Гора Фавор

Главы из книги «Путешествие на Восток. Царьград и Архипелаг. В стране Фараонов»

Характерный вид Священной горы. – Кочевые бедуины. – Ночное нападение. –  Селение пророчицы Деборры. – Странствование по дебрям Фавора. – Вечер в православном монастыре. – Храм Преображения Господня. – В гостях у брата Францисканца. – Древности Фавора.

Прелестная панорама открылась перед нами, когда мы очу­тились на последнем спуске горы, и у ног наших опять расстилалась покрытая лугами и нивами равнина. Чудный вечер догорал на небе, и широкий мир Божий, полный обилия и тишины, утопал теперь в его золотисто-розовых лучах.

Ясразу, ни у кого не спрашивая, узнал Фавор. Еван­гельская гора возвышается среди равнины одинокою округлен­ною пирамидою, словно гигантский купол какого-то еще незримого храма, торжественно поднимающегося из-за далеких горизонтов.

Это величественное одиночество ее, этот ее характерный шарообразный облик, – должны были издревле возбудить в народе-младенце суеверное благоговение к ней и заставили смотреть на нее, как на таинственный престол божества.

Курчавая поросль лесов одевает сверху маститое чело горы-купола, и среди темного фона зелени чуть заметно выде­ляются сквозь туманы дали нетерпеливо манящие нас к себе белые точки монастырских построек.

Но голые ребра священной горы кажутся нарочно обточен­ными, чтобы не допускать ногу смертного попирать это возне­сенное к облакам нерукотворенное жилище безсмертных.

В промежутке, который оставляют между собою Фавор и Галилейские горы, в далекой дали, как бесплотное видение, вырисовывает на фоне огненного неба свои нежные бледно-голубые очертания снеговой исполин Ливан, глядящий теперь на нас через головы целых горных хребтов, через всю незримую нам водную равнину Тивериадского моря.

Бедуины то и дело рыскают по этой пустынной равнине, где у них никто не оспаривает их хозяйничанья. Вот мимо нас пронеслись два витязя с длинными копьями, в развевающихся белых плащах, типические и живописные донельзя, точно сейчас снятые с картины какого-нибудь Ораса Верне или художественных иллюстраций Бида.

А там подальше еще и еще... Как орлы или коршуны, – разбойники воздушных пустынь, – реют целые дни в недоступной подоблачной высоте, высматривая своим зорким глазом хищника верную добычу, так и эти вечно досужие разбойники степей с утра до ночи пробегают из края в край свои просторные владения, оглядывая каждую их тропку и поджидая удобного случая ограбить какого-нибудь неосторожного путника или разбить запоздавший караван. Трусливые как шакалы, они однако решаются напасть только тогда, когда нет никакой возможности ожидать сопротивления. Под­ставлять свой лоб под пулю из-за такого вздора, как до­быча, бедуин не рискнет никогда, потому что добыча – его обычное, ежедневное занятие, и он вовсе не расположен прекращать его каким-нибудь глупым кроваво-трагическим образом.

На самой дороге мы въехали в многолюдное становище черных бедуинских шатров. Мужчины были в степи, но визжащие толпы детей и женщин обсыпали нас, как дья­волы грешника, внезапно попавшего в пределы ада... Как нарочно, утомленный караван наш растянулся по дороге на целые версты. Жена моя то и дело спешивалась, терпя жестокие страдания, и я шел тогда рядом с нею, поручая наших лошадей адъютанту своему Якубу. А провожатые нашего багажа, испуганные наступавшею ночью, и лучше нас знако­мые с нравами своих бедуинских собратьев, торопились, что было мочи, пробраться до ночи хотя бы через степь до горы и немилосердно гнали поэтому лошадей. Они были далеко впереди вместе с оберегавшим багаж кавасом и турецким урядником, когда мы с женою и Якубом неожиданно попали в шумный бедуинский муравейник, донельзя взволнованный нашим появлением.

Черные косматые ведьмы с сухими костлявыми руками и полуголые мальчишки-обезьяны назойливо лезли к нам со всех сторон, взывая скорее угрожающими, чем молящими голосами, скорее требуя, чем прося: «Бакшиш, бакшиш!». Они смело хватали нас за полы одежд, за стремена седел, очевидно, не считая возможным пропустить безданно-беспошлинно через свои владения собак-франков. Поддаться мало­душию в эти минуты было бы очень неразумно, и я, по при­меру опытного Якуба, отвечал на этот преследовавший нас звериный лай и вой по возможности грозными взмахами на­гайки. Но все-таки отделаться от этой бесчисленной сволочи было не легко, и Якуб посоветовал садиться попроворнее на коней, чтобы вырваться из хищнической стаи.

Только что мы успели на несколько сажень опередить пре­следовавшую нас толпу босоногих чертенят, как странное зрелище поразило меня впереди.

Наш черногорец, кавас Николай, вдруг неведомо с чего перекинул на руку ружье, висевшее за спиной, и, прилегши к шее своего коня, молниею понесся вперед.

Я окинул глазами стлавшуюся перед нами равнину и тогда только заметил, что несколько бедуинских всадников с копьями наперевес, и тоже пригнувшись к шеям своих скакунов, мчались наперерез нашим вьюкам, поря­дочно опередившим отставшего каваса и урядника. Несколько мгновений с замиранием сердца следили мы за этою неожи­данною сценой; и урядник, и я помчались вслед за кавасом. Но отчаянная атака нашего черногорца сразу покончила дело. Бедуины, увидев подоспевающего защитника, уже наводившего на бегу ружье, и заметив за ним вооруженный резерв, стали еще быстрее забирать налево и удирать от нас в степь, где они скоро и пропали в надвигавшихся туманах вечера. После этого происшествия, взволновавшего весь наш маленький отряд, мы продолжали путь уже гораздо осторожнее. Урядник поехал впереди, черногорец охранял тыл, а вьюки потянулись в середине, предшествуя нам и Якубу. Теперь, когда ночь совсем свалилась на землю, на каждом шагу можно было ожидать какой-нибудь новой вы­ходки окружавших нас отовсюду хищников. Все ехали на­готове, с ружьями, перекинутыми на руку, зорко оглядывая дорогу, и поневоле молча. Лошади наши еле двигались от усталости и, ступая в темноте нетвердой ногой по неровной почве, стали тряски до невозможности. Вокруг темнота, перед нами крутейший и длиннейший подъем на купол горы, а сил уже никаких. Мы все приуныли и упали духом, Якуб чуть ли не больше всех.

Нужно было еще пробраться через арабскую деревушку у подножия Фавора; миновать ее не было возможности. По-араб­ски она называется Даборриа и тоже славится, как гнездо разбойников. Христиане и евреи считают эту деревушку селением пророчицы Деборы, некогда вдохновившей на бой против Сирийцев пророка Варака. «И сошел Варак с горы Фавора и за ним 10.000 человек, и пало все ополчение Сисары от меча, не осталось никого», – повествует Библия. Впрочем Дебора и Табор так близки друг к дру­гу по звуку, что трудно решить, в память чего сложилось арабское название этого единственного Фаворского поселенья. Нас жестоко мучила жажда, и мы просили урядника провести нас к колодцу деревни; но он посоветовал лучше потер­петь до монастыря. В деревне нет хорошей воды, а глав­ное, по его мнению, было бы совсем уже неблагоразумно при­влекать к себе в такой поздний час внимание этого скверного народа. Гораздо лучше проехать потихоньку краем де­ревни, где мы минуем всего два-три домика и сейчас же поднимемся на гору. В этих соображениях он даже по­боялся взять в деревне проводника-араба, хотя было ясно, что без туземца трудно будет найти дорогу в этих заросших густыми лесами скалах и пропастях.

С безмолвной подозрительностью и каким-то зловещим вниманием следили за нами с плоских крыш своих мазанок несколько худощавых фигур, закутанных в хламиды, смутно вырезавшиеся черными истуканами на фоне темного неба. Как нарочно, тяжелые удары наших многочисленных подков о камни крутой дороги раздавались среди безмолвия затихшей деревушки, как громы труб. Перед нами почти отвесною стеною, белея даже в темноте своими голыми каменными ребрами, вставали кручи Фавора, будто какая-то безнадеж­ная, непроходимая стена, вдруг задвинувшая нам дорогу в таинственное царство...

***

Настоящая дорога поднимается на Фавор не особенно кру­тыми зигзагами, опоясывающими его скаты, но, чтобы попасть на нее, нужно было проехать насквозь всю деревушку. Наш путеводитель вздумал сократить путь и подняться прямо по кручам до ближайшего оборота дороги, чтобы только не ехать долго деревней. Но он сильно ошибся в расчете. Лошади наши выбились из сил и с трудом одолевали даже самый обыкновенный подъем. А в темноте мы сейчас же попали на такие скользкие и гладкие утесы, по которым днем, на­верное, никто не осмелился бы карабкаться.

Делать, однако, было нечего, и, раз попавшись, приходи­лось выбираться на верх, проклиная в душе сумасшедшего проводника. Копыта лошадей то и дело обрывались с гладких плит, но под градом немилосердных ударов нагайки они лезли из кожи, чтобы одолеть этот невозможный подъем, представлявшийся в темноте просто отвесною стеною. На каждом шагу можно было полететь вниз, и я, признаюсь, не на шутку ждал этого, видя жалкие усилия наших, насквозь промокших от поту лошаденок, растягивавшихся как змеи, прыгавших как козы, и дрожавших всеми жилками от отчаянного напряжения.

Наконец, Бог смиловался над нами, и мы попали в хаос камней, заросших большими кустами; отвесная круча кончилась, и здесь хотя можно было отлично переломать ноги лошадям, зато уже не предстояло перспективы самому поле­теть в пропасть. Все-таки вздохнулось как-то свободно, словно гора свалилась с плеч. Якуб и черногорец обрушились на неблагоразумного проводника с жесточайшими упреками. Он и не отговаривался, чувствуя всю сотворенную им глупость, и только суетливо рыскал направо и налево по колючим кустам, как гончая, потерявшая след. Разумеется, в этом лабиринте кустов и камней, темною ночью, он не мог уви­деть ровно ничего, и мы продолжали продираться наудалую. Как нарочно, луна уже стала опаздывать, и ее еще не за­метно было даже на горизонте.

В эту минуту сильный треск кустов и топот копыт вдруг остановил нас всех, как вкопанных.

Казалось, целый табун лошадей ломится к нам через лес. Сбоку нас, почти нос к носу, вырос вдруг из темноты белый бедуин верхом на коне. По-видимому, он тоже продирался целиком по круче и теперь был совсем озадачен, натолкнувшись на такое многолюдство.

Он окликнул нас каким-то гортанным глухим криком; а проводник наш тем же карканьем ворона оклик­нул его. Бедуин объявил, что искал своих лошадей, с утра загнанных в лес и, услышав наши шаги, погнался нам наперерез, воображая, что это ломится по лесу его табунок. Врал ли он, чтобы найти какой-нибудь невинный предлог для объяснения своей не совсем уместной погони, или говорил сущую правду – это так и осталось на его бе­дуинской душе.

По крайней мере, черногорец наш был уверен, что разбойник-араб разогнался за нами в полной надежде на добычу и стал отпираться, когда увидел, что попался впросак, потому что в лесу не то, что в степи, и удирать назад по этим камням и кустам было бы слишком небла­горазумно от целой толпы всадников. Как бы то ни было, мы расстались с ним мирно, отделавшись только маленьким волнением крови, и даже кстати заставили любителя ночных похождений вывести нас на настоящую дорогу, что он исполнил самым добросовестным образом. Дорога оказалась всего в нескольких шагах от нас, но, конечно, мы целую ночь могли бы бродить около нее, не подозревая ее близости... Хотя и эта «исправленная», «хорошая» дорога, которой мы все так обрадовались, была в сущности гораздо более похожа на ступеньки бесконечной каменоломни, тянущейся из подземного царства на облака небесные, но тем не менее, и лошади, и всадники почувствовали себя совсем иначе, когда прекратилось, наконец, невыносимое продирание сквозь лесные чащи.

Дорога забирала все круче вверх, огибая своей белой спи­ралью лесистые скаты горы; по временам она висела на самом краю отвесного обрыва, и тогда целая страна лесов смутно темнела в пропастях, расступавшихся у наших ног. Красная, как пожар, луна только что начинала показываться из-за Галилейских гор и чуть-чуть только стала серебрить верхушки этих потонувших глубоко внизу лесных дебрей.

Лошади водили своими потными боками, как кузнечными мехами, хотя шли теперь ровным, важистым шагом, мед­ленно одолевая длинный подъем.

На душе было тяжело от непосильных напряжений, уста­лости и раздражающей темноты. Лес тянулся без конца, до­рога извивалась все круче и труднее, пропасти провожали нас все чернее и глубже. Казалось, мы уж целый век странствуем в этих заколдованных дебрях и целый век еще не выберемся из них. В довершение всего, какой-то непо­нятный, жалобный вой уже давно щемил мою душу, надры­вая ее необъяснимою тоскою. Казалось, все эти лесные пропасти, все эти горные кручи затянули нескончаемую похорон­ную песнь. Она начиналась где-то далеко и глубоко, будто на дне могилы чуть слышно и потом поднималась, разраста­лась, разливалась по темным безднам несмолкаемыми уны­лыми аккордами, будто сама темная ночь посылала небу свои горькие укоризны. Лесные дебри и каменные скалы разносили отклики этих раздирающих душу стенаний ночи далеко по безмолвной пустыне. Словно все мертвецы протекших веков вылезли из черной утробы земной и собрались теперь там, в глубине лесных пропастей, оглашая спящий мир стонами своих бессильных жалоб и своими детскими рыданиями. Это выли бесчисленные стаи шакалов, которыми кишмя кишат лесные овраги Фавора.

Первый раз в жизни довелось мне слышать такой бесконечно-длинный звериный концерт, – во всей буквальности con­cert monstre. Выло ли это бесприютное зверье от голода или встречало торжественным гимном своим восходившую луну, тайна эта осталась погребенною в глухих пропастях Фавора.

***

На самом верху горы мы опять потеряли дорогу. Она за­бралась теперь в темную глушь леса и перестала белеть сво­ими известковыми камнями. Опять мы очутились в чаще це­пляющихся и хлестающих ветвей и непроходимых кустов, переплетающих лошадям ноги.

Якуб и черногорец громко бранились с смущенным проводником, который уверял нерешительным голосом, что сейчас выберемся к монастырю. Между тем среди кустов начинают попадаться все чаще и чаще груды камней. Мы окружены целым хаосом развалин. Луна уже выплыла на­равне с вершиною горы и теперь освещает как-то сбоку, будто тайком, обломки разрушенных зданий и упавшие древние стены. Целый мертвый город прячется на пустынном темени Фавора, в чаще его глухих лесов. История остано­вились и застыла там уже который век.

Какой это город – не разгадаешь теперь. На Фаворе сто­яла когда-то римская крепость Адриана и еще раньше твер­дыня Маккавеев, стояло и укрепление крестоносцев, тщетно боровшихся здесь с победоносным Саладином. Все эти имена, все эти века и народы оставили, конечно, свои вклады на вершине исторической горы.

Фантастической декорацией из какой-нибудь волшебной оперы смотрели при странном освещении луны белые разва­лины загадочного мертвого города, давно уже густо заросшие деревьями.

Усталые лошади то и дело спотыкались на их камни, ко­варно приодетые цветами и травой.

Вот промелькнули мимолетным могильным привидением и исчезли в туманах ночи каменные мертвецы. Опять чер­ный лес кругом нас. Месяц только чуть серебрит его верхушки и делает еще таинственнее его таинственно-искрящуюся темноту. Сил не хватает ни у людей, ни у лошадей, и все гора, все подъем! Когда же конец, Господи! Не на облака же небесные взбираемся мы в самом деле.

***

Вдруг белая гладкая скала стала смутно вырезаться перед нами, заслоняя горизонт. Расступается понемножку уз­кая лесная дорожка. Через минуту скала обратилась в кре­постную стену с узкими бойницами. Большие, плотно запертые ворота ясно обозначались в этой стене.

Господи! неужели ж приехали? неужели ж наконец мо­настырь? Не веря глазам, безмолвно спрашиваешь сам себя. А проводник-араб уже поспешно спрыгивает с седла и поднимает чугунный молот, висящий на цепи у ворот.

– Приехали? – спрашивает, словно очнувшись, жена, и тоже кажется, не верит. Никто не отвечает, все полны безмолв­ною радостью наступившего наконец конца этого бесконечного странствования.

Тяжелые удары молота раздаются, как небесные громы, среди безмолвия леса.

– А ну как не пустят? – малодушно думается мне, и при­поминаются разные строгие уставы монастырей, не открывающих своих ворот в поздний час ночи.

Наконец зашлепали по камням чьи-то неспешные шаги, зазвенели ключи. Кто-то сдержанно и сомнительно окликнул нас по-арабски, не подходя к воротам. Якуб и араб очень самоуверенно и очень громко приказывали отворить, сообщая про нас какую-то эффектную легенду, которую Якуб лукаво пускал во всех необходимых случаях, и которой искрен­но верил проводник-араб.

Происходила настоящая сцена из Вальтер-Скоттовского романа, где какой-нибудь переодетый владелец замка с сво­ею утомленною лэди, преследуемый врагами, стучится в негостеприимные ворота уединенного аббатства.

В моем болезненно сдавленном сердце все распахну­лось настежь и засверкало лучами солнца, когда, после тюремного грома задвижек и ключей, отворились наконец, тя­жело скрипя, массивные полотнища ворот, и красные огоньки монастырских келий приветливо замигали нам навстречу с высоты своих террас. Мы торопливо спешились в нижнем дворике и повели измученную жену вверх по лесенкам и переходам вслед за руководившим нас отцом-привратником.

Игумен был еще в церкви, где кончалась длинная все­нощная; но нас и без него приютили очень радушно в ярко освещенной комнате, уютно обставленной диванами.

Игумен явился очень скоро; добродушный старичок принял самое живое участие в моей жене. Хотя она крепилась всячески, ни за что не хотела ложиться, заставляла себя го­ворить и улыбаться, старик сразу догадался, что она больна не на шутку. Он хлопотал о ней с трогательной заботливостью и несколько раз сам бегал на кухню то заказать куриный суп, то вскипятить горячего молока.

***

Отлично накормил нас добрый игумен и супом, и пловом, и кислым молоком... Мы просидели с ним часа два за самоварчиком и за ужином, болтая о том, о сем. Он говорил по-русски не особенно хорошо, но все-таки понятно. Бутылка вкусного, хотя и самодельного Фаворского вина ожив­ляла нашу беседу. Нам сделалось так хорошо в этом уютном уголку, кругом охваченном лесными безднами и пустынями бедуинов, что хотелось понежиться здесь денька два, отдохнуть от тряски и переварить в мирном покое монастырского уединения слишком быстро чередовавшиеся впечатления пути, подготовляя силы к новым трудам, новым впечатлениям.

Игумен тут только наместник. Настоятелем монастыря считается архиепископ Фаворский Спиридоний, постоянно живущий в Иерусалиме, как член тамошней патриархии. Раза два в год является он в монастырь отслужить обедню в великие праздники. Великим постом в Фаворе соби­рается множество поклонников из простонародья, все почти русские; все помещения монастырские бывают набиты битком, «а из благородных господ оченьмало бывает», конфуз­ливо добавил игумен. Был у них не очень давно великий князь Николай, брат покойного Белого Царя. Большая была встреча, большое торжество. Патриарх приезжал и много епископов, четыре паши его встречали. Теперь у турок политика – любезничать с русскими, услуживать им во всем. А прежде смотрели очень косо. Турки вообще не любят впус­кать в Палестину к святым местам ни русских, ни французов, никого из Европы; они только грекам одним доверяют, потому что греки свои, не опасны ничем. Прежде французы очень много захватили, даже у греков многое поотняли, а теперь совсем другое! Теперь им нет ходу; на Фаворе то же самое. Все что поважнее, отдали в руки грекам.

Мы с женою настолько ободрились ужином, что вышли побродить по высокой террасе монастырского замка. Полная луна уже сияла во всей торжественности на вершине безоблачного небесного свода и заливала его голубые бездны своим волшебным светом, мягким и нежным как елей. Темные лесные пропасти, глубоко внизу, и далекие горные дали, тоже тонули в этом море серебристого света, из которого скалистая макушка Фавора, где мы стояли, с своими деревь­ями и развалинами, выплывала словно какой-то одинокий сказочный остров. Казалось, вся девственная красота опо­чившей земли раскрыла теперь свои молчаливые объятья на­встречу лившимся с неба лучистым потокам и, как не­когда на глазах Христовых апостолов, земное таинственно преображалось в небесное.

«Господи! добро здесь нам быти!» – без слов готова была повторить растроганная душа впечатления восхищенного ученика Иисусова.

На далеко кругом видны были нам, с высоты, отступавшие в даль смутными признаками, полчища окрестных гор. Глаз скорее чуял их, чем различал в тумане чередующихся голубых и серебряных волн.

А сейчас у наших ног, отвесным обрывом, прова­ливалась обложенная камнем, глубокая черная впадина... Это громадная цистерна для воды, теперь уже сухая, устроен­ная на случай осады, еще за несколько веков до Рождества Христова, когда на вершине Фавора стоял город египетских Птоломеев и сирийских Антиохов.

***

Утром в 5 часов я был уже у обедни в нижней церкви монастыря. Жену я упросил не вставать так рано, и она подошла только к концу. Новая церковь устроена недавно на месте древнего храма императрицы Елены. Одна из стен алтаря и дорогой мозаиковый пол уцелели от византийской постройки. Три ниши в этой стене IV века изображают те три сени, которые апостол Петр желал построить на месте Преображения Господня. «Аще хощеши, сотворим здесь три сени: Тебе едину, и Моисееви едину, и едину Илии».

Эти алтарные ниши действительно посвящены Спасителю, Моисею и Илье пророку. Храм украшен довольно богатыми иконами, почти все приношениями русских. Образ Преобра­жения Господня – подарок покойной Императрицы Марии Алек­сандровны. Главный престол занимает то самое место, где, по преданию, совершилось Преображение Господне. Три любимых апостола были около Христа, в тех местах, где устроены теперь ниши. Остальные девять апостолов, по преданию, оста­вались у подошвы горы в нынешней деревне Табория. Игумен совершал служение в довольно затрапезных одеждах, и весь клир его был порядочно обношен. Крикливые, гру­бые напевы драли ухо. Все иноки смотрели какими-то сонными. В греческую службу они вмешивали для нас некоторые русские молитвы и вообще старались показать нам особенное внимание. По окончании службы к нам подошло несколько монахов и стали, хотя не без труда, беседовать по-русски. Один из них оказался румын. Он очень добивался узнать от нас, действительно ли король Карл отменил во всей Валахии православную веру и везде теперь вводит лютеранство.

Мы осмотрели обширные помещения для богомольцев в новых постройках монастыря и отправились оттуда в латинский монастырь в нескольких шагах от греческого. Единственного брата францисканца, пребывающего теперь в монастыре, мы захватили за работой среди прекрасных виноградных и табачных плантаций. Святой отец – родом из Италии, но говорит, хотя и грубо, по-французски. Он слезно жаловался нам на плохой предстоящий урожай вина, единственного утешения инока в этой безотрадной пустыне. Другой брат итальянец, товарищ его, отлучился в Назарет, и он теперь один хозяйничает в монастыре. Прихода у них нет, католиков кругом ни одного, поневоле приходится возиться целые дни в саду. С греческим собратом они живут мирно, по-соседски, делят вместе скуку и оказывают взаимные услуги. Брат францисканец пригласил нас в большую прохладную залу, установленную диванами, увешан­ную картинами и портретами. Туда принес он нам маленькие стаканчики с водкой, от которой мы отказались, и чашки арабского кофе, который мы выпили с великим удовольствием. Он показал нам и свою латинскую церковь, но она не зак­лючает в себе ничего интересного. Нас гораздо более интересовали древние развалины, которые удобнее всего посе­тить из латинского монастыря. Тут их целый город. Все плоское темя горы Фавора усеяно этими обломками. Тут пере­мешаны остатки всевозможных столетий, всевозможных народов: и библейская твердыня, из которой Варак выводит свои ополчения против Сисары, и город сирийского Антиоха, и осадный замок, где восставшие иудеи бились против римских легионов Веспасиана, и крепость крестоносцев-королей, погребенная под сарацинскою крепостью Малек-Аделя.

При Елене, при Юстиниане, при крестоносцах – здесь уже были христианские монастыри и храмы. Теперешние монастыри – уже 4-го поколения, Среди развалин мы наткнулись на пре­красно сохранившиеся арки одного из таких храмов. Но ка­кого он времени – об этом бесплодно спорят археологи. Есть и другие хорошо уцелевшие остатки: дворцов, ворот, башень и стен с проходами и сводами. В них можно рыться с интересом целые месяцы... Кроме этих развалин города, несколько ниже, кругом всей горы, видны заросшие лесом осыпи сплошной крепостной стены, некогда опоясывавшей вершину Фавора. Муравьев, не заставший на Фаворе никакого жилья, ни монастыря, ни часовни, еще мог насчитать в этой стене семь ворот, которыми проходили внутрь древнего подоблачного города, разрушенного императором Адрианом. При Муравьеве богомольцы из Назарета и Галилеи собирались на Фавор накануне праздника Преображения и проводили всю ночь под открытым небом, в молитвах и пении, как проводится теперь канун Вознесения на горе Масличной.

***

С кровли греческого монастыря открывается необыкновенно широкая панорама на Палестину и Галилею. На юг видны не только Ефраимовы горы, но далее далекие Иудейские, окружаю­щие Иерусалим и Иерихон. До горы Кармил, замыкающей со­бою горизонты запада и заслоняющей Средиземное море, слов­но рукой подать. Белые домики Назарета и Сафета видны ясно, как с высоты птичьего полета. А на северо-востоке, кажется, у самой подошвы лесистого Фавора, ласковым голубым глазом глядит мирно дремлющее прозрачное зеркало Тивериадского моря, да светлой ленточкой прорезает пустын­ные холмы бегущий с далекого Ливана Иордан.

Сам Ливан чудится каким-то бесплотным виденьем, громадный даже в своей дали, весь сотканный из серебря­щихся снегов и знойно голубых туманов.

Одаренные образками, четками и всякими обычными воспоминаниями святых мест, мы выезжаем, отдохнувшие духом и телом, сквозь те же крепостные ворота монастыря. Игумен и братия провожают нас за эти ворота с трогательною задушевностью, с громкими пожеланиями всего доброго.

От публикаторов:

В 1890 г. в Санкт-Петербурге был издана замечательная книга Евгения Львовича Маркова «Путешествие на Восток. Царьград и Архипелаг. В стране Фараонов» (430 стр.). Её выход отмечен рядом положительных отзывов. В «Русском Обозрении» (1890, № 12) сообщалось: «Книга очень интересна. Евг. Марков обладает особым талантом описания. К подготовительным сведениям образованного человека, к специальным справкам посетителя известных исторических местностей, к наблюдательности опытного путешественника он присоединяет личное художественное чувство. <…> Задача художника состоит в том, чтобы при помощи своих описаний явиться на помощь громадному большинству, вызвать силою своего таланта живые, яркие, образные картины виденного им пред умственными очами тех, кто силою вещей, силою необходимости лишён возможности личного посещения великих культурных стран древности…». В заключение рецензент (С. Васильев) пишет о книге: «Автор оставил в ней часть своей души. Он совершенно искренно интересовался новым миром, какой открывался перед ним, и сумел мастерски передать и читателям этот интерес». А «Русский Вестник» отмечал, что у Маркова есть «достаточный запас энергии, необходимый для путешественника по странам ещё довольно диким, и без которой многое любопытное и характерное, так и рисковало бы остаться не осмотренным, ради избежания неудобств и затруднений. <…> Если мы прибавим к этому ещё и любовь к природе, сильно развитую в авторе, возвышающую его до истинной поэзии, то хотя мы ещё и не кончим с перечислением всех достоинств книги, но, надеемся, скажем достаточно».

Книга Евгения Львовича Маркова «Путешествие на Восток» была напечатана М.М. Стасюлевичем в двух томах: первый том «Царьград и Архипелаг. В стране Фараонов» издан в 1890 , а второй том «По Святой Земле» (527 стр.) в 1891. До этого Марков предполагал издать книгу у А.С. Суворина. В письме к этому издателю он, в частности, писал: «Вы восстановили своими изданиями не одну старую книгу, в которой чувствовалась потребность; к числу таких почтенных книг, давно уже ставших редкостью, бесспорно принадлежит и «Путешествие Муравьева ко Святым местам». Несмотря на то, что у нас существует не одно путешествие в Палестину, «Путешествия ко Святым местам» у нас всё-таки ещё нет. Быть может, мои очерки Палестины, Самарии и Галилеи несколько ближе подойдут к типу Муравьевской книги, давши читателю тот же сюжет в форме более живой и современной». Издание не состоялось (XX Фетовские чтения, Курск, 2006, с. 171-172). Двухтомник у М.М. Стасюлевича был полным изъявлением автора и, надо считать, законченным.

На выход в свет второго тома книги Евгения Маркова – «Путешествия по Св. Земле» – откликнулся «Вестник Европы» (1891, № 1, Библиографический листок): «Автор, хорошо, по-видимому, подготовленный к своему путешествию предварительным изучением литературы предмета, и привычный к делу, требующему наблюдательности, сообщил новый интерес фактам, описанным уже давно многократно и как бы общеизвестным; в то же время, все это вышло у него – не сухое исследование, а весьма картинное изложение предмета, вперемежку с теми личными детальными похождениями и впечатлениями, которые послужили иллюстрациею современного быта страны, служившей некогда театром величайших мировых событий и переворотов».

Евгений Львович посвятил «Путешествие на Восток» своей жене и сподвижнице – Анне Ивановне Марковой (урождённой Познанской): «Книга эта – скромный плод наших общих трудов и общих радостей, посвящается верной спутнице моих странствований по морям и пустыням земли, и по морю житейскому. Автор».

А во вступлении он заметил: «…Редкое путешествие дает столько драгоценной пищи любознательному духу и впечатлительному сердцу образованного человека, как путешествие, мною избранное, и описанное в предлежащих томах. Здесь, сравнительно на небольшом пространстве и в небольшой срок времени, внимательный турист, сколько-нибудь основательно подготовивший себя к предстоящим ему задачам, может встретить в высшей степени выразительных представителей самых несходных между собою и вместе с тем крайне интересных для наблюдения народностей, разнообразнейшие и величайшие памятники истории и поразительнейшие по своей оригинальности картины природы. Путешествие это, если оно совершается с подобающею ему серьезностью, делается еще тем поучительнее, что ведет наблюдателя почти к той же последовательности, как история вела когда-то человечество, от одной ступени цивилизации к другой, и знакомство с художественным миром язычества, с фанатическим и роскошным миром мусульманства, заканчивает глубокими впечатленьями Евангельских и Библейских стран, – этой священной колыбели той высоко-человечной христианской культуры, которая господствует теперь над всеми исторически-живучими народами земли.

 Царьград, Египет, Греция – служат естественным подготовлением к Палестине и Галилее, составлявшими и в сердце автора главную цель всего его восточного путешествия. Не видать своими глазами, не ощущать своими руками Святых мест, где жил, исповедывал и страдал 20-ть веков тому назад Божественный Учитель людей в любви и истине, – прискорбно для сердца Христианина, в наше время, когда путешествие в Палестину вовсе не составляет, как в недавнем прошлом, самоотверженного подвига. То, что оказывается под силу скромной деревенской старушке, сберегающей какой-нибудь мешочек медных пятаков из своего трудового заработка, – без всякого сомнения, оказалось бы без труда доступно каждому хотящему, если бы он только захотел этого вполне серьезно.

Автор почел бы себя вполне награжденным за свой труд, если бы искренние впечатления скромного странника, не имеющие притязания ни на ученость, ни на полноту разработки предмета, – зажгли бы в сердце сочувствующих ему читателей то же страстное влечение к посещению чудных далеких стран, какое с детства волновало и двигало автора этой книги.

 Жизнь меряется не арифметическим числом дней, а тем запасом переживаемых сердечных впечатлений, тем богатством духовных радостей, которые даются ему в течение скупо отмеренного ему житейского поприща его. Человек, умеющий жить жизнию былых веков и далеких народов, оставляющий часть своей души и на берегах древнего Нила, и в библейских пейзажах Палестины, и среди цветущих рощ поэтической Греции, – конечно, живет несравненно более широкою жизнию, чем те достойные сожаления люди, которые, подобно растениям, неподвижно прикрепленным к своему корню, доживают до старости среди усыпляющего однообразия все одних и тех же давно изведанных и преевшихся явлений своей будничной жизни. Евгений Марков».

В наше время книги Евгения Маркова, забытые на долгие годы, возвращаются к читателю: переизданы его «Очерки Крыма» (1994 и 2006 гг.), «Краеведческие очерки Е.Л. Маркова о Воронежском крае» (2007), «Русская Армения» (2019). Надеемся, что в ближайшее время будет переиздано и «Путешествие по Святой Земле», несколько глав из которого мы публикуем.

Маргарита Бирюкова, Александр Стрижев

Евгений Марков

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"