Кана Галилейская

Главы из книги «Путешествие на Восток. Царьград и Архипелаг. В стране Фараонов»

Места, освященные стопами Христа. — «Гора пяти хлебов». — Генисаретские
проповеди Христа. — «Гора блаженств». — Сады Каны Галилейской. — Католическая церковь. — Древний храм с брачными сосудами. — В гостях у арабского священника. — Кейф под смоковницами.

Путь от Тивериады до Каны, по дороге Назаретской, — это одно непрерывное воспоминание о Христе. Это Его дорога, Его места, более, чем какой-нибудь другой уголок галилейского прибрежья. Тут проходил Он из своего родного, но не сочувствовавшего Ему Назарета, от семьи плотника, среди кото­рой Он родился, но которая меньше всех понимала Его, к родным Его сердцу берегам и людям Генисаретского взморья. Здесь каждая тропинка, каждый придорожный камень освяще­ны Его прикосновением. На этих зеленых холмах, в этих тихих, цветущих долинах, под этими вековыми маслинами сидел Он с Своими учениками, бродил в задумчивом одиночества, молился и плакал...

Тут для вас как-то особенно осязательны и глубоко по­нятны чудные притчи Христа. Они стоят здесь кругом живою иллюстрациею рассказа евангельского. Поля, покрытые на многие версты колючими травами, камнями, пшеницей, — вот у вас на глазах вся притча о сеятеле и терниях, и почве каменистой, и земле доброй. Яркие цветы весны, пестрящие эту пустыню, — это те лилии, те самые «крины сельные», что одеваются Отцом Небесным лучше, чем Соломон во всей славе своей.

Вокруг вас все любимые образы поучений Христовых, и вольные птицы небесные, что две продаются за один ассарий, что не сеют, не жнут, не собирают в житницы, но питает их Отец Небесный; и овцы, заблудившиеся в горах, отыскиваемые пастухом, и делатели винограда, получающие свою мзду.

Перед нами двигаются по дороге две характерные палестинские фигуры в длинных мантиях; они срывают и жуют колосья пшеницы, и так живо переносят воображение ко дням евангельским, когда «проходил Иисус в субботу засеянными полями, ученики же его взалкали и начали срывать колосья и есть».

А там, дальше, картина еще более характерная: молодая назареянка в белых чадрах сидит на осле, как некогда Матерь Иисуса, и около нее выступает суровая бородатая фи­гура, которую мое воображение рисует себе Иосифом-обручником, провожающим свое семейство, тем более, что перед ними, словно нарочно, идет красивый, черноглазый, задумчивый отрок, по пояс утонувши в цветах и пшенице.

Высокие холмы, мимо которых проезжаем мы, не простые безымянные возвышения земли. Это тоже святыни своего рода, запечатленные теми же именами, тою же памятью.

Вот, на самой дороге нашей, «гора пяти хлебов», где Христос насытил пять тысяч.

Рассказ евангельский, несмотря на свою краткость, пере­дает очень наглядно неудержимое влечение народа к Пропо­веднику Царствия Божия. Христос не раз уходил от слишком многочисленной толпы на лодке в море и на пустын­ные вершины береговых гор. Но за ним следуют, Его отыскивают везде и везде требуют от Него поучения и по­мощи. «Иисус с учениками удалился к морю и за Ним последовало множество народа из Галилеи, Иудеи, Иерусалима, Идумеи и из-за Иордана, и живущие в окрестностях Тира и Сидона, услышав, что Он делал, шли к Нему в великом множестве. И сказал ученикам Своим, чтобы готова была для Него лодка, по причине многолюдства, дабы не теснили Его», — повествует Евангелие. В другом ме­сте оно говорит: «Иисус сказал ученикам: пойдите вы одни в пустынное место и отдохните немного, ибо много было приходящих и отходящих, так что и есть им было не­ когда. И отправились в пустынное место в лодке одни. Народ увидел, как они отправлялись, и многие узнали их. И бежали туда пешие из всех городов и предупредили их и собрались к нему. Иисус, вышедши, увидел множество народа и сжалился над ними, потому что они были как овцы, не имеющие пастыря, и начал учить их много. И, как времени прошло много, ученики Его, приступив к Нему, говорят: место здесь пустынное, а времени уж много. Отпусти их, чтобы они пошли в окрестные деревни и селения и купили себе хлеба, ибо им нечего есть. Он сказал им в ответ: вы дайте им есть». Об этой «жалости» Иисуса к народу Евангелие говорит особенно часто.

Когда в другой раз совершалась раздача хлебов, еван­гелист опять выдвигает на первый план эту жалостьИисуса к народу:

«Пришел Иисус к морю Галилейскому и, взойдя на гору, сел там. И приступило к Нему множество народа, имея с собою хромых, слепых, немых, увечных и иных многих, и повергли их к ногам Иисусовым, и Он исцелил их». «Иисус же, призвав учеников Своих, сказал им: жаль мне народа, что уже три дня находятся при Мне и нечего им есть; отпустить же их неевшими не хочу, чтобы не ослабели в дороге». Собственно говоря, местом чудесного умножения пяти хлебов считается равнина у подножия маленького холма, покрытого камнями, но холм слу­жит, так сказать, наглядным памятником события. Арабы до сих пор называют его «биш», т.е. хлеб, а христианские паломники издревле намечают кресты на его камнях и считают непременным долгом вкусить хлеба на этих кам­нях, произнося подобающие молитвы.

Впрочем Христос удалялся на горы не ради одного народного многолюдства. Он искал здесь одиночества, чтобы размышлять и молиться.

«И отпустив народ, Он взошел на гору помолиться наедине и вечером остался там Один» — не раз сообщает Евангелие.

Здесь, под впечатлением мирных зеленых холмов, прилегших к чаше голубых вод, под ласковым дыханьем родного озера, в безмолвном лицезрении далеких вершин Ливанских, нарождались и таинственно зрели в великом сердце, как чудные плоды, высокие идеалы Евангельской про­поведи.

В часы этих одиноких горных созерцаний слагалась в душе Юноши-Христа и та светлая любовь к красоте мира Божия, которою дышат все Его Галилейские проповеди и ко­торая наполняет Его могучую речь столькими радостными и яркими образами.

В этом безмятежном уголке земли, всегда залитом солнцем, обильном плодами дерев, рыбою озера, агнцами стад, среди этого скромного населения рыбаков, пастухов и вино­градарей, звучала такою правдою и таким сердечным утешением Христова проповедь о приближении Царства Божия.

«Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют, и где воры подкапывают и крадут, но соби­райте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не ис­требляют, и где воры не подкапывают и не крадут».

«Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело — одежды? Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам».

Этот младенчески-беззаботный взгляд на материальную обстановку жизни, призывавший человека сосредоточить все силы свои на чистоте своего сердца, на братской любви к ближнему, на любви к Богу, источнику всякой любви и добра, сам собою приводил к возвеличению бедности и страдания в высший идеал человеческой нравственности.

Заповеди, преподанные Христом на берегах Галилейского моря, были заповедями труженничества, беспредельного терпения.

Вот мы теперь проезжаем мимо двурогой вершины боль­шого холма, с которого видно внизу все Галилейское море, вся страна Назаретская.

Это «гора блаженств», Новозаветный Синай своего рода, на котором в первый раз труждающиеся, страдающие и обремененные люди услышали прославление своих трудов и страданий.

«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

Мы взобрались пешком на эту Евангельскую гору, чтобы мысленно поклониться запечатленным на ней следам Божественного Учителя, чтобы видеть оттуда ту самую картину земли и неба, которая окружала Его, когда Он «отверзши уста», учил здесь народ.

Скептические исследователи Палестинских древностей со­мневаются, чтобы народное предание верно указывало на раз­ные памятники Библейской и Евангельской истории. Но я в этом случае гораздо более доверяю благочестивой памяти веков и народов, чем лукавым мудрствованиям ученых самолюбий. Если о самом обыкновенном историческом лице, долго жившем в каком-нибудь месте, без труда сохраня­ются в народной памяти многие подробности, если мы теперь, по истечении веков, знаем, где стоял загородный дом Цицерона и на каком поле Цезарь, Атилла или Ксеркс со­вершали свои битвы, то возможно ли допустить, чтобы первые христиане, уверовавшие в своего Распятого Спасителя, не окру­жили бы благоговейным чествованием всякий любимый уголок Его, всякий камень, на котором чаще других сидел Он. Христианство ни на один час не прекращалось в Свя­той Земле, и ни на один час поэтому не прерывалась нить преемственных, священных преданий Его, от 12-ти апостолов и 70-ти учеников, видевших собственными глазами каждый шаг Своего Учителя, до наших дней.

Если археологи наши не находят под час этих сказаний в утраченных летописях того или другого столетия, то это вовсе не доказывает, чтобы благочестивое сказание пере­ставало жить в живом сердце народном.

В деревне Луббия, на полупути к Кане, мы остановились отдохнуть на часок под старою маслиной; только с такими частыми отдыхами больной жене моей возможно было сколько-нибудь выносить тягости верховой еды по каменистой дороге.

От Луббии до Кефр-Кен часа два езды. Чем ближе представляется конец странствования, тем нетерпеливее де­лаешься к часам и расстояниям. Кефр-Кен — евангельская Кана Галилейская, ближайший к Назарету городок, который часто посещало Святое семейство.

***

«Был брак в Кане Галилейской, и Матерь Иисуса была там», – повествует Евангелие.

Кана вся потонула в цветущих садах. Это сплошная корзина кактусов, смоковниц, гранат... На дворе каждого дома — табачные плантации. Жители, по-видимому, не нуждаются ни в чем — у всякого сады, виноградники, овцы и скот в изобилии. Мы посетили прежде всего католическую церковь. Она построена очень недавно немецкими пилигримами и, как все здешние католические постройки, прилично и богато убрана, но лишена всякой типичности, всякого исторического характера. Посредине церкви колодезь; его выдают за тот самый, из которого доставали воду, обращенную Христом в вино во время брачного пира. Разумеется, и сам пир был здесь, по уверенно католических патеров. Вода этого колодца хотя в настоящее время и не обращается в вино, когда ее пьешь, но в полуденный зной показалась нам слаще всякого вина. Если новая католическая выдумка не имеет за собою никаких шансов вероятия, то трудно сомневаться, что местные право­славные арабы действительно сохранили под сводами своей полузаброшенной церкви постройку подлинной евангельской древности.

Эти толстые циклопические стены, эти мрачные нависшие своды, эта оригинальная круглая ниша в потолке над боль­шою серединною лампадою и эти узкие окна-бойницы — конечно, несомненный образчик ветхозаветного еврейского зодчества. В таком крошечном местечке, как Кана, где не было ни крепости, ни осады, ни великих битв, скромный дом какого-нибудь туземного обывателя мог безопасно сохраниться целые века и давать под своими несокрушимыми сводами убежище такой же нищенской христианской церкви, какую мы застали в нем теперь. Бедность, грязь, неприглядность обстановки этого православного и притом исторического храма — превосходят всякое описание. Изумительно, как в соседстве богатого Назарета, сплошь населенного христианами, можно сказать, под самым крылом греческого митрополита, и на обычном паломническом пути из Назарета в Тивериаду и Фавор, — может существовать такое возмутительное пренебрежение одной из прославленных евангельских святынь, положившей на­чало чудесам Христовым. Нельзя без стыда смотреть на грязь алтаря, загаженные свечи, плохие иконы, особенно, когда только что вышел из прекрасно-убранного и блестяще-содержанного католического храма.

Когда заставляешь себя, однако, забыть всю эту распу­щенность и окидываешь взором исторических воспоминаний темную характерную внутренность, то она удивительно полно переносит вас в давно минувшие века.

Два громадные каменные кувшина или, вернее, бочки для воды вырублены в самом сырце дикой скалы, образующей заднюю стену церкви. Колоссальные сосуды эти почитаются местными арабами за подлинные сосуды евангельского рассказа, в которых совершилось чудесное претворение воды в вино. Хотя из Евангелия Иоанна видно, что сосуды брачного пира, над которыми совершил свое чудо Христос, были перенос­ные, однако это обстоятельство не может служить опровержением многовекового местного предания, что и эти высеченные в скале неподвижные сосуды служили вместилищем воды у хозяина евангельского пиршества, который был, по преданию, апостол Симон Кананит; именно из них могла быть по­черпнута та вода, которая подавалась вместо вина пировавшим на свадьбе Симона. В Евангелии сказано об этом так:

«Было же тут шесть каменных водоносов, стоявших по обычаю очищения Иудейского, вмещавших по две и по три меры. Иисус говорит им: наполните сосуды водою. И напол­нили их до верха. И говорит им: теперь почерпните и не­сите к распорядителю пира. И понесли»...

Паломники средних веков видели в этой церкви еще несколько таких же амфор.

Старый толстый священник, курносый и черномазый, встре­панный, как цыган, в затасканной черной рясе и низенькой камилавке обычного греческого покроя, показывал и объяснял нам замечательности этой древней святыни. Это был мало­грамотный арабский туземец, не знавший ни слова ни на каком языке, кроме своего арабского, и вряд ли даже проходивший какую-нибудь школу. Он любезно пригласил нас к себе на чашку кофе. Хотя, глядя на его засаленные одежды и нечесанную голову, нас вовсе не разбирала охота входить с ним в какие-нибудь ближайшие сношения, и хотя в этот убийственный зной мы гораздо охотнее растянулись бы где-ни­будь на зеленой траве в густой тени сада, чем задыхаться в жалкой арабской землянке, проделывая неизбежный восточный этикет; но на любезность необходимо было отвечать лю­безностью, да и по обязанности туриста невозможно было упустить случай посмотреть на быт православного священника арабской деревни.

Священник живет тут же около своей старой и низень­кой церкви, ничем не отличенной снаружи от других домов. Тут же напротив и школа, где православных арабских детишек особый учитель-араб учит чтению, письму и Закону Божию. Учитель — еще молодой и сравнительно обра­зованный юноша. Он с большим любопытством и участием провожал нас при осмотре и вместе с нами же отправился к священнику.   

Дом священника — простая, только более обширная арабская хата, слепленная из глины. В ее единственной комнате полутьма и прохлада. Пол, крепко убитый глиною, покрыт цыновками, а кругом задней и боковой стен подушки и матрацы. В глубокой боковой нише сложены один на один   пуховики для постелей. Оригинальные, глиняные шкафчики   самодельной работы, похожие на первобытные ульи, разделены на клетки для помещения кувшинчиков, кофейников и всякой подобной посуды.

Старушка — жена священника и хорошенькая черноглазая дочка-невеста, в качестве христианок, не прячутся от го­стей, а свободно приняли нас и пригласили сесть на полу, на почетных местах, под единственным окошком, хотя сам хозяин еще не приходил, замешкавшись на улице с прихо­жанами. Тут же и сын его, взрослый малый в изорванном заплатанном халате и красной феске. Все они босые, и учи­тель босой. Хозяин вошел тоже босой, подал нам руку, ласково улыбнулся и сел в сторонке. Молодой сесть не смел и стоял все время у двери. Пока хозяйка кипятила кофе, хозяин занимал нас рассказами через посредство на­шего драгомана Якуба; тот выполнял свою дипломатическую роль с удивительною важностью и с нескрываемым презрением цивилизованного германца, носящего пиджак и шляпу, к босоногому дикарю-арабу.

– В приходе здешнем осталось теперь всего 300 православных, — сообщил с горестью священник. — Прежде было много больше, но католики отнимают ежегодно. Недавно еще совратили в свою веру 70 человек православных. С ними ничего не поделаешь, все им помогают. Денег у них мно­го, раздают бедным деньги, заступаются за них в судах, снабжают приданым бедных невест. А у православных ничего нет, сам он едва существует. Патриарх и митро­полит хорошо это знают, да помочь не могут. Патриарх недавно приезжал, заходил в церковь, обедал у священника. С ним и митрополит Назаретский был. Богомольцы сюда заходят редко и то почти все бедные. Ни от кого ни­чего! – со вздохом закончил этот, жалости достойный, пастырь.

Напившись кофе, мы простились с бедным священником, подарив ему на память о московских гостях несколько французских серебряников, которыми он остался, кажется, очень доволен. Сын его и учитель пошли нас проводить за деревню, к фонтану, где ждали лошади и проводники.

Фонтан этот в самой поэтической обстановке, у входа в большой тенистый сад. Древний саркофаг служит ему бассейном. И люди, и лошади, наслаждались всласть его про­хладой. Мы тоже с детскою радостью растянулись на своих пледах в зеленой тени густых смоковниц. Хозяин-араб любезно пригласил нас в свой кишевший плодами сад и не знал, чем угостить. Мы отказались от всех его предложений и просили только воды, воды, воды.

Воды нам носили без конца, в ноздреватых глиняных кувшинчиках, потеющих насквозь и всегда сохраняющих воду холодною. Но гостеприимный араб не удовольство­вался этим и через несколько минут притащил нам целую корзину только что нарванных румяных абрикосов. Они рдели так заманчиво, на темном фоне листьев, переполнен­ные своим сладким соком, душистые и бархатистые, как щечки молодой красавицы, что мы, вопреки всем правилам осторожности, жадно накинулись на них.

А тут еще как нарочно хозяйский сын притащил из деревни кувшин кислого молока, которого нам захотелось раньше, прежде чем мы могли предвидеть такое обильное угощение абрикосами. Неловко было его обидеть, да и пить непобедимо хотелось, — пришлось похлебать и кислого молока. В ответ мы угостили своих любезных хозяев уцелевшею от Иерусалима бутылкою вифлеемского вина, которую они быстро опустошили, невзирая на жар.

Мы порядочно-таки покейфовали в этом очаровательном Галилейском саду. Сладко и беззаботно дремалось под живыми зелеными опахалами чуть веявших над нами густых ветвей, среди широкого бархатного ковра неподвижно дышащих трав. Непроницаемые стены уродов-кактусов окружают со всех сторон этот уютный сад, охраняя нас как добрые сказоч­ные чудища. Ярким огненным пламенем, будто деревья какого-то волшебного леса, горят на фоне синего неба цветущие гранатники. Отовсюду льются ароматы, и сквозь всю эту колыхающуюся густоту, сквозь все эти многоэтажные зеленые шатры, непобедимо проливается и добирается до нас, вместе с этими южными ароматами, и синий зной раскаленного южного неба.

«Вертоград моей сестры,

Вертоград уединенный,

Чистый ключ у ней с горы

Не бежит запечатленный.

Лавр и мирт, и кинамон

Благовонием богаты;

Лишь повеет аквилон, —

И закаплют ароматы...».

Вспоминалось мне невольно сквозь сон прелестное Пушкин­ское переложение древнего поэта Палестины.

От публикаторов:

В 1890 г. в Санкт-Петербурге был издана замечательная книга Евгения Львовича Маркова «Путешествие на Восток. Царьград и Архипелаг. В стране Фараонов» (430 стр.). Её выход отмечен рядом положительных отзывов. В «Русском Обозрении» (1890, № 12) сообщалось: «Книга очень интересна. Евг. Марков обладает особым талантом описания. К подготовительным сведениям образованного человека, к специальным справкам посетителя известных исторических местностей, к наблюдательности опытного путешественника он присоединяет личное художественное чувство. <…> Задача художника состоит в том, чтобы при помощи своих описаний явиться на помощь громадному большинству, вызвать силою своего таланта живые, яркие, образные картины виденного им пред умственными очами тех, кто силою вещей, силою необходимости лишён возможности личного посещения великих культурных стран древности…». В заключение рецензент (С. Васильев) пишет о книге: «Автор оставил в ней часть своей души. Он совершенно искренно интересовался новым миром, какой открывался перед ним, и сумел мастерски передать и читателям этот интерес». А «Русский Вестник» отмечал, что у Маркова есть «достаточный запас энергии, необходимый для путешественника по странам ещё довольно диким, и без которой многое любопытное и характерное, так и рисковало бы остаться не осмотренным, ради избежания неудобств и затруднений. <…> Если мы прибавим к этому ещё и любовь к природе, сильно развитую в авторе, возвышающую его до истинной поэзии, то хотя мы ещё и не кончим с перечислением всех достоинств книги, но, надеемся, скажем достаточно».

Книга Евгения Львовича Маркова «Путешествие на Восток» была напечатана М.М. Стасюлевичем в двух томах: первый том «Царьград и Архипелаг. В стране Фараонов» издан в 1890 , а второй том «По Святой Земле» (527 стр.) в 1891. До этого Марков предполагал издать книгу у А.С. Суворина. В письме к этому издателю он, в частности, писал: «Вы восстановили своими изданиями не одну старую книгу, в которой чувствовалась потребность; к числу таких почтенных книг, давно уже ставших редкостью, бесспорно принадлежит и «Путешествие Муравьева ко Святым местам». Несмотря на то, что у нас существует не одно путешествие в Палестину, «Путешествия ко Святым местам» у нас всё-таки ещё нет. Быть может, мои очерки Палестины, Самарии и Галилеи несколько ближе подойдут к типу Муравьевской книги, давши читателю тот же сюжет в форме более живой и современной». Издание не состоялось (XX Фетовские чтения, Курск, 2006, с. 171-172). Двухтомник у М.М. Стасюлевича был полным изъявлением автора и, надо считать, законченным.

На выход в свет второго тома книги Евгения Маркова – «Путешествия по Св. Земле» – откликнулся «Вестник Европы» (1891, № 1, Библиографический листок): «Автор, хорошо, по-видимому, подготовленный к своему путешествию предварительным изучением литературы предмета, и привычный к делу, требующему наблюдательности, сообщил новый интерес фактам, описанным уже давно многократно и как бы общеизвестным; в то же время, все это вышло у него – не сухое исследование, а весьма картинное изложение предмета, вперемежку с теми личными детальными похождениями и впечатлениями, которые послужили иллюстрациею современного быта страны, служившей некогда театром величайших мировых событий и переворотов».

Евгений Львович посвятил «Путешествие на Восток» своей жене и сподвижнице – Анне Ивановне Марковой (урождённой Познанской): «Книга эта – скромный плод наших общих трудов и общих радостей, посвящается верной спутнице моих странствований по морям и пустыням земли, и по морю житейскому. Автор».

А во вступлении он заметил: «…Редкое путешествие дает столько драгоценной пищи любознательному духу и впечатлительному сердцу образованного человека, как путешествие, мною избранное, и описанное в предлежащих томах. Здесь, сравнительно на небольшом пространстве и в небольшой срок времени, внимательный турист, сколько-нибудь основательно подготовивший себя к предстоящим ему задачам, может встретить в высшей степени выразительных представителей самых несходных между собою и вместе с тем крайне интересных для наблюдения народностей, разнообразнейшие и величайшие памятники истории и поразительнейшие по своей оригинальности картины природы. Путешествие это, если оно совершается с подобающею ему серьезностью, делается еще тем поучительнее, что ведет наблюдателя почти к той же последовательности, как история вела когда-то человечество, от одной ступени цивилизации к другой, и знакомство с художественным миром язычества, с фанатическим и роскошным миром мусульманства, заканчивает глубокими впечатленьями Евангельских и Библейских стран, – этой священной колыбели той высоко-человечной христианской культуры, которая господствует теперь над всеми исторически-живучими народами земли.

 Царьград, Египет, Греция – служат естественным подготовлением к Палестине и Галилее, составлявшими и в сердце автора главную цель всего его восточного путешествия. Не видать своими глазами, не ощущать своими руками Святых мест, где жил, исповедывал и страдал 20-ть веков тому назад Божественный Учитель людей в любви и истине, – прискорбно для сердца Христианина, в наше время, когда путешествие в Палестину вовсе не составляет, как в недавнем прошлом, самоотверженного подвига. То, что оказывается под силу скромной деревенской старушке, сберегающей какой-нибудь мешочек медных пятаков из своего трудового заработка, – без всякого сомнения, оказалось бы без труда доступно каждому хотящему, если бы он только захотел этого вполне серьезно.

Автор почел бы себя вполне награжденным за свой труд, если бы искренние впечатления скромного странника, не имеющие притязания ни на ученость, ни на полноту разработки предмета, – зажгли бы в сердце сочувствующих ему читателей то же страстное влечение к посещению чудных далеких стран, какое с детства волновало и двигало автора этой книги.

 Жизнь меряется не арифметическим числом дней, а тем запасом переживаемых сердечных впечатлений, тем богатством духовных радостей, которые даются ему в течение скупо отмеренного ему житейского поприща его. Человек, умеющий жить жизнию былых веков и далеких народов, оставляющий часть своей души и на берегах древнего Нила, и в библейских пейзажах Палестины, и среди цветущих рощ поэтической Греции, – конечно, живет несравненно более широкою жизнию, чем те достойные сожаления люди, которые, подобно растениям, неподвижно прикрепленным к своему корню, доживают до старости среди усыпляющего однообразия все одних и тех же давно изведанных и преевшихся явлений своей будничной жизни. Евгений Марков».

В наше время книги Евгения Маркова, забытые на долгие годы, возвращаются к читателю: переизданы его «Очерки Крыма» (1994 и 2006 гг.), «Краеведческие очерки Е.Л. Маркова о Воронежском крае» (2007), «Русская Армения» (2019). Надеемся, что в ближайшее время будет переиздано и «Путешествие по Святой Земле», несколько глав из которого мы публикуем.

Маргарита Бирюкова, Александр Стрижев

Евгений Марков

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"