На первую страницу сервера "Русское Воскресение"
Разделы обозрения:

Колонка комментатора

Информация

Статьи

Интервью

Правило веры
Православное миросозерцание

Богословие, святоотеческое наследие

Подвижники благочестия

Галерея
Виктор ГРИЦЮК

Георгий КОЛОСОВ

Православное воинство
Дух воинский

Публицистика

Церковь и армия

Библиотека

Национальная идея

Лица России

Родная школа

История

Экономика и промышленность
Библиотека промышленно- экономических знаний

Русская Голгофа
Мученики и исповедники

Тайна беззакония

Славянское братство

Православная ойкумена
Мир Православия

Литературная страница
Проза
, Поэзия, Критика,
Библиотека
, Раритет

Архитектура

Православные обители


Проекты портала:

Русская ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ
Становление

Государствоустроение

Либеральная смута

Правосознание

Возрождение

Союз писателей России
Новости, объявления

Проза

Поэзия

Вести с мест

Рассылка
Почтовая рассылка портала

Песни русского воскресения
Музыка

Поэзия

Храмы
Святой Руси

Фотогалерея

Патриарх
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II

Игорь Шафаревич
Персональная страница

Валерий Ганичев
Персональная страница

Владимир Солоухин
Страница памяти

Вадим Кожинов
Страница памяти

Иконы
Преподобного
Андрея Рублева


Дружественные проекты:

Христианство.Ру
каталог православных ресурсов

Русская беседа
Православный форум


Православная ойкумена  
Версия для печати

Нежданные встречи

Главы из книги «Вечная память!»

ВСТРЕЧА В ТБИЛИСИ

 

Эту поездку в начале мая 1961 года упоминает в своих обо мне мемуарах мой близкий друг — писатель Юрий Михайлович Лощиц: «С Валерием Сергеевым (он, как и я, учился на филфаке МГУ, но курсом моложе) мы познакомились еще в свои студенческие годы и, кажется, во время поездки на межвузовскую конференцию, посвященную творчеству Лермонтова… Ясные майские дни, За окнами автобуса солнечным ливнем отлетают пейзажи срединной, потом южной России, потом и предгорья северного Кавказа…Конференция состоится в Орджоникидзе, но затем обещают показать нам (ура!) Военно-Грузинскую дорогу и лермонтовский Тифлис… Что еще могло сближать нас так легко, как эта совместная радость вырваться на волю – да еще накануне весенней сессии? И Валера Сергеев, с его, кажется, врожденным даром веселости и душевной открытости, со щедрым разбегом его речи, то и дело подкрепляемой острым словцом, так легко ходит в наш семинарский круг…». (Лощиц Ю. М. Мой друг из шестидесятых. К 70-летию Валерия Сергеева // EIKΩN KAI TEXNH . Церковное искусство. Реставрация памятников истории и культуры Т. 2. М: Новый Ключ,2011. С. 261).)

Помню, как приехали мы тогда в Тбилиси затемно и остановились на ночлег в общежитии местного университета. На следующее утро отправились, не спеша осматривать этот дивный город. Долго завтракали на открытой веранде кафе напротив редакции газеты «Заря Востока», с молодым аппетитом поглощая чудесный грузинский сыр – сулгуни с громадным блюдом разной зелени, запивая все это самым дешевым сухим белым вином № 20 и вкуснейшим мацони. А когда добрались, наконец, до горы с расположенным на ней тбилисским Сиони – тогдашним главным собором Грузинской Православной Церкви, там уже закончилась служба, и мывшая на паперти полы пожилая русская женщина посоветовала обратиться за разрешением на вход в соседнее помещение, что-то вроде пристройки к самому собору. К нам вышел невысокого роста старик – грузин, очень бедно и как-то странно одетый. На нем была старенькая поношенная черная скуфейка, и застегнутая у горла синяя стеганая телогрейка, из тех, что в России тогда носили в основном приезжавшие на рынок колхозники, но только с отрезанными рукавами. Почему-то бросилось в глаза и запомнилось, что подол черного его подрясника был весь в пыли – в Тбилиси еще не наступил сезон дождей и на улицах было довольно пыльно. Загадочный старик, говоривший по-русски почти без акцента, вызвался показать нам собор. Мы прослушали краткую его экскурсию, а потом разбрелись по храму в разные стороны. Помню, как бесцеремонный мой однокурсник Борис Василевский (будущий прекрасный писатель) захотел рассмотреть какую-то фреску у входа высоко на стене, и старик по его требованию услужливо притащил явно тяжелую для него лестницу.

Потом как-то так случилось, что наш «чичероне» оказался на амвоне в нашем окружении и завел разговор, сначала показавшийся мне не совсем понятным. «Мой народ — говорил он, отошел от Бога, грузин бывает мало даже в моем соборе. Полно людей только в приделе, где совершается служба по-славянски для русских прихожан. «Моя Церковь — продолжал старик, в бедственном положении. Осталось всего двадцать пять действующих приходов, и то не во всех есть священники» Тут кто-то из нас неловко спросил: «Дедушка, а вы кем здесь работаете? Старик как-то горько улыбнулся и просто ответил: «Я грузинский патриарх». Перед нами, действительно, стоял Святейший Патриарх и Блаженнейший Католикос всея Грузии Ефрем II – первый архиерей, которого я видел в своей жизни.

После его кончины, последовавшей в 1972 году, узнал я из некролога в «Журнале Московской Патриархии», что покойный патриарх, в миру Григорий Шоиевич Сидамонидзе родился в 1896 году в семье сельского псаломщика, в 1923 году с отличием закончил историко-филологический факультет Тбилисского государственного университета и впоследствии был известен как специалист по древнегрузинской поэзии и публикатор ее текстов. В 1927 году он принял монашеский постриг с именем Ефрема и был возведен сан игумена – благочинного монастырей Восточной Грузии. Игумен, а вскоре – архимандрит, он деятельно трудился на занимаемых им постах, один за другим открывая новые храмы. Со временем безбожные советские власти ему эти инициативы припомнят… В некрологе 1972 года, разумеется, ни слова, не говорилось, о том, что епископ Урбийский и Цилканский Ефрем (Сидамонидзе) в «незабываемом 1937-ом» был арестован по обвинению в антисоветской деятельности и, получив десять лет заключения, семь из них «оттрубил» на лагерном лесоповале... Не упомянуто там, как уже тяжко больной, в 1944 году он был досрочно освобожден из лагеря благодаря ходатайству грузинского патриарха-католикоса Каллистрата. Лагерный доходяга, он вряд ли бы доехал живым до родных мест, если бы его случайно не заметил и, приютив у себя дома, не лечил бы несколько недель один русский архиерей. Его спаситель – архиепископ, впоследствии – митрополит Новосибирский и Барнаульский Варфоломей (Городцов; 1890 – 1980) и сам в 20-х годах отсидел два года на Соловках, потом хлебнул несколько лет сибирской ссылки и, в результате, получил паспорт, по которому ему, как «опасному преступнику» запрещалось проживание во всех больших городах СССР, а также в стокилометровой зоне вокруг них. А спасенный им тогда епископ Ефрем, в том же 1944 году назначенный на Кутаисско-Гаенатскую кафедру, сразу же занялся оказанием материальной помощи семьям воинов – фронтовиков и внес крупный денежный вклад в фонд грузинского Красного Креста, за что вскоре получил правительственную награду — медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.». (Парадоксальная, словно в насмешку, награда. Выходило, что получена она «за доблестный труд» на лесоповале в уральских лагерях!) Многие годы спустя я прочту в «Православной энциклопедии», что Владыка Ефрем, выдвинутый X церковным Собором Грузинской Церкви на патриарший престол, обусловил свое согласие тем, что выборы по его кандидатуре будут тайными и, в результате, был избран единогласно. Это знаменательное событие произошло 20 февраля 1960 года, за год с небольшим до случайного нашего знакомства… Святейший Патриарх Ефрем II любил, когда не служил, смешаться в церкви с толпой простого народа и, никем не узнанный, молиться вместе с ним. Обращаясь к справочной литературе, убеждаешься в правдивости его рассказа о бедственном положении Грузинской Православной Церкви тех лет: «Его предстоятельство, – напишет биограф, пришлось на период усиленной антирелигиозной пропаганды, большинство епархий существовало номинально, численность духовенства, не пополняемого молодыми кадрами, уменьшалось». Несмотря на сопротивлении властей, патриарх Ефрем в 1962 – 1965 годах совершит три епископских хиротонии, в том числе. самого молодого тогда грузинского иерарха – будущего патриарха-католикоса Илии II, до сих пор (начало 2018 года) стоящего во главе возрожденной и процветающей Грузинской Православной Церкви. Открытая в 1963 году патриархом Ефремом Мцхетская духовная семинария носила имя епископа Имеритинско Гавриила (1825 – 1896; прославлен в сонме святых ГПЦ в 1995 году). Такой выбор небесного покровителя для этого учебного заведения был неожиданным, но исполненным глубокого смысла. Мало кому тогда известный, еще не канонизированный епископ Гавриил (Кикодзе) среди людей знающих слыл человеком, имевшим дар всепрощения своих врагов и обидчиков. Предание сохранило рассказ, как он, спасши от ареста, намеревавшегося его убить бандита, занялся попечением ого душе. И раскаявшийся преступник стал со временем учителем. Не исключено, что присвоение этого имени семинарии было связано с неудавшейся попыткой уже тогда его канонизировать. (Это оказалось возможным лишь в постперестроечные годы). В 1963 году патриарх Ефрем поставил вопрос о возвращении грузинской Церкви патриаршей резиденции. При нем, в условиях продолжавшегося давления атеистической власти, почти вдвое было увеличено количество действующих приходов, изданы на грузинском языке Новый Завет и иллюстрированный Месяцеслов, учреждены высшие церковные награды – ордена Святой равноапостольной Нины, просветительницы Грузии, и Святого великомученика Георгия, покровителя грузинского народа и государства. Активный участник движения в борьбе за мир, член президиума грузинского комитета Общества охраны древностей, патриарх Ефрем II поддерживал братские связи с Русской Православной Церковью и, лично, со своим другом и собратом по служению – патриархом Московским и всея Руси Алексием I.

И с благодарностью судьбе вспоминая ту единственную встречу, понял, что убогим своим одеянием и нищенским образом жизни патриарх-католикос стремился разделить и разделял горестную судьбу униженной и гонимой своей Церкви.

Царствие ему Небесное и Вечная Память!

 

НА БОЛГАРСКОМ ПОДВОРЬЕ

 

Знаменитая своим изразцовым убранством небольшая московская церковка XVII века Успения «в Гончарах» близ Таганской площади – подворье Болгарской Православной Церкви. В 1960 – 1970-е годы мы, тогдашние сотрудники Музея имени Андрея Рублева, довольно частые ее посетители. Не скажу, что постоянные прихожане, ибо имели церковное благословение не ходить регулярно в одни и те же храмы, чтобы не привлекать пристальное внимание «искусствоведов в штатском» — считалось тогда, что верующему человеку не место в советском музее. Помню, как солнечным, осенним утром 1968 года я зашел туда по дороге в музей, благо, что почти рядом. День был воскресный. В церкви и вокруг нее царило необычное оживление. Громче, чем всегда, звонили колокола. Большая толпа народа явно кого-то ожидала. Из подъехавшей машины вышел монах в облачении и с панагией на груди. Как потом выяснилось это был новый настоятель Болгарского подворья епископ Крупнишский Григорий – в скором будущем мой добрый знакомый и заинтересованный слушатель моих музейных лекций. Вспоминаю, как в тот самый день первого его в Москве лужения этот изящный, благообразный, в серебряных сединах маленький старичок с опаской пробирался с кадилом в руке по явно непривычно для него битком набитой церкви. Впоследствии, за традиционным чаем в фондах музея имени Андрея Рублева, вспоминая свои первые впечатления от храма Успенья в Гончарах, он выразит их блестящим афоризмом: «Моя церковь тесна, как советско-болгарская дружба». Неизвестно, каким образом он узнал о моих лекциях, но на первой из них владыка Григорий появился вместе со своим иподьяконом Сережей, переодетый, как он полагал, до неузнаваемости. Подрясник его был заправлен под пиджак, из — под которого предательски выглядывала цепь от панагии. Довольный своей «конспирацией», он, хитро мне подмигнув, сказал: «Я понимаю Ваши трудности!». С этого наивного заявления и началось наше знакомство… Как-то, проснувшись рано утром, я понял, что тяжело простужен и придется отменить лекцию. Пытался дозвониться Владыке домой (он жил на последнем этаже в огромном многоэтажном доме напротив станции метро «ВДНХ»), чтобы предупредить его, что лекция не состоится, но к телефону никто не подошел. Как мне потом рассказывали, Владыка Григорий прибыл на лекцию в обычном своем «маскараде», но узнав о моей болезни, обратился к еще не разошедшимся слушателям. «Дорогие братья и сестры – заявил он, помолимся все вместе о здравии Валерия Николаевича!». И удивительное дело – несмотря на бдительный атеистический надзор, никаких неприятностей из-за его посещений у меня никогда не было. Три с лишним года его пребывания в Москве я имел утешение едва ли не каждую субботу (за исключением сезона экспедиций) видеть его на своих лекциях. Владыка Григорий как-то раз признался, что и сам он с молодых лет занялся бы изучением древней иконописи, если бы лекции по искусству на теологическом факультете Софийского университета, где он когда-то учился, читал бы я, а не профессор Пандурский… Мне довелось потом принимать в музее этого известного болгарского искусствоведа – унылого старика с унылым длинным носом. И если такими же унылыми были давние его лекции, я хорошо понимаю отзыв Владыки. Расскажу одном эпизоде, свидетельствующем об обаянии его незаурядной личности. Наш музейный библиотекарь Милена Душановна Семиз, как и полагается сербской патриотке, с предубеждением относилась ко всем болгарам. В ее глазах «булгары» были предателями – в «благодарность» за освобождение от турецкого ига, Болгария дважды за двадцатое столетие воевала против России. Эту мысль она неоднократно, со свойственным ей темпераментом, высказывала. Так что, ничего хорошего от ее встречи с Владыкой Григорием я не ждал. И когда она все же состоялась — я зашел как-то вместе с ним в фонды выпить после лекции чаю – Милена Душановна с каменным лицом все же подошла под его благословение... Но во время разговора с Владыкой выражение ее лица постепенно теплело, и после его ухода она мне сказала: «Владыка замечательный человек». И не преминула добавить: «Должно быть, мама у него была сербка».

В начале 1972 года епископ Григорий был возведен своим священноначалием в сан митрополита и назначен на вторую по значению, после патриаршей, архиерейскую кафедру в городе Ловече. Уже в ближайшую Пасху он, забыв о конспирации, прислал мне поздравительное письмо. На большом конверте было отпечатано с болгарским пропуском гласной буквы «Блгарска патриархиjя». Сердечное это письмо было от руки, с трогательной тщательностью написанное красивым затейливым почерком.

Митрополит Григорий прожил долгую жизнь и скончался в Ловече в 2000 году в 94-летнем возрасте.

Да упокоит Господь его душу в селениях праведных. Вечная ему Память!

 

ГОCТЬ ИЗ БРЮССЕЛЯ

 

Мое знакомство в самом конце 1960-х годов с архиепископом Брюссельским и Бельгийским Василием (Кривошеиным) началось с явного сотворенного им со мою чуда, в которое я бы ни за что не поверил, не случись оно лично со мной….

Первое от входа помещение фондов Музея имени Андрея Рублева на втором этаже бывшего Братского корпуса. Ряды стеллажей с иконами, иконы, развешенные по стенам. В ближнем углу за маленьким столиком – наш главный хранитель бородатый Вадим Васильевич Кириченко. С ним рядом сидит и о чем-то оживленно беседует незнакомый мне архиерей в очках на крупном породистом носу и с большой густой бородой с сильной проседью. Сразу же бросилось в глаза, что два пальца его правой руки страшным образом искалечены. Не зная еще, к кому, протягиваю, думая о чем-то другом, сложенные для принятия благословения руки. Архиерей встает и благословляет… Дальше я ничего не помню. Очнулся, весь в поту дрожащий, за монастырскими воротами, лихорадочно быстро ходящим вокруг Андроникова монастыря и с удивлением воспринимающим, как незнакомые, узкую асфальтовую дорожку под ногами, желтое здание клуба завода «Серп и Молот» в стороне, линию Курской железной дороги с высоким, вдали, силуэтом Троицкой единоверческой церкви, зеленеющую траву на косогоре над рекой Яузой. Такого со мной ни до, ни после не случалось. Долго размышляя потом над этим загадочным случаем, я пришел к выводу, что, быть может, и сам того не ведая, Владыка Василий (Кривошеин) – практикующий монах-исихаст совершил со мной маленькое, но все же несомненное чудо, возможно, в предупреждение впредь от бездумного принятия благословения, или с какой-то другой, неведомой мне, целью. Но это уже область мистики, мне недоступная. Не склонный легко верить в чудеса, по-другому никак не могу объяснить со мной случившееся.

Этому интересному и ценному для меня знакомству я целиком обязан тогдашнему моему другу – упомянутому выше Вадиму Кириченко. Дело в том, что этот своеобразный человек, склонный к духовным исканиям (и шатаниям!) в то время увлекся старообрядчеством, красотой, чином и строем их прекрасного богослужений в соборе в Рогожской слободе и решил, оставив православную веру, стать старообрядцем так называемой Белокриницкой иерархии. Но принявший крещение в зрелые годы, он был «обливанцем» — чин, категорически неприемлемый старообрядцами как католический. Те потребовали от него «правильного» повторного погружательного крещения. Но Вадим хорошо понимал, что это требование противоречит Символу Веры («Верую во едино крещение во оставление грехов»). Запутавшись в этих противоречиях, он решил обратиться за советом к авторитетному богослову. Не знаю, как он «вышел» на Владыку Василия, но тот, изредка приезжая по церковным делам из Брюсселя в Москву, неизменно посещал Рублевский музей для бесед с Вадимом. Заходя время от времени в музейные фонды, я особенно не прислушивался к их разговорам. Насколько понимаю, архиепископ отговаривал своего собеседника от опрометчивого шага перемены веры, которая, как хорошо известно по многочисленным примерам, никогда добром не кончается. Сам же я стремился к продолжению этого знакомства с совершенно другими целями. Меня, живо интересовала его биография, исполненная крутых поворотов судьбы. О ней я уже немного знал из рассказов друзей Владыки – парижан Лидии Александровны и Леонида Александровича Успенских.

Сейчас о жизненном пути архиепископа Василия, кажется, хорошо известно по опубликованным на Западе и в России книгам его статей и воспоминаний.

Будущий архиепископ, в миру Всеволод Александрович Кривошеин, родился в 1900 году в Санкт — Петербурге в семье крупного чиновника – в будущем (с 1908 года) министра землеустройства и земледелия в правительстве Столыпина. (В 1920 году – премьер-министр Юга России при армии генерала Врангеля). Мать — Елена Геннадиевна, урожденная Карпова, была в родстве с семьей промышленников старообрядцев Морозовых. В 1916 году, окончив гимназию, Всеволод Кривошеин поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета. В 1918-1919 годах служил добровольцем в армии генерала Деникина. В ожесточенных сражениях Гражданской войны Бог, по собственным словам Владыки, неоднократно спасал его «от казалось бы неминуемой смерти». С 1920 года он жил во Франции и, закончив в1924 году филологический факультет парижской Сорбонны, на следующий год приехал на Афон, где в 1927 году в русском Свято-Пантелеймонове монастыре принял иноческий постриг с именем Василия. Ревностно выполняя трудные монастырские послушания, он успешно занимался исследованием святоотеческой письменности на греческом языке. Итогом его научной работы в монастыре станет широко известная, впоследствии переведенная на английский и немецкий языки, глубокая по содержанию статья «Аскетическое и богословское учение св. Григория Паламы», впервые опубликованная в Праге1936 году … В одном биографическом очерке зарубежного автора, ему посвященном, читаем: «В силу определенных политических условий монах Василий, к великому своему сожалению, вынужден был покинуть Святую Гору в 1947 году. В 1949 году он поселился в Оксфорде, где сразу же обрел благоприятную для себя духовную и научную среду». За этой лукаво-неопределенной фразой скрыты драматические события, которые могли стоить монаху Василию жизни.

«Определенные политические условия» и его «огорчение» состояли в том, что этот отрешенный от мира ученый монах, аскет и молитвенник совершенно неожиданно был арестован греческими органами безопасности по обвинению в… шпионаже в пользу Советского Союза и отравлен в лагерь смертников на каком-то острове, где заключенные занимались взрывом скал и многие при этом гибли. Вся его «вина» состояла в том, что в первые послевоенные годы он, по благословению настоятеля монастыря, краткое время служил переводчиком при советской эскадре, зашедшей с дружеским визитом в какой-то греческий порт. В атмосфере, начавшейся в этой стране гражданской войны этого было достаточно для подобного обвинения. Как писала мне впоследствии близкая знакомая Владыки Лидия Александровна Успенская, он был арестован по доносу тоже афонского насельника, архимандрита Кассиана (Безобразова) – будущего епископа Катанского константинопольской юрисдикции во Франции. Вот как со свойственным ему простодушием и с чисто монашеским беззлобием Владыка Василий рассказывал нам с Вадимом о своем пребывании в лагере: «У нас в монастыре – говорил он, на сон полагалось четыре часа, а там пять. Так вот, я, как следует, высплюсь, и целый час еще оставался на молитву и размышления». Я как— то стеснялся спрашивать Владыку об истории с его искалеченными пальцами, уверенный, что это произошло все в том же лагере. Правда, некоторые его биографы утверждают, что несчастье случилось еще во времена Гражданской войны. По инициативе группы английских ученых монах Василий был освобожден и приглашен, в качестве ценного специалиста, в Оксфорд для работы над словарем по византийской святоотеческой письменности. О дальнейших его приключениях на Британских островах расскажу со слов самого Владыки, так же слышанных от него лично. Летом 1949, или 1951 года он прилетел в Лондон. Встретивший его в аэропорту сотрудник Оксфорда сообщил, что он должен явиться на работу 1 сентября. Сытый хлыщ – англичанин даже не догадался, что у прибывшего нет денег на столь длительное здесь проживание, а тот постеснялся попросить. И когда его скудные средства закончились, он — где наша ни пропадала! – нашел себе пристанище на городской свалке, в обществе таких же, как и он, бездомных лондонских бродяг, которые, охотно приняв монаха в свою среду, любезно уступили ему для жительства шалаш из картонных ящиков. Как о чем-то смешном, Владыка Василий весело рассказывал, что в дождь в его жилище текло, как из ручья. Что на обед ему изредка удавалось перехватить тарелку супа от какой-то благотворительной организации. В основном же он питался супом, который варил на костре из … соленой селедки того же «благотворительного» происхождения. При воспоминании об вареве он так же весело восклицал: «Это было о-о-о-чень невкусно!» Так, по уверению осторожного зарубежного биографа, он «сразу же нашел благоприятную для себя духовную и научную среду». Вскоре его жизнь в Оксфорде вошла в обычную колею: он занимался научной работой и, приняв сан священника, служил несколько лет в тамошней православной церкви. В 1960 году состоялась его хиротония во епископа Брюссельского и Бельгийского юрисдикции Московского Патриархата. Со временем ему суждено было войти в круг крупнейших богословских авторитетов XX века. Видный византолог – исследователь трудов Симеона Нового Богослова, он был широко известен своей активной церковно-общественной деятельностью. Он открыто выступил за отмену решений пресловутого Архиерейского собора РПЦ 1961 года, под давлением советских властей лишившего священников права возглавлять собственные приходы и открывшего путь к массовому закрытию церквей в СССР. Это он отправил телеграмму Брежневу с обращением освободить арестованного известного московского священника — правозащитника о. Димитрия Дудко. Это его перу принадлежат статьи о епископах советского времени – страдальцах за веру. Владыка Василий известен и своими выступлениями в защиту преследовавшего советскими властями Солженицына. На посту главного редактора парижского «Вестника Западно-Европейского Патриаршего Экзархата» он оказывал сопротивление анти-каноническим действиям прокатолически настроенного митрополита Никодима (Ротова). Записи архиепископа Василия о пережитых событиях «частью своей составили «узлы» «Красного колеса» А. Солженицына – мемуары дали жизнь роману-хронике». Вспоминаю, как в мае 1971 года Владыка Василий неожиданно приехал в Рублевский музей прямо с Архиерейского совещания, посвященного подготовке к избранию на патриарший престол митрополита Крутицкого и Коломенского Пимена. И несказанно удивил меня, спросив мое (!) мнение об этой кандидатуре. Я, помнится, убежденно ответил, что Владыка Пимен постригся в монахи в годы, когда миллионы православных, «страха ради иудейска», в панике бежали из церковной ограды. И что лично я глубоко уважаю этого строго православного иерарха. А архиепископ Василий продолжал свой рассказ. Меня смущало — говорил он, что владыка Пимен не имеет высшего богословского образования, в то время, как в нашей Церкви есть такие высокообразованные люди как митрополит Ленинградский Антоний (Мельников), или архиепископ Рижский и Латвийский Леонид (Поляков). Но я подумал: они ведь такие трусы, или как это по-русски, трусы? И заявил на совещании, что буду голосовать за предложенного кандидата». В своих воспоминаниях, изданных в Нижнем Новгороде в 1998 году, Владыка Василий пишет, что советовался по этим вопросам «с сотрудниками Музея имени Андрея Рублева». Не могу умолчать о том, что характеристика Владыкой Василием архиепископа Рижского и Латвийского Леонида, мужественно боровшегося с врагами Церкви и немало за это пострадавшего, лишена всякого основания (о нем см. в главе «Латвийские страницы» этой книги).

Горячий русский патриот, архиепископ Василий (Кривошеин) в старости все чаще говорил близким, что хотел бы умереть в России. 22 сентября 1985 года, приехав по церковным делам в Ленинград, он внезапно скончался в возрасте 85 лет и был похоронен на Серафимовском кладбище, где были когда-то погребены его родственники.

Много лет спустя мне довелось прочитать несколько писем Владыки Василия научного и церковно-общественного содержания к нашим общим с ним парижским друзьям – супругам Успенским (находятся в архиве Леонида Александровича Успенского, переданном мне на хранение). О владыке Василии не раз писала и рассказывала мне Лидия Александровна Успенская. Отзывы о нем я слышал от митрополита Сурожского Антония. Так в моей жизни случилось, что мне довелось быть знакомым и общаться с несколькими его родственниками. Так, в гостях у Ксении Петровны Трубецкой я познакомился с двоюродной его сестрой Ольгой Александровной Кавелиной – миловидной старушкой, такой же открытой и простодушной, как и сам Владыка. Помню, как в ответ на ее вопрос о моих профессиональных занятиях я сказал, что занимаюсь древнерусским искусством, и та вдруг заявила, что знакома «с последним специалистом в этой области – Ольгой Ильинишной Подобедовой». Изумленный таким определением, я, в свою очередь спросил, почему она думает, что ее знакомая последняя в своей профессии? И старушка наивно ответила: «Она сама об этом постоянно говорит». Так я узнал о более чем странном самоощущении О.И. Подобедовой — заведующей сектором древнерусского искусства в Институте истории искусств в Козицком переулке. С Ольгой Александровной Кавелиной мы много лет были в одном приходе – Успенской церкви Новодевичьего монастыря. Приезжая в Ленинград, я не раз встречался с двоюродной племянницей Владыки Василия – литературоведом Ольгой Петровной Лихачевой. А в Москве – с родным его племянником Никитой Игоревичем Кривошеиным, который, отсидев три года в советских лагерях по пресловутой 58-й статье, работал в Московской Патриархии синхронным переводчиком и приезжал в Музей имени Андрея Рублева с иностранными церковными делегациями. Эти общения и встречи храню в своей памяти.

Царствие Небесное выдающемуся Святителю Церкви Христовой архиепископу Василию!

Валерий Сергеев


 
Поиск Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"