Чем дальше жизнь отсчитывает мои дни, тем ярче и теплее горит капельный фитилек крохотной лампады перед образами в нашей маленькой деревянной комнатке.
У бокового окошка – бабушкина кровать, накрытая голубоватым покрывалом. Под ним, свисая до самого пола, выбитый подзор – нехитрый рисунок с зубчиками, белоснежный, кипневый, отстиранный в роднике и прихваченный первым морозцем.
Две подушки, прикрытые накидушками, по которым бегут, не утеряв краски, простенькие деревенские вышитые цветочки.
На окошке герань. Хоть и снег за окном, осторожный такой, совсем неглубокий, а цветет герань, будто лето на дворе.
Около белоснежной печки, жарко натопленной березовыми дровами, табуретка, сработанная покойным уже дедом. Его я не помню совсем – он умер, когда мне и года не было, а вот памятка о нем осталась.
Бабушка всегда, прежде чем начать убирать свою комнатку, всегда на этой табуретки посидит, перекрестится и возьмется за дело.
На выскобленном до блеска полу половички – разноцветные, в полоску, и не броские совсем, а веселенькие, и тоже сработанные бабушкой.
В углу стол, прикрытый старенькой клеенкой. Самовар, а рядом ставенек, в котором громоздятся наколотые от большого куска сахара крохотные сероватые сладкие кусочки. Две чашки на блюдцах – одна бабушке, другая мне.
Как только вечер пробивался через окна в комнату, бабушка открывала сундук, что прижался к ее кровати, доставала выглаженный углевым утюгом и сложенный пряничком белоснежный платок, расправляла его, потом складывала уголок на уголок и покрывала голову.
Подзывала меня к себе, и мы становились в красном углу перед образами. – Не коптит? – обращалась она ко мне, глазами показывая на лампаду и, не ожидая ответа, начинала молиться.
– Благослови душе моя, Господи, – крестилась бабушка, а я за ней, и продолжала всегда одинаково, – Матушка-заступница, благодарствую Тебя за наставления твои, за помощь Твою, за заступничество Твое...
А дальше бабушка переходила на шепот, я только и видел, как светлело, как огорчалось и снова светлело ее лицо.
– Ты что же шепчешь, – капризничал я, – шепчешь только, ничего же не слышно. – А ты сам к Богородице обращайся. Она услышит тебя. Она все про нас знает... ...Все дальше и дальше отсчитывает жизнь мое время, а тот крохотный лампадный огонек продолжает светло согревать меня.
Иван Чуркин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
