакатися о гресех
и всегда начинаю,
себе же ничтоже свем
благосотворша пред Богом,
ниже от Него мзды коея
достоин есмъ.
Советую же ти совет братолюбив:
добре чернечествуй, брате мой:
чернечествуй словесы,
чернечествуй очима,
чернечествуй устами,
чернечествуй языком,
чернечествуй мыслию,
чернечествуй рукама,
чернечествуй хожением,
чернечествуй телом и душею,
чернечествуй одеждою,
чернечествуй в брашнех,
чернечествуй во малоспании,
чернечествуй не во спеси,
но в сетовании и болезни сердца,
и воздыхании, и слезах,
чернечествуй послушанием,
чернечествуй воздержанием,
чернечествуй трезвением,
чернечествуй терпением,
чернечествуй братолюбием,
чернечествуй Господеви, а не людем,
чернечествуй Христови, а не противному,
сбирай молитвы, яко злато,
и храни безмолвие, яко бисер,
вся яже видиши красная мира презирай,
и самую плоть,
ожидая вечных обителей небесных,
идеже честь и слава,
и богатство и радость уготованно есть,
токмо веруй,
претерпи вар в весь день
твоего чернечества,
и вниидеши в вечер
со делавшими в винограде
прияти мзду за труды
от Господина винограда,
и речет ти Господь:
"Благый рабе, верный!
во мале бысть верен,
над многими тя поставлю;
вниди в радостъ Господа своего,
коему подобает слава и поклонение,
честь и держава
с Отцем и Святым духом
и ныне и присно
и в веки веком. Аминь".
Из "Слова о житии безженном, девственном и постническом".
Плач Богородицы
…Увы мне, Чадо мое,
Свете и Творче тварем!
Что Ти ныня восплачю?
Заушения ли,
ци ли за ланиту ударения
и по плещема биения,
уз же и темнице,
и заплевания святаго Ти лица,
яже от беззаконния за благая прият?
Увы мне, Сыне!
Не повинен сый поруган бысть
и на кресте смерть вкуси.
Како Тя тернием венчаша
и желчи с оцтом напоиша,
и еще и пречистая Ти ребра
копием прободоша!
Ужаснуся небо и земля трепещет,
июдейска не терпяще дерзновения;
солнце померче и камение распадеся,
жидовское окаменение являюще.
Вижю Тя, милое мое чадо, на кресте:
нага висяща,
бездушна, беззрачна,
не имуща видения ни доброты,
и горко уязвляюся душею.
И хотела бых с Тобою умрети,
не терплю бо бездушна Тебе зрети.
Радость мне отселе
никако не прекоснется,
Свет бо мой и надежа и живот,
Сын и Бог, на древе угасе.
Кде ми, чадо, благовествование,
еже ми древле Гаврил глаголаше:
"Радуйся, обрадованая,
с тобою Господь!" —
Цесаря Тя и Сына Вышняаго нарицая,
Спаса миру
и животворца всем,
и грехом потребителя.
Ныне же зрю Тебе акы злодея,
межю двема повешена разбойникома
и копием прободена в ребра мертвеца,
и сего ради горко изнемогаю.
Не хощю бо жити,
но варити Тя в аде.
Ныня моего чаяния,
радости же и веселия,
Сына и Бога лишена бысть.
Увы мне!
О страннем Ти рожестве тако не болех,
яко же ныня, Владыко, растерзаюся утробою,
Твое видяще тело пригвождено к древу.
Твое бо преславно рожество, Исусе,
и ныня страшно умерщвление:
един от несеяныя пройде утробы,
целы печати моего соблюл девства
и матерь мя своего воплощения показав,
и паки девою сохрани.
Знаю Твое за Адама пострадание,
но душевною рыдаю объята горестию,
дивящися твоего таинства глубине.
Слышите, небеса и море с землею,
внушайте моих слез рыдание:
се бо Творец ваш
от священник страсть приемлет,
един праведен
за грешникы и беззаконъникы
убиен бысть.
Днесъ, Симеоне, постиже мя проречение:
копие бо мою ныня проходит душю,
Твоего от воин зрящи поругания.
Увы мне! Кого к рыданию призову?
Или с кым моих слез излию потоки!
Вси бо Тя оставиша,
ужики же и друзи,
Твоих, Христе, насладившеся чюдес.
Кде ныне лик седьмдесятных ученик?
Кде ли верховнии апостоли?
Ов бо Тя лестию фаресеом предасть,
другой же страха ради
пред архиереи с клятвою отвержеся,
не зная Тебе человека.
И едина, Боже мой, раба Твоя,
рыдающе предстою
с хранителем Твоих словес
и возлюбленым Ти наперсником!
Увы мне, Исусе мой, драгое имя!
Како стоит земля,
чюющи Тя на себе на кресте висяща,
иже на водах ту в начатце основал еси,
иже многыя слепца просветив,
и мертвыя словом воскресивша
Твоего божества мановением?
Придете, видите
Божия смотрения таинство,
како Оживлий вся
проклятою умерщвен бысть смертию.
Из "Слова о снятии тела Христова с креста"
О душе моя убогая
О душе моя убогая!
егда ангели лютии и грознии
придут по тя и восхотят тя
в той час, в онже не чаеши,
во время, в неже не веси,
и которая дела послеши пред собою
по аэру?
Како испытати тя хотят
врази твои о твоих делех,
сущих на воздусе?
Како стерпиши
страшное оно пришествие Господне
на испытанье вселеныя,
идеже небо от сквары Божия
воскурится,
идеже звезды спадут,
идеже солнце померкнет,
идеже ангели возмятутся,
идеже Силы предтекут,
идеже Херувими возопиют
и Серафими воскричат,
идеже вся тварь речет:
"Благословен Грядый
во имя Господне
судити живым и мертвым!"
Тогда поставятся престоли
и книги разгнутся,
и Сам Господь на суде сядет,
обличая наша дела
нощная и дневная,
река огненая потечет,
поедая грешники,
идеже предстанут нази,
когождо пред собою имый
своя дела.
И повелит Господь ангелом,
и разлучат праведники от грешники
Како ты, душе, не сжалишися
а слышащи глас Господень,
глаголющ праведником:
"Придете и царствуйте со Мною,
творившеи волю Мою!"
Како ли не вострепещеши
а слышащи глас на грешники:
"Идите с дьяволом мучитися
во огнь вечный
и творившия волю его!"
Ох, душе моя!
сего суда в ум приими си
и положи на сердци своем,
ходящи и лежащи!
Не жадай же сна очима своима,
но покаянье, и слезы, и бденье,
и не престай вопиюще к своему Творцю,
ркущи:
"Владыко Царю!
помилуй мя, падшаго,
воздвигни угрязшаго в кале греховнем!
Аще бо грешен есмь паче всех,
но тварь есми Твоя и верую в Тя,
могущаго нас спасти,
милостив бо еси.
Да не престаю вопия к Тобе,
донележе убелиши мя, яко снег,
оцистиши мя, яко зерцало,
и непорочну предам душю свою
в руце Твои,
яко благ еси и милостив
во вся веки. Аминь.
Из "Слова об исходе души".
Праведное солнце Христос
Ныне солнце, красуяся,
к высоте восходит
и радуяся, землю огревает:
взыде бо нам от гроба
праведное солнце Христос
и вся верующая Ему спасает.
Ныне луна,
с вышняго соступивше степени,
большему светилу честь подавает:
уже ветхий закон, по Писанию,
с суботами преста и пророки,
Христову закону с неделею
честь подает.
Ныне зима греховная
покаянием престала есть,
и лед неверия
благоразумием растаяся;
зима убо языческаго кумирослужения
апостольским учением
и Христовою верою престала есть;
лед же Фомина неверия
показанием Христов ребр растаяся.
Днесь весна красуется,
оживляющи земное естество:
бурнии ветри, тихо повевающе,
плоды гобзуют,
и земля, семена питающи,
зеленую траву ражает.
Весна убо красная —
вера есть Христова,
яже крещением поражает
человеческое пакиестество,
бурнии же ветри -
грехотворений помыслы,
иже покаянием, претворшеся
на добродетель,
душеполезная плоды гобзуют;
земля же естества нашего,
аки семя слово Божие приимши
и страхом Его присно боляши,
дух спасения ражает.
Ныне новоражаемии агнци и унци,
быстро путь перуще скачутъ
и скоро к матерем возвращающеся,
веселятся,
да и пастыри свиряюще
веселием Христа хвалят.
Агнеца глаголю —
кроткия от язык люди, а унца —
кумирослужителя неверных стран,
иже Христовым вочеловечением
и апостольским умением и чюдесы,
скоро по закон емшеся,
к святей церкви возвратившеся,
млеко учения сосут;
да и учителя Христова стада,
о всех молящеся,
Христа Бога славят,
вся волки и агнца
в едино стадо собравшаго.
Ныне древа леторасли испущают,
и цвети благоухания процвитают,
и се уже огради
сладкую подавают воню,
и делатели с надежею тружающеся,
плододавеца Христа призывают.
Бехом бо преже
аки древа дубравная,
не имуще плода,
нынеже поисадися Христова вера
в нашем неверии,
и уже держашеся корене Иосеева,
яко цветы добродетели пущающе,
райского пакибытия о Христе ожидают,
да и святители о церкви труждающеся,
от Христа мзды ожидают.
Ныне ратаи слова
словесныя унцы к духовному ярму
приводяще
и крестное рало
в мысленных браздах погружающе,
и бразду покаяния начертающе,
семя духовное всыпающе,
надежами будущих благ веселятся.
Днесь ветхая конец прияша,
и се быша вся новая,
воскресения ради.
Ныне реки апостольския
наводняются,
и язычныя рыбы плод пущают,
и рыбари, глубину божия вочеловечения
испытавше,
полну церковну мрежу ловитвы
обретают;
реками бо, рече пророк,
рассядется земля,
узрят и разболятся нечестивии людие.
Ныне мнишескаго образа
трудолюбивая пчела,
свою мудрость показавши,
вся удивляет;
якоже бо они,
в пустынях самокормием живуще,
ангелы и человеки удивляют,
и си, на цветы излетающи,
медвяные соты сотворяет,
да человеком сладость
и церкви потребная подаст.
Ныне вся доброгласныя птица,
церковных ликов гнездящеся, веселятся;
и птица бо, рече пророк,
обрете гнездо себе,
олтаря Твоя,
и свою каяждо поющи песнь,
славит Бога гласы немолчными...
Составитель Юрий Лощиц
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
