Высказывания о литературе и некоторых общественных явлениях
В архиве русского поэта и прозаика Александра Яшина (1913-1968) сохранилось целое собрание дневников. Дневники велись с юношеского, почти детского возраста. Тетради с регулярными записями сохранились с 1929 по 1968 год. До этого отдельные записи в разрозненном виде.
Сам факт столь раннего обращения к литературной форме – фиксации и анализу своей личной, творческой и общественной жизни, с детских лет тяга к образованию в доме неграмотных матери и отчима (учить мальчика постановил Сельский сход), уже говорит об особом данном ему даровании.
Суждения А. Яшина о литературе, о книгах, о писателях разбросаны по всем его дневникам, письмам, отражены в статьях и очерках, выступлениях. С книгой А. Яшин практически никогда не расставался.. Даже на войне он находил возможность читать, вести дневник. Одна из дневниковых записей военного времени: «Привёз полного Пушкина – выменял дорогой на гильзы от немецких мин. Общение с классической литературой давало ему силы, в какой-то степени заменяло отсутствие творческой среды. Он очень высоко ставил русских художников слова: Л. Толстого, Гоголя, Бунина… Но как профессиональному литератору ему приходилось читать книги, рукописи невысокого достоинства, писать на них рецензии. И мнения тогда могли быть довольно резкими. Но и радость его за талантливые произведения коллег, за русскую литературу была велика.
В кратких записях даётся ёмкая и точная характеристика некоторых литературных произведений. Здесь и общение писателей между собой, выработка мнений, своего направления – всё то, что и называется литературным процессом. Для Яшина общественные, политические сельскохозяйственно-экономические вопросы, как крестьянина по рождению всегда были тесно связаны с вопросами литературной деятельности. Об этом он не один раз говорил в своих произведениях: «… жизнь моя… целиком зависит от того, как складывается жизнь моей родной деревни. Трудно моим землякам – и мне трудно. Хорошо у них идут дела – и мне легко живётся и пишется». Предлагаем несколько фрагментов из дневников, писем так или иначе касающихся литературной темы. В основном представлен материал ранее не публиковавшийся, включая пародию на книгу Ефима Дороша или напечатанный ранее с купюрами, как, например, «Мысли о русской поэзии».
25/ VI -1929 г. «Ты зачем слова-то русские коверкаешь и искажаешь, когда говоришь?.. Ты ведь эдак только наш Великорусский язык портишь».
«Шаблона не люблю». «Жизнь шаблонна и люди шаблонны, да если ещё и язык наш будет шаблонным, тогда и жить не стоит, и без того скучно…»
25/ VI -1929 г. Ещё не успев перейти за порог
Отеческий, я уже много узнал
Радостей всяких, надежд и тревог.
Угрюмый, коряжистый говорок
Как разжурчался ты,
Как просиял.
24 августа 1937 г. Ездил в Дунилово. На реке была поднята вода – спущена запруда-плотина, шёл лес. Переправлялся на брёвнах Парень хотел перенести на спине, но оборвались оба…
Был в церкви. Седой поп с внучком живёт в сторожке. Нет ни дьякона, ни псаломщика, ни сторожа. Видел явленную икону. Оправа сделана Никольским купцом Рыжковым.
Шёл лес и по Анданге.
Был на Бабьей дороге и на Анфаловой гриве. Видел раскопки, камни.
За Андангой райские земли. Курортные окрестности. Крым! Кавказ! Нет, лучше, красивее, потому что роднее!
1939 год. В этих бы комнатах с мамой жить
Тихо и радостно
Всё готово.
Мама б варила, топила жир
Штопала, шила.
Ни грязи, ни дыр.
Мне бы одно – управляться со словом.
11/Х-1939 г. Изображение Свободы в образе полуобнажённой грудастой женщины с флагом или ядром в руках (см. Обелиск у Моссовета), заимствованное у Запада, совершенно не соответствует духу русского народа, русской символики.
3/ XI -1939 г. …А наши толстые, скорее толстостенные журналы ничем не прошибёшь.
1939 г. В Блуднове заказать берестяные сапоги.
1940 г. По радио объявляют: «Паганини-Лист: «Этюд»; Шуберт-Лист: №№ и т.д. Почему бы и поэту не обрабатывать по-своему стихи поэта же – своего, любимого.
22 июня 1941г. Москва. День нападения Германии на Советский Союз. Буду записывать себя как можно откровеннее – пригодится после для работы. (...) Надо приготовиться ко всему. Я всё ещё нахожусь под обаянием “Войны и мира” Толстого. Николай и Петя Ростовы и Пьер Безухов – образцы для меня. Я их вижу как живых.
4/ XII 1941г . (...) Ветер. Мороз. Залив во льду. (…) Дочитал “Утро помещика” Л. Толстого. Прочитал рассказы: “Набег”. В “Набеге” есть молодой прапорщик. Как я был похож на него! Как велик Толстой в правде своей и как прост – всё самое безыскусственное, лишь пунктуальное следование за истиной человеческих переживаний.
1942 год. Вспоминаю, что в детстве мне попадали больше книги переводные, я в них не узнавал окружающую меня жизнь, не узнавал своих крестьян и это не способствовало росту страсти к чтению. Своих детей я хочу начать знакомить с литературой о жизни людей близких, знакомых и понятных им, а потом уже переходить на фантастику и переводы.
1949 г. (Из статьи о критике Тарасенкове – ред.). По формальным поэтическим признакам такие поэты, как Пастернак, Антокольский были всегда ближе и дороже критику Тарасенкову, чем скажем, Твардовский, Исаковский, Прокофьев, а народ наш всегда предпочитал Пастернаку Твардовского, Исаковского, как ни пытались время от времени убеждать его в том, что Пастернак является наивысшим выражением русской поэтической культуры.
Традиции русской национальной поэзии – в фольклоре, в былинах, в сказках, старинах, в колыбельных народных песнях – байках, частушках, в прибаутках. Здесь лежит отличие нашей поэзии от поэзии других народов, здесь её национальные особенности и своеобразие. Эту традицию, эту исконную любовь русского народа к определённым поэтическим интонациям и к своему народному словарю не искоренить в русской поэзии. Развивать их, обогащать, наполнять социалистическим содержанием – наша задача. И мы легко можем проследить на работе некоторых наших советских поэтов, что чем дальше они от истоков русской народной поэзии, чем меньше чувствуют её самобытность, тем чаще стихи этих поэтов похожи на некие переводы из европейских литератур, тем дальше они, как поэты, от нашего народа.
Между прочим борьба с космополитизмом в литературе должна идти и по линии борьбы за сохранение и развитие национальных особенностей нашей русской поэзии, за укрепление, а не изживание их.
19/ VIII -57 г. В нашей пропаганде и агитации, особенно в печатной, снова появилось нечто от магии, от шаманства. С настойчивостью одержимого тысячи раз повторяется, что вода там, где горит огонь. И считается, что, в конце концов, люди должны этому поверить.
11/ XII -58 г. Четвёртый день скучнейшего «Праздника русской литературы». Вечер. Выступает Федин. Цитирует «Правду», Исаковского, Форш, Твардовского, чтобы не говорить ничего от себя.
2/ IV -59 г. Навалилось отчаяние и я опять схватился за папиросы. Курил целый день, но сообразив, что дело плохо, начал читать Пришвинский «Календарь природы». И вот дурь как рукой сняло, снова захотелось жить и быть здоровым. Спасибо вам, Михаил Михайлович!
5 VII -59 г. Тяжело, когда талантливый человек не может писать, или мало пишет. Это беда не только его. Ещё страшней, когда бесталанные пишут много.
6 VII -59 г. Сходили на итальяно-американский фильм по Л.Н. Толстому «Война и мир» (1-я серия). Без русской души, сухо, без лиричности.
10/ VII -1959 г. Человек настолько не любил всяческую стандартность, языковые шаблоны, что даже заглавные буквы называл Высокими буквами. Т – высокая буква.
11/ IX -59 г. Вернул книгу «Встречи» Ардаматскому. Рассказы журналистского характера беглые, поверхностные, читать неинтересно.
12/ VII -59 г. Читаю Блока, Есенина. Есенин очень много брал от Блока, но получалось своё, есенинское.
«Мы дети страшных лет России» – пишет Блок, и это печатается. А мы? Разве наше время не трагедийное время? Почему же мы должны отказываться от поэзии. Нам можно только «от» и «до».
30/ VII -59г. «Стихотворение о том дне, когда мы впятером были на могиле Фадеева:
В тот день у друга на могиле
Мы многое обговорили (горького, шутили, решили)
Одно думали, на одном стояли
И разногласий не было.
Но вот – один согнулся, смолк, озлоблен,
Другой как жил, так и живёт
Третий пошёл на верха, обласкан, бронзовея – подачки.
Лишь я один доныне как тот неопытный певец
чего-то ищу, о чём-то грущу
И ризы влажные сушу.
10 мая 1960 г. Начался пленум СП РСФСР на тему «Писатель и время». Я не смог слушать даже доклада Соболева. Всё течёт мимо меня, всё некрасивая игра, а не серьёзный разговор о жизни, об искусстве.
23/ XI -62 г. Вчера прочитал Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Резонанс может быть очень сильный, страшный во всём мире. Проигрыш или выигрыш для нашей системы? Одно: такие вещи спокойно не читаются.
22/ I -63 г. Вторник. Прочитал в №1 «Нового мира» два рассказа Солженицына. Слава Богу: Русская литература жива. Будет жить и Россия.
10/ IX -63 г. ( Из письма Яшина к Абрамову): «Солженицына мне переслали друзья. Прочитал. Начало меня тоже не очень волнует, не люблю повествование в форме диалога даже у Хемингуэя, у Сарояна, – это всегда приводит к обеднению рассказа, но разве можно только из-за этого позволять кому бы-то ни было порочить главное, что есть в работе Солженицына. Его нужно поддерживать всячески, от любых нападок, надо поддерживать его силы до последнего, потому что он делает большое прогрессивное дело».
21/ XI -67 г. «Был в «Новом мире»… Виделся с Солженицыным. Он сказал: «Александр Яковлевич, я никак не выбьюсь из дефицита времени, но обязательно найдём часок, посидим. У меня есть все ваши телефоны… Встретимся».
– Я терпеливый, подожду. К тому же, – у нас в запасе вечность.
1968 год. У единственного человека (АИС) [1] полная рассвобождённость творчества
11 июля 1968 г. Письмо А. Солженицына, написанное в коридоре перед палатой Яшина в момент его смерти. Из окна палаты была видна церковь Вознесения в Коломенском:
«Дорогой Александр Яковлевич.
Не было меня в Москве, а теперь я поздно пришёл: Вы без сознания, и меня не смогли к Вам допустить.
Я надеюсь всё-таки, что Вы прочтёте это письмо.
Знаю я этот колодец, сам в нём был. Но всё-таки неба кусочек оттуда виден, и даже ещё ясней, резче, чем из рассеянного просторного мира.
Сказали мне, что именно это зрение у Вас сейчас и обострилось. Я душевно этому рад. Для обоих выходов из болезни это нужно, и даже трудно сказать, для какого больше. С возрастом ощущаю всё менее ценным то, за чем мы гонялись, всё более дорогим – духовное зрение.
Из окна Вашей палаты видна одна из самых дорогих русскому сердцу церквей. Я вижу её и из коридора, в котором пишу. Она вытянута к небу и напоминает нам о том развитии, для которого только и дана нам земная жизнь, да не всегда мы успеваем ее пройти. Но никакое прозрение здесь не поздно никогда.
Я молюсь за Вас и дружески Вас обнимаю.
Автор «Рычагов» навсегда останется в русской литературе, те рычаги кое-что повернули.
Искренне Ваш. А. Солженицын».
26/ II -64г. ЗК [2] тоже читает Казакова Юрия: сборник «Голубое и зеленое». Нет в его живописных рассказах ощущения эпохи, её трагизма. Должно быть, он сознательно уходит от всего.
Пришла через иностранную комиссию ССП книга, изданная в Париже «Советские новеллы 1964 г.» Аксёнов, Яшин – «Сирота» [3] , Казакевич, Вл. Максимов.
29 февраля 1964 г. … Дочитываю Ю. Казакова «Голубое и зелёное» – сборник рассказов. Художник великолепный, но трагизм времени нашего почти не проникает в книгу.
12 ноября 1965 г. Предпоследний день в Гаграх.Перечитываем рассказы Ю. Казакова: сборник «По дороге». Я снова и два раза подряд прочитал «Кабиасы». Этот рассказ и ещё «Трали-вали», да, пожалуй, многие – вероятно, всегда будут вызывать у меня зависть и восторг.
А «Кабиасы»-то ультрасовременный рассказ. Чего ж я молол, будто почти весь Казаков, при всём его художественном великолепии, находится где-то в начале ХХ века или в конце прошлого столетия.
4/ III -64 г. Главная тема поэмы, всей жизни: Ложь во спасение – смерть для души. Человек должен стоять за правду, за честность, не робеть, не лукавить, не лебезить перед силой, перед властью, если он знает, что прав. Власть лжи – самообман. Никакая система не может долго держаться на лжи, на демагогии. Она в конце концов изживёт сама себя. Ложь и власть над людьми преходящи. Написал 10 страниц сценария.
Позвонили из журнала «Театральная жизнь» – Фоменко Олег Афанасьевич. Пообещал передать завтра рассказ «Старый валенок» и стихотворение «Жёлтые листья». Написал 10 страниц сценария. [4] Надули, рассказ не вернули.
5 марта 1964 г. …Если будут новые посадки, то надо бы наложить опалу прежде всего на чиновный люд, на бюрократический аппарат, на торгашей, на разных бюрократов и их замов, которые всё гробят и даже собранный уже хлеб, картошку сохранить не могут.
7/Ш 64 г. Опубликована новая речь Н.С.Хрущева. Снова разговор о зажиме инициативы колхозов — местным начальством, конечно. Снова установка на самостоятельное решение колхозами посевных проблем — что сеять и сколько, и где.
В Никольском районе еще ни разу не собирали кукурузы. На подкормку и силос идут рожь, клевер. Индивидуальные стожки сжигают, сено для своих коров косят по льду на озере. Созданы условия для массовых несправедливостей — из-за абсолютизма власти председателей, даже бригадиров. Надо сдавать кустарники под расчистку “исполу”. Ныне в деревне все — твердозаданцы.
Директивность губит инициативу, отталкивает людей от земли, от работы. Равнодушие к колхозным делам вызвано многолетней директивностью, у колхозников опускаются руки, люди бегут из деревни. Лен гниет на заводе (Теребаево).
Хрущев должен бы созвать писателей, знающих деревню, болеющих за нее: Овечкин, Троепольский, Залыгин, Ан. Кузнецов, Ел. Мальцев, Вл. Тендряков, Солженицин, Ребрин, Буковский, Яшин, Ф. Абрамов.
Не печатают умные, пусть дискуссионные материалы Буковского, (Исповедь секретаря РК) Шкапы. Ф. Абрамову дали партвыговор за очерк “Вокруг да около”, вывели из редколлегии журнала — разве это соответствует ленинским нормам партийной жизни, разве это для пользы дела. За каждое инициативное выступление писателя по сельскому хозяйству к нему начинают относиться как к подкулачнику. Тоже руки опускаются.
(Из письма Яшина Абрамову от 30 апр.1965 г.: Наверно, до тебя слухи уже дошли о собеседовании группы писателей с/хозяйственников с Дёмичевым 26/ IV в ЦК. Сидели долго с 930 утра до 4-х дня. В основе разговора решения мартовского пленума по деревне, но говорить можно было обо всём. Общая атмосфера была хорошая, доброжелательная, деликатная.
С мест были вызваны Викулов, Шундик, Рыленков. Залыгина, Троепольского, Иванова, Овечкина, Фоменко и др. не было.
Шёл разговор и о тебе. И очень доброжелательно в общем плане. Относительно твоей повести «Вокруг да около» пока перемен нет. Бывшего письма же (или постановления?) никто не отменял. Но это ничего не значит.)
Я отец большого семейства, и если я все-таки решаюсь иногда что-то сказать о сельском хозяйстве, это сразу сказывается на всей семье.
С писателями надо советоваться всерьез, мы действительно хотим быть помощниками партии, а выходит, что, высказываясь, мы вредим только себе.
Дрыгин[5] был рядом и не заехал ко мне, а ведь я знаю не меньше любого секретаря РК, только те промолчат, а я буду говорить всё.
Для начала очерка.
В этом году я снова был свидетелем, как рожь скашивали на силос, горох и клевер на подкормку — только бы дать хорошие показатели по молоку вовремя.
На встрече с Хрущёвым: Дайте нам выговориться и пусть нам не записывают за это выговоры в парт. учетные карточки, — м.б., что-то и нужное расскажем вам. Доходят ли до вас наши письма? А вам трудно сейчас.
Для начала. Было такое одно время: колхозники в шутку, а то и всерьез, поговаривали, что лучше всего иметь председателя-пьяницу, он, де, по крайней мере работать не мешает, не командует. До того были плохи председатели и так они заботились об экономической выгоде своего колхоза (больше об отчетности)..
Если бы я всегда говорил только то, что следует, я давно был бы уже министром, а не писателем.
9 марта -1964 г. Переделкино. Писал рассказ «Мачеха»… Вечером – Озеров читал стихи. Затем А. Безыменский с гитарой тряхнул стариной: эпиграммы, куплеты, романс «Старый фрак» и, наконец, кафешантанная порнография.
10 марта 1964 г. Твардовскому разрешили напечатать то, что другим даже цитировать не позволяют.
12 марта 1964 г. ВЛК [6] – встреча с Ю. Бондаревым. Наукообразное выступление – не писатель, а молодой доˆцент.
28 марта 1964 г. …Сара Бабёнышева, вернувшаяся из Комарова, рассказывала о добром отношении ко мне Абрамова. Поэта И. Бродского судили за тунеядство. Гранин и Панова его не поддержали, а Сара винит не их, а Абрамова (!).
28 марта 1964 г. Из письма Яшина к Абрамову:
«Дорогой Федор Александрович!
Мне кое-что рассказала Сара Эмммануиловна И кое-что я узнал от других относительно судебного процесса над «тунеядцем». Весьма странно, что она совершенно оправдывает поведение в этом деле деда Данилы и Веры Фёдоровны, а обвиняет Вас. Те, дескать, имеют своё мнение, свою позицию, потому они и правы, а Вы голосовали только потому, что голосовали против эти первые, потому Вы и неправы, у Вас, дескать, не было своей позиции. Чепуха какая-то! Так можно оправдать любое предательство, любого подонка лишь на том основании, что у него «такова позиция». У любого Кочета[7] есть своя позиция.
По-видимому я поскандалил с Сарой всерьёз и надолго, и не из-за мелочей.
Очень прошу Вас не терять голову, когда Вас втягивают в не очень ясные дела, и побуждают к «геройству», потому что другие ни на какое геройство не способны и не кладут свою голову на плаху по всякому поводу(…)».
21/ IV -1964 г. Из письма Абрамова Яшину: «Дорогой Александр Яковлевич.
Прочитал Ваше письмо и диву даюсь. Какое же отношение я имею к Бродскому. Почему моё имя связывают с этим подонком? Где, какую «позицию» я высказывал?
Всё это гнуснейшая дичь.
Нет, мой друг, к этому делу меня примазывать нечего. Абрамов – рядовой член СП, к тому же опальный, и решать ему судьбы других не положено. Сара Эм. Тут явно что-то путает. И путает недобросовестно. Правда, она, мне помнится, спрашивала, как я отношусь к делу Бродского. А никак, – сказал я. Да и верно, какое у меня может быть отношение к этому Бр.? В глаза я его не видел, стихов не читал. А то, что меня это дело не волнует, так что тут особенного? Разве первого тунеядца высылают из Ленинграда? Почему же Ваши Маршаки и Чуковские за других-то не вступились, раз уж они такие принципиальные? А где они были, когда громили Яшина с Абрамовым? Почему у них тогда-то не возмутилась гражданская совесть? Нет, Гранин (Данила) видимо прав: нехорошим душком попахивает от их заступничества.
Одним словом, плевать мне на московских «принципиалов». Сволочи! Нашли вой из-за кого подымать. Небось их Ваньки да Маньки не волнуют.
Ладно, хватит об этом(…)».
30 марта 1964 г. …Пишу стихи, правлю. Сборник «Босиком по земле» [8] прочитали уже М. Львов и Н. Атаров. Оба хвалят, но у Атарова больше замечаний, он читал серьёзнее.
31 марта 1964 г. …Позавчера звонил Берзер. Хмелика они уже читали, не пойдёт –Твардовский просил ответить. Стихи мои – подборку в 13 стихотворений – она прочитала, ей понравилось. (Переданы 22/ III ).
Сегодня я позвонил Карагановой [9] , этой опять «не очень, знаете», «лобовые» – говорит. Надо перестать ей давать стихи.
Доконал, наконец, стихотворение «В край добра и чудес» – получилось! Написал так же «Улыбку» и «Счастье» («Счастливая ты на диво»).
1 апреля 1964 г. ЗК была в «Новом мире». Там якобы все очень встревожены моим разговором с Софьей Ханановной. А я просто просил взять стихи у Карагановой и передать Твардовскому, потому что они могут лежать у неё долго и ничего не решится. С. Ханановна, Наталья Львовна, Софья Григорьевна – все, конечно, – единый фронт [10] . Они что-то почувствовали, – что мне надоело проходить литконсультацию у Карагановой, которая для меня всё-таки остаётся женой Долматовского. А когда я после этого позвонил С. Ханановне – та стала мне без конца повторять: «Вы не переживайте».
– О чём она, собственно?
А всё-таки с Твардовским не соединила и стихи передать ему сегодня не обещала. «Передам 3-го апреля, он будет».
Когда пишется – появляются другие неприятности: надо драться за печатание.
8 апреля 1964 г. В Переделкине прочитаны: 1. Д. Гранин «Иду на грозу». Это инженерное сооружение, а не архитектурное, труд без искусства. И сократить надо было на 2/3, не меньше. И к людям, человеческим характерам, психологически надо быть более пристрастным; 2. «Как мы пишем?» – издательство писателей в Ленинграде, 1930 г.; 3. Просмотрел «Историю Опричнины Ивана Грозного» – академика Веселовского; 4. Максимова «Мы обживаем землю», повесть из «Тарусских страниц»; 5. Влад. Фоменко: «Память земли» (о переселении станиц в районе Цимлянского моря); 6. Повесть Кузнецова А. №1 «Нового мира» за 1964 г. (о доярках); 7. Залыгин: «На Иртыше» (из хроники о начале коллективизации и раскулачивания как о подрыве корней русской деревни); 8. Франц Кафка: два рассказа из «Иностранной литературы» (о насекомом и о машине пыток) и роман «Процесс» (в рукописи).
14 апреля 1964 г. Был в «Новом мире». Из 16 стихотворений взяли только два: «Запасаемся светом» и «Журавли улетают» для №6. На стих. «Жёлтые листья» А. Твардовский написал «Без пяти минут – прекрасно! А.Т.» Я спрашиваю Караганову: – Что это означает? – И я не пойму. Причуды гения!
На стих. «Беличьи свадьбы» рукой Твардовского «М.б. напечатать?»; «Немного истории» – «Нет! А.Т.» У стих. «Чего боюсь?» отчёркнуты две последних строчки: «Как клеветы – темноты боюсь». «На клубной сцене» – «Рычаги» (рукой Твардовского). «Ещё о собаках» – «нет»; На стих. «Гнус» подчёркнуты в……. Слова: и хоть я не трус, – и в конце стихотворения стоит знак? «Всё не по мне» – «нет». «Последнее посвящение – стоит в конце? (всё карандашом А. Тв.) «На стыке» – отчёркнуты последние две строки «хозяин синей загородной дачи по службе повышенье получил». «Весенняя болтовня» – никак не отмечено. «Думалось, не прибраться…» – никак. «Покормите птиц» и «Улыбка» – тоже без пометок.
Вечером позвонил М. Львов. Сказал, что в «Юности» и Преображенский. Взял все семь стихотворений для 7-го номера. 1. «Думалось не прибраться…»; 2. «Беличьи свадьбы»; 3. «Сродство»; 4. «Улыбка»; 5. «Покормите птиц»; 6. «Тоже весна»; 7. «Зазимовавшая ласточка».
17 апреля 1964 г. Позавчера со Златой были на «Синей тетради» [11] . Погано. Сейчас я совершенно понимаю, что меня так резко и сразу оттолкнуло от Казакевича в последние годы.
21 апреля 1964 г. Насколько можно верить А. Твардовскому? Что за половинчатость в его позиции? Меня он опять держит на расстоянии.
7 мая 1964 г. После ВЛК зашёл в СП, где готовится к печати моя книга «Босиком по земле». Читали Е. Исаев, Фогельсон [12] – очень хвалили.
8 мая 1964 г . … В 4 часа дня пришёл на приёмную комиссию СП РСФСР, чтобы поддержать Б. Чулкова (даже от Белова В. Была телеграмма.) Чулков шёл последним, его прошлый раз забаллотировали. Против были Полторацкий, Максимов, Наровчатов, да все почти кроме В. Журавлёва. С победой потом поздравляли меня: приняли Чулкова единогласно. Первым выступил Наровчатов и опять против. Потом я изменил общее настроение. Меня поддержал Шкерин, Друзин, М. Максимов (изменил своё отношение), Наровчатов выступил снова и снял своё предложение. Я из дома дал телеграмму: Вологда Союз писателей. Приняли единогласно воздержавшихся нет. Яшин.
28 июля 1964 г. Дочитал, наконец Дороша в № 7 «Нового мира» – «Дождь пополам с солнцем».
Что сказать? Хорошего немало, но уж очень местами скучно читать, долго мусолит, чтобы сказать то, что необходимо. И всё мелкими укусами: укусит и отскочит, укусит и отскочит. Почти каждую главку начинает с погоды, с природы – нудно, муторно, витиевато. Городской интеллигент в деревне… Жвачка.
Но в конце хорошо сказал о новациях председателя колхоза «России», областных администраторов, о насилии над естественными законами природы сельского хозяйства, о безответственности городских голов.
Помещик – «новатор» оплачивал убытки из своего кармана, а в колхозе все убытки оплачивает колхозник…
Жаркий день в конце июня. С утра дождь и ветер. Сушь. Печёт солнце и меня знобит от холода. Меж тем вечереет.
Мы с Иваном Федосеевичем сидим в коровнике. Приятель мой принадлежит к тем посконно-русским интеллигентам, которых хлебом не корми, а дай им поднять сельское хозяйство. Животноводством он тоже интересуется. И древне-русской архитектурой. И кукурузой. И бюрократизмом.
Мы пристрастно наблюдаем за тем, как пережёвывает корова свою жвачку. Днём ей жевать было некогда, торопилась заготовить корма на весь стойловый период. А сейчас жуёт. Пережёвыванию предшествует отрыжка. Мы с интересом наблюдаем, как по коровьему горлу то вверх, то вниз прокатывается кормовой ком. Сначала вверх, потом вниз.
Глаза у коровы водянистые, невыразительные, коровьи. Она знает, что её скоро будут доить.
– Всё жвачку жуёшь? – спрашивает у коровы Иван Федосеевич на богатом, чисто русском языке.
– Интересуешься? – спрашивает в свою очередь корова у Федосея Ивановича. – Пострадать за меня хочешь?
– А какая польза от твоей жвачки? – допрашивает корову Федос Иванович. – Ни в сводку ее не вставишь, ни в рапорт по начальству. Удои нужны!
Я беру блокнот и записываю, что говорит Иван Федосеевич корове и что корова – Федосею Ивановичу.
Потом мы выясняем, как составляется питательное коровье пойло: на ведро воды ложка соли и горсть половы…
– А не поговорить ли нам ещё о названиях цветов и трав? – спрашивает вдруг Иван Федосеевич.
Меж тем наступает ночь. Корову уже подоили. Пока она не была подоена, набухшее вымя её с четырьмя сосками напоминало мне купола главного собора нашего древнего Райгорода, отражённые в неподвижных со дня революции водах святого русского озера. А сейчас, когда корову уже подоили, вымя её напомнило мне те же самые опущенные в воду купола, только уже без крестов и неухоженные.
– До чего ж всё-таки не бережём мы свою старину! – со скрытым гневом говорю я Федосу Федосеевичу. – Вот и поднимай после этого сельское хозяйство.
– Действительно! – отвечает мне Феодосий Иванович. – Сами себя режем. И что хуже всего, колхозники в этом деле не принимают никакого участия. Позор и стыд! Стыд и позор!
– Доколе же всё это будет продолжаться? – спрашиваю я у Ивана Федосеевича.
Федосей Иванович укоризненно смотрит на меня, – дескать, нашёл о чём спрашивать, головы своей не жалко, что ли! – затем молча берёт из моих рук блокнот и осторожно пишет ответ в моём блокноте. Я понимаю его и потому, даже не прочитав, рву листок с его ответом и разбрасываю клочки по ветру.
Меж тем наступает утро. Жёлтые листья лимонов вокруг скотного двора начинают краснеть. Жарко. Сухо. А корова продолжает жевать свою жвачку.
Минуло ещё одно лето в Райгороде.
30 июля 1964 г. Правка 22 декабря 1964 г.
17 сентября 1964 г. В сентябре прочитаны с большой радостью повесть Юрия Домбровского «Хранитель древностей» («Новый мир» №7-8) и А. Побожий: «Мёртвая дорога» (из записок инженера-изыскателя) – «Новый мир» №8 за 64 г.
Прочитал ещё Е. Герасимова «Куда течёт речка» (из подмосковных впечатлений). Военные пенсионеры собираются к бывшему генералу (бывшему секретарю Укома, начальнику политотдела) Степану Матвеевичу Корякину и «вспоминают минувшие дни». Обход знакомых, грибы. Городок при женском монастыре (стр. 235). Можно читать, можно и не читать. Тоже самое: можно было писать, а то и нет.
Генрих Бёль. «Риск писателя» Рассказ «Литературная Россия» от 17 июля 1964 г. Концовка: «Человек перестаёт быть художником не тогда, когда он создаёт слабое произведение, а в тот момент, когда он начинает бояться всякого риска».
17 октября 1964 г. Был Викулов [14] . Нам не о чём с ним говорить [15] . Орлов тоже в Москве, но не пошёл ко мне. И правильно сделал.
В Вологде Полуянов был будто бы страшно перепуган, что у него остановились Евтушенко и Казаков.
Викулов хитрит относительно шинели [16] (ничего, де, не знает) и относительно реакции в Обкоме на мои стихи, напечатанные в «Вологодском комсомольце».
20 ноября 1964 г. Два раза был недолго Фогельсон из «Советского писателя», решили пока не спешить со сдачей сборника, авось обстановка улучшится. [17]
Заходил числа 18 ноября художник Клячко с образцами оформления книги «Босиком по земле» (сидит босой человек грубо отёсанный, как неандерталец). Я написал, что верю вкусу Клячко Марка Петровича и благодарю его за оформление ещё одной моей книжки. (…)
Паустовский послал свою новую книгу «Книга скитаний» с надписью: «Милому моему другу Александру Яковлевичу Яшину с любовью за поэзию и за гражданское мужество. К. Паустовский. 15/ XI -64 г».
Он тоже в больнице, в Кунцове, куда попал после поездки в Лондон и Париж.
Общаюсь с Залыгиным. Здесь Сергей Марков, В. Инбер, Борис Октябрьский (Могилевский).
Залыгин интересно рассказывал о работе над романом из истории гражданской войны в Сибири. Почти у каждого партизанского отряда были свои конституции мужицкие.
25 ноября 1964 г., среда Читаю Паустовского, ничего не пишу. (…) У Паустовского, видимо, отличная память: в «Книге скитаний» много запахов, названий (имён?) трав, цветовых картин природы. А я могу записывать только сразу, иначе всё забываю.
Сегодня (28 XI , суббота) Вл. Тендряков у меня был. Позвонил и приехал после обеда. Сидели в фойе до 3-х часов. Да, с Невзоровым он переписывается, тот бывает у него в гостях, нравится ему. Но в Вологду он не поедет. (…) Будучи в Вологде на читательских конференциях Тендряков либо защищал правду «Вологодской свадьбы», но… «ты ведь обидеться можешь, у меня есть своя точка зрения…» [18] . И так и не сказал ничего определённого. Значит опять, как с «Рычагами» не хочет принимать, хочет охаять… [19]
Я не стал спрашивать его ни о чём и не поддержал разговор на эту тему, только постарался разъяснить, что стоит Викулов и Гура и кто в Вологде есть настоящие ребята, и что его дружба с Невзоровым играет на руку подонкам. Настоящих-то он и не знает никого (Белова, Романова…), они для него слишком малы, а дружба с Заведующим Отделом печати Обкома [20] для него удобна, он любит, чтоб за ним ухаживали.
Очень не понравился мне Тендряков [21] – самоуверен, самодоволен, верит в свою непогрешимость, а писать стал хуже, ловчее, но хуже. (…) Злата сказала, что у него «лицо человека, которого оставил Бог».
Из письма Яшина Абрамову от 10/ VII -63 г.: 10/ VII – 63 г. Бобришный Угор: Дорогой Фёдор Александрович!
Очень был рад Вашему письму. Не знаю буду ли я здесь в августе, но был бы счастлив встретить Вас у себя в лесу на Бобришном Угоре. Предупредите меня телеграммой. Если не отвечу – значит меня нет здесь: либо в бегах, либо вернулся в Москву.
Вероятно я зря сюда приехал. Статья Твардовского почти ничего не изменила, её мало кто видел из порядочных людей. А всякая сволочь продолжает вести себя по-прежнему. Не знаю, так ли Вы переживаете «проработочный цикл», а я очень болезненно. И только больше злюсь. Значит такое «воспитание» цели не достигает.
Здесь (мать и другие) считали, что меня уже посадили, и оплакивали меня, настолько нагло вели себя всякие газетчики и фотографы, приезжавшие сюда за организацией материала и «сбором сведений». Родственников буквально допрашивали. У матери требовали даже сведения (почтовые квитанции) о том, часто ли и сколько я перевожу ей денег и перевожу ли вообще. И это какие-то говнюки, которые раньше не посмели бы зайти ко мне. Значит, им дали волю, хамству развязали руки. И это в литературной среде называется идеологическим наступлением! А районные вожди, которые раньше и мою водку пили, постарались сделать всё, чтобы я больше не захотел сюда съездить. Оказывается это мне «стыдно показываться в Никольске» (я туда ещё не ездил), а не им стыдно меня.
Изба моя на берегу реки пока не сожжена, но председатель колхоза, получив с меня за неё деньги по соглашению, заканчивать работу не стал. Печь я всё-таки сейчас сложил, взяв человека со стороны, из города, хотя деньги за кладку печи уже уплачены колхозу. То же самое сделал со мной плотник. Я зря давал деньги вперёд (в прошлом году). И так по всем линиям.
Вам со стороны может показаться, что всё это мелочи. А у меня обидное ощущение полной беззащитности. Абсолютный произвол, хамство и бесстыжая несправедливость коснулись и меня в полной мере.
В общем «чепуха какая-то получается, Василий Иванович!». Настроение у меня хреновое. Мне кажется, что Вы сильнее меня. (…) Ваш АлександрЯшин.
5 декабря 1964 г. Боткинская больница. Прочитал книгу Сергея Маркова «Синие горы» – избранное, Алма-Ата. Технично, живописно, не созерцательно, орнаменталистично, утомительно, пустовато. Как начал в 1929 году так и прошёл весь путь без исканий, без рывков.
8 декабря 1964 г., вторник. Взял детектив Пьера Гамарра «Убийце…» – Гонкуровская премия. Читал всю ночь до 3-х часов, было интересно, но, прочитав, почувствовал, что можно было и не читать.
15 декабря 1964 г.
В щели жизни моей
Задувает ветер
А щелей с каждым годом больше
И они всё шире
И ветер уже не просто сквозит,
А воет и свищет.
29 декабря 1964 г. вторник. Возился с Галей Долматовской, отстаивал статью мою для новогоднего номера Литгазеты. Всё их пугает – свободных газетчиков, как все они хорошо знают, что может пойти в печать, чего нельзя давать. Добавил стихотворение для начала, написанное в 1958 году – «Всё в жизни нашей будет новым». Чуть не поссорились с ней.
3 января 1965г. Дом творчества Малеевка. «Вечером прочитал в «Знамени» №11 повесть Зои Богуславской: «…И завтра». С трудом прочитал, с пропусками: всё это чужое для меня. Это ремесло, а не проза, но «культурненькое» ремесло. Дурное влияние западного модерна. Так может писать прозу всякий неленивый человек.
Я не писал. Чувствую себя больным».
4 января 1965 г. « Богуславской Зое сказал правду, что мне ее манера повествования чужда».
5 января 1965 г. Дочитал роман А. Бека в рукописи: «Онисимов». Это вроде моего «Слуги народа». Очень хорошо – примерно 2/3. Дальше – о металлургии о Головне – младшем (Петре) более искусственно. Исследование социальной болезни подменено историей болезни физической – рака. О Фадееве (Пыжове) не понравилось.
Звонил домой. Не писал».
8 января 1965 г. Перечитал всю книгу В. Белова «Речные излуки» и написал ему с радостью и от души. Вот кто должен работать. Слабы только три вещички: «Вовка-Сатюк», «Даня» и «Скворцы».
15 января 1965 г. Сверка статьи о Фадееве – новая перепечатка. [22]
В 0.55 мин. Отходит поезд на Кисловодск… В пути читал «Липяги» Сергея Крутилина. Водянисто. И много нарочитой идейности.
17 января 1965 г. Кисловодск. Сходил в кино «Письмо незнакомки» по Цвейгу.
18 января 1965 г. Взял А. Франса «Новеллы». Прочитал «Письмо незнакомки» и статью Сучкова. Кинокартина богаче, интереснее по сюжету и деликатнее по отношению к женщине. Статья Сучкова – как все подобного рода пространная, в основе социалистическая и пустая. Опять о всяких противоречиях, как будто без противоречий может быть настоящий писатель. Это мы не можем иметь противоречия, у нас прав на это нет. А ведь марксизм, между прочим, противоречия узаконивает, критики же считают их в практике и в мировоззрении писателей пережитком капитализма.
Вот Цвейг пишет с отчаянием Р.Роллану о второй мировой войне: «Мой мир, мир, который я любил беззаветно, разрушен, и семена, которые мы посеяли – развеяны».
А мы не можем ни в дневниках, ни в письмах записывать как разрушали мир нашего не одного поколения. А разговоры-слёзы. Это же не сохранится для поколений.
Цвейг эмигрировал в Бразилию, когда Гитлер оккупировал Австро-Венгрию. Сталин положил конец всякой эмиграции мысли.
Если бы я смог вести себя, как западные интеллигенты, я бы уже ныне прослыл пророком в отношении Хрущёва, сущность которого я понял сразу и сразу не принял его всерьёз. Я до мельчайших тонкостей видел ложь и фальшь его натуры: слова – одно, дело – другое.
Сегодня ко мне подселили тоже вновь прибывшего курянина, который оказался прозаиком Мих. Мих. Обуховым.
19 января 1965 г. Кисловодск. Санаторий. «…Снова только читал, а не писал. Некогда… Чтобы писать, надо отказаться от курортной жизни, от оздоровительных прогулок по красной тропе и послеобеденного сна».
21 января 1965 г. «Прочитал Цвейга новеллу «Жгучая тайна». Мальчик помешал матери сблизиться со случайным любовником, бароном, подрался с бароном, ударил мать и сбежал поездом к бабушке, из Земмеринга в Баден. Вот настоящая проза. Я испытал счастье, читая эту новеллу».
23 января 1965 г. Сильнейший ветер. Я задыхаюсь. Вчера после кино круговые банки. Не могу работать. Только читаю Цвейга. «Фантастическая ночь» очень не понравилась. Барон-бездельник опустошённый по чужому билету на скачках выигрывает. Выигрывает ещё, потом «идёт в народ» на карусели, в пивную, к проститутке, раздаёт деньги, преображается от доброты своей к людям дна. Это даже не толстовство, хуже, смешнее.
…Слабая фальшивая вещь. «Амок» сильнее, но на грани вымысла. «Двадцать четыре часа из жизни женщины». Это правдиво. Сильно. Но слишком длинна завязка. «Закат одного сердца». Отличная вещь.
12 февраля 1965 г. …Книгу Обухова Мих. Мих. (Два романа: «Корни уходят в землю» и «Ястребовы») оставил в вагоне. Читать невозможно, это не литература». (поезд Кисловодск-Москва.
11 марта 1965 г. Любопытно, что в «Мёртвых душах» кроме уже давно известных мест, которые цитируют все кому не лень, я нашёл такие абзацы, которые полностью отвечают на некоторые наши литературные жульнические посылки.
А ведь у меня тоже Павел Иванович (только Мамыкин), [23] а я раньше и не замечал этого. И молодому Чичикову тоже говорят. «Эх, Павлуша, надул, всех надул!» «Надул, надул, чертов сын.» (далее Яшин выписывает несколько страниц – цитаты из романа и заканчивает так: «Чудо, что такое у Гоголя»).
Из письма к дочери: «Перечитал я сегодня «Портрет» Гоголя. Это действительно гениально и прозорливо. Вся первая часть воспринимается как совершенно реалистическая, никакой мистики. Из второй части я бы оставил только рассказ о художнике-отце, историю создания портрета ростовщика, размышления о власти денег, растлевающей подлинное искусство, всё остальное – от мистики и не суть важно.
Впрочем, легко можно было бы отказаться от всей второй части, т.к. антипод модного художника дан уже в образе того товарища Чарткова, картине которого он позавидовал и стал мстить талантам, потому что загубил свой.
Всё это «добрым молодцам урок». Перечитай эту вещь при случае.
А вчера я прочитал «Нос» и тоже очень доволен. «Нос» по существу примыкает к «Портрету» и в этих вещах Гоголь предвосхитил всего нынешнего Кафку.
Какая удивительная литература была на Руси в мрачную пору царизма и до чего мы докатились в наши бесцензурные времена благодаря высшей форме демократии!»
12 марта 1965 г. «…Ищу работу, ищу работу чтоб прокормить семью и иметь время писать стихи, не утратить способности писать. Лучше быть директором, потомучто для работы у него есть два зама.
Бог-живописец пробует краски.
Мазки в небе – закат, восход.
Облака – сердолики Коктебеля,
Агаты».
24 октября 1965 г. Гагры. Дом творчества. Прочитал пьесу Ал. Андреева «От имени любви» – «Октябрь» №5 за 65 г., которую расхваливал С. Воронин. Пошлая грязная пьеска, драмоделка, интрижка есть, всё есть, вероятно и успех будет, только это не литература. И сплошная демагогия. Всё фальшиво. Врёт С. Воронин, что язык хороший.
Г. Семёнов и его жена Елена Дм. И Марина Левитанская прочитали мой рассказ «Подруженька». Всё приняли. Мы с З.К. прочитали два рассказа Семёнова в №2 ж. «Знамя» за 65 г. «Ласковые женщины» и «Кушаверо». Второй рассказ очень хороший. Это рука художника. Побеседовали.
25/X Понедельник. Шторм. Я прочитал в журнале “Молодая гвардия” № 8 повесть Виктора Курочкина “На войне как на войне” – о водителях самоходок. Саня Малешкин – командир самоходки.
Отличная , талантливая вещь. А ее громят в “Литературной газете” и, кажется, в “Комсомольской правде”. Конечно же, подонки должны завидовать каждой талантливой вещи и принимать ее в штыки, потому что каждая такая повесть разоблачает их бездарность.
1965 г. Серые книги, серые стихи, даже если они называются белыми, проходят легко.
18 января 1966 г. Прочитал книжку стихов Солоухина «Жить на земле». Белые стихи. Умные. Написаны легко, свободно. Лейтмотив почти тот же, что у меня в «Босиком по земле».
19 января 1966 г. Сижу в столовой с Солоухиным. Сегодня он пришел ко мне с моей книжкой «Босиком по земле» и я надписал ее. Перед этим он дал две своих: “Жить как земля” и “Славянская тетрадь” (о Болгарии).
С Тендряковым он не здоровается, хотя говорит, что делал со своей стороны шаги к примирению. Я рассказал историю о “Поденке” – “Выскочке”.
– Машина! – говорю про Тендрякова.
– Да, много пишет. Завидно даже.
Я: – Нет, не завидно.
Солоухин: – Ну как же! Продукция.
21 января 1966 г.
В «Литгазете» появились две колонки – отрывок из поэмы С. Васильева “На огонек” – (“Жил такой Ефим Зозуля”) Все читают и хохочут. А плакать бы надо. И еще придется. И кровавыми слезами. Опять хамьё полезло в гору.
Долго разговаривали с Солоухиным о деревне. Люди приспосабливаются, почти всюду живут неплохо, но на колхоз задаром “за палочки” уже не работают, испробовали денежную оплату. А “руководители” все на твердой ставке и тоже плюют на развал: ваш колхоз, вы и работайте. Солоухин намекает, что мы расходимся в отношении к системе нашей: все основы для нынешнего тупика заложены Лениным, а я, де, этого не понимаю.
– Не допёр еще до этого! – говорю я.
– Допрёшь!
И в других странах, где начинают “Строить коммунизм” немедленно появляется голод (в Болгарии карточная система!), воровство, взяточничество, пренебрежение к природным богатствам родины, к ее национальной истории и т.д. [24]
24 января. Началось пустое времяпрепровождение. С 3-х часов бюро секции поэзии. Я выбран в члены бюро заочно, это второе заседание. План работ – план трёпа.
1 февраля 1966 г . В Издательстве “Молодая Гвардия” при редакции “Сельская молодежь” (Молодость) совещание по поводу подготовки Литературно-художественного сборника “Хлеб наш насущный”. Проводил А. Гаврилов (зам. ред.) и Ф. Кузнецов.
Были В. Белов, Дорош, Буковский, Крутилин и др. Я тоже выступал очень долго и чрезвычайно резко – о несоответствии нашей агитации и пропаганды в том числе и художественной литературы правде жизни.
22 марта 1966 г. ( У Белова в дер. Тимонихе.) Перечитал «Привычное дело» вторично. Ростом Вася с ноготок, а талант дай Боже! А он говорит: «Если бы не Вы, меня не было бы, многих не было бы. Вы дело большое сделали и делаете, не надо тосковать. Апостолы, как вы нужны многим».
8 апреля 1966 года. Утром на Бобришный Угор без лыж. Насту нет. И не подмерзает. Тихо, хорошо. Слышал крики канюков – “пить, пить”! Прилетели! Сойка кричит. А рябчик не отзывается. Перечитал повесть Ромен Роллана “Пьер и Люс” – влюблённые во время бомбёжек и обстрела Парижа в Первую мировую войну. Насколько же точнее и значительнее пишет Лев Толстой.”
1966 г. В июле много читал на даче. Среди прочитанного: роман «Посол» – австралийского писателя… Повесть Катаева: манерная, нерусская проза, и не катаевская, «Беглец»…
31 /VIII- 1945 г. АЛЕКСАНДР ЯШИН
МЫСЛИ О РУССКОЙ ПОЭЗИИ
«У лукоморья дуб зелёный…
Там русский дух… там Русью пахнет!» – это мог написать только поэт, выходец из русского народа, воспитанный на сказках русской няни, чувствующий какой поэзии жаждет русская национальная душа.
Традиции русской национальной поэзии в фольклоре, – в былинах, сказках, стаˆринах, колыбельных народных песнях–байках, частушках, прибаутках.
Эту национальную традицию, эту исконную любовь русского народа к определённым поэтическим интонациям и к своему родному словарю нам не искоренить в русском народе, и чем меньше мы их чувствуем, тем дальше уходим от народа, от истоков русской национальной поэзии.
Народ наш не сделает своим кумиром поэтов, не чувствующих его духа, его поэтической традиции, как бы его не популяризировали газеты – примеров много. Он будет ждать своего поэта, чтобы поднять его. Газеты не популяризировали Исаковского, его поднял сам народ.
Русский дух – Пушкин, Грибоедов (пословицы), Крылов, Некрасов, Кольцов, Ал. К. Толстой, Лермонтов с его песней о купце Калашникове, Есенин. Стихи о загранице – сразу отличишь русского поэта.
Западники и славянофилы (борьба полярностей). Белинский о Кольцове (смотри статью Розанова в маленькой книжке).
Союз писателей плохо поддерживает поэтов с ярко окрашенной национальной русской самобытностью, поэтов, идущих от русского фольклора, чувствующих дух русской национальной поэзии.
Мы люди не бойкие, и нам очень трудно. Только счастливчики, сумевшие сразу сделать вещи большого масштаба у нас получают возможность нормально работать. Большинство удач не балует сразу, а вокруг нас слишком много бойких людей.. Они и наши первые критики. Они не чувствуют тех зёрен настоящей русской национальной поэзии, которые есть в наших произведениях и не поддерживают их.
А Белинский именно эти зёрна и любил и выискивал, ибо пропади они и подлинно русской поэзии, того, чем она отличается от других национальных литератур, не будет.
Антокольский поддержал Мартынова, но он же и подвёл, скомпрометировал его, дав ему включить в книгу «Лукоморье» очень слабые стихи о сегодняшних днях. Поэзия Мартынова – общественно мало активна, она больше обращена в экзотику, историю, Мартынову надо помочь больше почувствовать и полюбить бурлящее сегодня, помочь ему научиться писать о нём, только тогда печатать его стихи о новом, чтоб не компрометировать хорошего поэта.
Прекрасный поэт Пастернак очень далёк от этой русской поэтической самобытности, о которой я говорю. Честно работает в русской поэзии и Антокольский, но разве в его стихах хранится традиция нашего национального искусства?
Разве у него могут прорваться строки, так любимые нашим народом: «во поле берёзонька стояла…»
Беречь нужно зёрна эти, вынашивать их, сохранять.
К русской поэтической традиции ближе Стийенский, чем Антокольский.
Статью начать с определения национальных черт русской поэзии. Связь её с богатствами русского народного языка, быта, склада души. Больше других это чувствуют, конечно, люди, вышедшие сами из недр русского народа.
Славянская поэзия. В русской поэзии работает очень много поэтов не русской национальности, которые зачастую клянутся русским народом, его историей, культурой, но не чувствуют духа русской национальной поэзии. И много примеров: мы их поднимаем, возвеличиваем, а народ наш не знает ни одной строчки из их стихов и знай себе поёт:
И кто его знает,
Чего он моргает,
На что намекает…
Боюсь, чтобы в наш век интернационализма, мы не утратили способности дорожить своей самобытно-национальной поэтической культурой.
Забывают о национальном зерне и поэты из русских. Пишущий по-русски в этом смысле ещё не значит русский поэт.
За фольклор бьёмся, а в рядах профессиональных поэтов я не вижу этого любовного выращивания людей, работающих над своим родным словом в поэзии.
Русским народом клянутся все, русским языком тоже. Неповторимые интонации, ритмы, рифмы – русское славянское.
Твардовский, Исаковский, Тихонов, Михалков, Васильев (иногда очень небрежно пишет), Прокофьев, Яшин, Дудин, Мартынов, Сурков (за войну написал ряд хороших стихов, вроде «Парасковьи»).
Сельвинский – крупнейший советский поэт, честнейший человек в отношении оценки всего хорошего, что появляется в наших книгах. Поэт, владеющий всеми жанрами от романа в стихах и трагедии до частушки. Но как он иногда не чувствует национального зерна в русском стихе и как тщетно старается сам добывать его. Сколько он ни писал песен, подделываясь под русский фольклор, песни эти даже на музыку положить не могут. Частушки его скорее идут от венка сонетов, чем от русского фольклора.
Что касается взаимной поддержки, «взаимной выручки», как говорят на фронте, то нам её не хватает, у нас её нет. Мы со всеми одинаковы, мы не поддерживаем друг друга, у нас нет человека, объединяющего нас. У евреев же око за око. Не мы их выделяем, а они себя. Вы солжёте, если скажете, что русские поэты из евреев не вытягивают друг друга так, что самые средненькие вдруг смотришь уже ходят в королях, пока наши «Ваньки», даже более талантливые, всё ещё бьются, чтобы попасть на страницы журнала. Со слабыми способностями из нас вообще никто не выбивается в свет.
Нет слов, что в идейном отношении мы, вторя своей советской эпохи, идём впереди поэзии мира, не боюсь, что в отношении формальном мы слишком не бережём особенности своей национальной неповторимости и всё больше становимся общеевропейской безнациональной поэзией.
[8] Книга стихотворений Александра Яшина «Босиком по земле» вышла в 1965 году и посвящена «Бобришному Угору».
[9] С. Г. Караганова в то время вела отдел поэзии в ж. «Новый мир».
[10] «…единый фронт» – редакторы, сотрудники журнала «Новый мир». Фёдор Абрамов в одном из писем к А. Яшину называл их новомировскими юбками. Главным редактором журнала тогда был А. Твардовский.
[11] «Синей тетради» – фильм по одноименному произведению Э. Казакевича.
[12] Фогельсон В.С. – редактор издательства «Советский писатель».
[13] Эту пародию Яшин написал по прочтении книги Е. Дороша «Дождь пополам с солнцем». Публикуется впервые.
[14] В это время Яшин лежал в Боткинской больнице с 8 октября по 10 декабря 1964 года.
[15] В связи с проработкой-травлей «Вологодской свадьбы», обсуждение которой проходило в городском Доме культуры Вологды, Викулов не выступил с защитой её, о чём он сам и написал Яшину и уже после смерти А. Яшина, написав своё эссе о Яшине, исказил содержание «Вологодской свадьбы», подтасовав цитаты из неё. Когда спросили Викулова зачем он это сделал, он ответил: «Об этом никто кроме вас не знает». Видимо до конца жизни трусость своего поступка не давала покоя Викулову – вот он и решил его по-другому подать, когда Яшин уже не смог ему возразить. Но слова Александра Яшина не единственные в таком роде в дневнике о Викулове передают его изменившееся отношение к нему и не только из-за этого поступка.
[16] «относительно шинели» – Фронтовая шинель Александра Яшина, переданная им в Вологодский краеведческий музей по их же просьбе после кампании против повести А. Яшина «Вологодской свадьбы» была выкинута из музея его же сотрудниками.
[17] «обстановка улучшится» – 16 октября 1964 г. было опубликовано сообщение об освобождении Хрущёва от должности.
[18] В письме о читательской конференции в Вологде поэт А. Романов пишет: «Ваша свадьба удивительно резко выявила многие характеры, чётко обозначила суть каждого нашего знакомого и открыла, по крайней мере – мне, глаза на многое».
[19] Как и за рассказ «Рычаги», за повесть «Вологодская свадьба», напечатанную в 1962 г. в ж. «Новый мир», Яшин претерпел проработку и травлю в печати, специально устроенных публичных обсуждениях произведения.
[20] Это должность Невзорова В.Т., о котором упоминается выше.
[21] Какое-то время Яшин и Тендряков были очень дружны. Даже брат Тендрякова с женой и новорожденным ребёнком жил в семье Яшина целую зиму, так как в общежитии их Института было холодно.
[22] Имеются в виду воспоминания о Фадееве «С большой буквы».
[23] Павел Иванович Мамыкин – главный герой повести А. Яшина «Сирота».
[24] В. Солоухин в книге «Последняя ступень» пишет о Яшине: «Личные отношения у нас были очень хорошие (они сохранились до его смерти)…»; «…отвожу душу в разговорах с Яшиным…»
Александр Яшин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
