В саду обители Мать Митрофанию я очень давно знаю, еще с Тбилиси, с 1955 года. Она приезжала из Красногорского монастыря в Грузию к старцам Зиновию и Андронику, так как всегда руководствовалась их советами. Узнав, что Красногорский монастырь собираются закрывать, мать Митрофания приехала к старцам, взяла благословение, и с тремя сестрами отправилась в Москву. Добрались они до Куроедова и стали просить, чтобы монастырь не закрывали. Он подписал документ, запрещающий закрывать Красногорский монастырь. С этим документом сестры вернулись домой. Митрополит Филарет, узнав обо всем, очень разволновался и наказал м. Митрофанию за то, что она без его разрешения хлопотала о монастыре. Целый месяц она должна была стоять во время службы на амвоне и делать земные поклоны всю службу, а после ее окончания - просить у народа прощение. Она сказала: "Я этого не боюсь". Так она действительно и исполнила. Рассказывала: "На амвоне молюсь, поклоны кладу, весь народ глядит, а я за обитель - кладу". Так целый месяц прошел.

Через некоторое время приехал в монастырь уполномоченный и сказал, что каких-то сестер надо отправить в Иерусалим. Предложили матери Митрофании, она не возражала, поехала к старцам за благословением. Они ее благословили, и она уехала в Иерусалим.

В те годы там была очень сложная обстановка. Мать Митрофания рассказывала, что пищи не хватало, евреи сестер притесняли, обижали, ничего нельзя было взять, ходила по полям. Евреи знали, что она из монастыря, кричали ей: "Эй, Митрофан, иди сюда", капусту забирали, а грязные листья оставляли ей. Она их собирала и солила.

Снимать не благословляю Когда пошло послабление, стало полегче. Мать Митрофанию вернули в Россию по состоянию здоровья. Она прожила в Иерусалиме, кажется, десять лет. Мать Митрофания была свидетелем того, как убили двух сестер - мать и дочь. Тогда ее паралич разбил. В другой раз она шла с сестрой по дороге, рядом взорвалась мина, все полетело. Ее откинуло в сторону, перепугалась и долго болела после этого.

По возвращении на Родину мать Митрофания не поехала в Красногорский монастырь. Говорила, что опять будут над ней издеваться. Она приехала в Москву и попросила, чтобы ее направили в Дивеевский монастырь. Там она трудилась, была пономаркой, но, видимо, Господь ее благословил, что она стала юродствовать. Ей давно предсказывали юродство. Старцы говорили ей:"O, это юродивая пришла". Мать Митрофания была высокая, сильная, голос сильный имела, пела басом. Когда Апостол читала, никак не скажешь, что монашечка читает, как будто мужчина.

А в последнее время, видимо, раз ей старцы юродство предсказали, ее коснулось. Была нормальная, разговаривала хорошо, а тут переоделась, палку взяла в руки, давай кричать. Ее удалили в Кутузовку. А она немножко там побыла и говорит: "У меня нет благословения старческого быть здесь, только в Дивеево". Взяла палку и пошла пешком в Дивеево. Ее вернули, она опять ушла, и так несколько раз было. Потом приехали к ней в Кутузовку греки, они знали ее по Иерусалиму. Они так ею восхищались, говорили, что Россия жива, в России есть еще такие люди, есть благодать, еще продолжается юродство. Плакали, целовали ее. С ними мать Митрофания уехала в Дивеево.

Через некоторое время приняла подвиг молчания: А потом сестры стали замечать, что укажет, то сбывается..

Матери Митрофании трудно было, но она держалась всегда старцев, именно Глинских старцев, а их много было: сам Владыко Зиновий прозорливый, отец Андроник был прозорлиый и отец Серафим был прозорливый, и отец Модест, настоятель, и отец Иларион и ныне здравствующий в Сочи отец Симеон. Все они - великие старцы. Только придешь к ним, не успеешь сказать, а они уже говорили твои грехи.

Раньше все некогда было поговорить с матерью Митрофанией, еще не приперло тогда, а вот кабы сейчас надо спросить, а ее уже и нету. Сейчас старцы уходят и спросить некого. А что сделаешь. Сказано в Писании, что старцы уйдут и будет оскудение преподобства, будут у нас только книги, руководствуйтесь книгами, слушайтесь их и тогда спасетесь.

Воспоминания иеромонаха Серафима

Мои воспоминания о схимонахине Манефе связаны прежде всего с монахом Николаем (Рубцовым). Они обычно встречались в одном месте: за алтарем Троицкого собора, у могилок блаженных стариц. У них были очень хорошие отношения, они находили общий язык, сразу друг друга понимали. Мать Манефа жалела отца Николая как старца, который меня окормлял, а отец Николай делился с ней своими болезнями, впечатлениями, переживаниями. Они были как мать и отец, пекущиеся о своем чаде, которое идет духовным путем. Отец Николай был тоже очень открытый человек. Он всегда делился с духовными людьми своими переживаниями, неполадками в семье, со мною. Он считал, что они помолятся, что за счет этого и совершается наш духовный подвиг: один человек помолится, другой помолится, третий, что мы и живем благополучно и где-то, например, путешествуем, благодаря молитвам тех, кто за нас молится.

К матери Манефе относились в те времена с пренебрежением, уничижали ее. Поэтому отец Николай и мать Манефа в некотором смысле как бы блажили между собой, подчеркивая, что они гонимы людьми, не понимаемы ими.

Ближе я узнал мать Манефу, когда она стала помогать в алтаре, беседовал с ней. Я неоднократно слышал от нее, что в Дивееве она не получает того духовного удовлетворения, которое испытывала в Иерусалиме, что там действительно благодать, что человек там живет этой благодатью. Она рассказывала, как на Пасху все проходили через Царские врата и она тоже. Вообще в алтаре она порой себя не контролировала, беседовала, если ей встречался кто-то из знакомых. С одной стороны у нее были отношения с официальными людьми, а с другой - с теми, кто ее знал раньше. С ними она сразу оживала, а в Дивееве ее били, колотили, смиряли постоянно, и матушка Игуменья и Владыко. Она всегда говорила, что Иерусалим был ее Небесным Oтечеством, там она жила благодатью, а здесь - как будто крохи ловим.

Тяжелым был период, когда матушка Манефа начала блажить, внешне ее поведение стало необъяснимым: она выбрасывала из окон чашки, посуду, могла встречного ударить палкой. В Церкви перед Святым Причастием, перед Чашей она падала в ноги священнику. Не знали, что можно от нее ожидать. Как-то на Всенощной она стала блажить и Владыко приказал ее отправить в Кутузовский скит. Для матушки Манефы и для нас это было сложное испытание.

Действительно, для духовного становления человека нужна дисциплина. Когда мать Манефа пыталась блажить в Диееве перед сестрами, Игуменьей, ее останавливали, а в скиту ее постоянно ублажали, смотрели как и что она делает. Она говорила: "Я здесь погибаю. Это невозможно. Почему вы так со мной поступаете?". Была такая обстановка уныния, что мать Манефа не могла там жить, она убегала. В конце концов она попала в Золотоношу, пробыла там не долго и вернулась в Дивеево. Со временем она стала вести себя тише, спокойнее, отношение к ней переменилось.

Был такой эпизод. Заболела мать Тамара. Диагноз - самый неутешительный. Дни, назначенные для операции, несколько раз совпадали с праздниками, и ее никак не могли прооперировать. Да она, видимо, и не хотела идти на операцию. И все это откладывалось. В конце концов, она написала прошение о постриге. Ей начали шить рясу. А мать Манефа стала постоянно туда бегать, и все говорила: "Отдайте мне эту рясу, это моя ряса". Ей эту рясу отдали. И получилось так, что когда мать Тамару постригли в монахини, диагноз изменился, она оказалась здорова, а мать Манефа неожиданно стала угасать. И тут как обычно в конце подвига стали проявлять к ней внимание. Самое скорбное было, когда ее удаляли из монастыря. А тут смягчились к ней, дали ей келию в монастыре, стали ей прислуживать, любовь к ней как бы возвратилась.

Мать Манефа предчувствовала свою кончину, Господь ей показал. Вообще у нее был такой дух и она подчеркивала, что желает быстрее перейти из этой жизни в жизнь вечную. Она - дитя Святой Земли. Там - изобилие благодати Божией, жизнь полностью христианская, во всей ее широте, полноте. Потом она об этом только мечтала, всегда желала, жаждала этого, может быть, она хотела найти это в Дивееве, но это было не то, что душа ее испытала там. Ей было все на той Земле открыто и она была в предвкушении Небесного Царства Иерусалима, все спокойно, все открыто, Царские врата открыты и можно всем входить туда. Такое детское доверие и благодать Божия, которая сама действует. Это внутреннее состояние, радостное и радостнотворное. Многие сестры говорили, что мать Манефа очень боялась печали. Она избегала даже таких людей. Она видимо плохо могла бороться с этим духом уныния, печали. Сестры говорили, что они открывали ей помыслы, и она избегала тех, у кого была настроенность унылая. Она сама боролась и для нее это было не то, что трагизм, но некоторая потеря Родины.

Мать Манефа была столпом, постоянно на нее соблазнялись: вот она из Иерусалима, а так ведет себя, дурит. Надо ее воспитывать, должна же она прийти в норму. Такова была трагедия времени: преклонение человека в какие-то рамки постоянно. Вот это именно -- путь юродства - крестный путь.

Воспоминания послушницы Анны

Удивительно, как Господь свел меня с матушкой Митрофанией. А помог нам преподобный Кукша Одесский. Это был явно промысел Божий. Я принесла в алтарь Троицкого собора его иконку, чтобы ее освятили. Матушка Митрофания была в то время алтарницей, и когда она увидела эту иконку, узнала кто принес ее, вышла ко мне и спросила, откуда я знаю батюшку Кукшу. Я ответила, что в Одесском монастыре несла послушание - ухаживала за могилкой батюшки Кукши. По его святым молитвам я и пришла в Дивеевский монастырь. Матушка Митрофания мне поведала, что она была монахиней Одесского Свято-Михайловского монастыря и старец Кукша был ее духовным отцом.

Матушка расспрашивала о моей нынешней жизни в монастыре. Я поведала ей о своих трудностях с жильем, так как неся послушание в монастыре, жила на частных квартирах, и отрабатывала хозяевам за жилье. Часто приходилось менять место жительства и перетаскивать свой скарб из дома в дом. Мать Митрофания слушала мои стенания и радовалась. Я удивилась, почему радуется. Она ответила: "Это хорошо, что гонят. Господа гнали, Ему негде было голову преклонить. И ты идешь Его стопами, значит Господь тебя любит, проверяет тебя. Настоящая монахиня прежде, чем попасть в монастырь, должна понести много скорбей". Я почувствовала душой, что мне тепло рядом с матушкой Митрофанией, почувствовала ее материнскую заботу.

Через некоторое время меня в очередной раз выгнали с квартиры, я пошла к матушке и говорю: "Мать Митрофания, опять выгнали, помолись". Она смеялась над обилием моих вещей и говорила: "Один монах пришел в монастырь с телегой, полной вещей, прожил в монастыре много лет, а под конец у него осталась одна маленькая сумочка. Так и у тебя будет". Слова матушки сбылись. Выгоняли меня много раз, и всегда мать Митрофания вымаливала мне новый дом.

В одном доме я прожила всего три дня. У хозяйки - старушки - пропали деньги и она обвинила меня.. При матери Игуменье, сестрах кричала на меня, порочила. Я побежала в отчаянье к матушке Митрфании, рассказываю о случившемся, плачу, а она сияет: "Ой, как она радуется.". - "Да, кто же радуется моему горю? - не понимаю я. - "Мама твоя усопшая. Ей там новую квартиру дали. Запомни, если тебе очень плохо, то очень хорошо твоей родне усопшей. Скорби, которые ты несешь, - во искупление и твоих грехов, и грехов умерших сродников. Если тебя оклеветали, значит, снят какой-то грех с твоей родни. Сама скоро увидишь". И правда, я видела во сне маму. Сначала у нее была совсем маленькая квартирка, повернуться негде, а после этих скорбей, я видела ее уже в большой светлой комнате. "Ты сейчас - бездомная, - утешала меня матушка Митрофания, - а маме твоей на небе квартиру дали. Пострадай, помучайся и тебе скоро будет, где жить. А чтобы деньги пропавшие нашлись, проси Святителя Николая ".

Вскоре на Всенощной подошла ко мне женщина и предложила жилье. В том доме я жила долго и покойно. Из него переехала в Игуменский корпус, когда меня приняли в монастырь. По молитвам Николая Чудотворца и матушки Митрофании разрешилось дело и с клеветой. Пропавшие деньги нашлись и старушка приходила ко мне и просила прощение.

Много духовных советов получала я от матушки Митрофании, она все видела, предсказывала.

По ночам сестры охраняли монастырь. Было очень холодно. Согревались молитвой. Свет был только у входа в Троицкий Собор. Там я вставала перед иконой и читала акафист. Однажды мать Митрофания увидела меня, накричала, вырвала из рук акафистник: "Ишь ты, фарисей, встала в центре на площадке и всем показывает - я молюсь. Перестань сейчас же. Разве так молятся. Никогда не показывай, что молишься. Господь ненавидел фарисеев. А то думаешь, монашки спят, а я молюсь. Сейчас тебе легко не спать, молиться, а придет время, Господь смирит тебя, нужно будет по послушанию в монастыре молиться ночью, не сможешь". Слова ее сбылись. Сейчас, когда читаешь Псалтирь ночью в Храме, то тепло, светло, пурги нет, все прекрасно, а молиться тяжело, хочется спать.

В другой раз во время моего ночного дежурства прибежала мать Митрофания и стала беспокойно причитать: "Беда, воры, воры, темно, ограбили". И стала ходить вокруг Собора, видимо, молилась. И ушла. Никого вокруг больше не было. Никаких воров, все спокойно. А буквально через несколько часов и, правда, явились несколько мужиков-грабителей, отключили свет и в полной темноте стали разбирать трактор. Все было так, как предсказала матушка. По ее святым молитвам мы (со мной была еще одна сестра) бесстрашно прогнали грабителей.

Как-то приехала ко мне сестра с сыном-отроком. Мать Митрофания его увидела, погладила по головке и говорит: "О, важный какой, на епископа не потянет, а архимандритом будет". Сестра спросила: "Может его сейчас отдать в монастырь?" - "Нет, нет, пусть учится". Он выучился, получил специальность. Теперь он - инок Санаксарского монастыря, специальность помогает ему нести послушание. Помаленьку исполняется матушкино предсказание.

Мать Митрофания учила меня не обижаться. Она рассказывала: "Когда я жила в Горицком монастыре на Святой Земле, у меня были две духовные сестры. Их убили. Они лежали в крови и никто не решался подойти к ним. А я подумала, вдруг со мной такое случится, кто меня будет убирать. Я обмывала их, положила во гроб, все сделала как положено. А на сороковой день было мне посещение. Прилетела птичка, смотрит на меня. Глаза у нее умные, как у человека. Я сразу подумала, что это душа прилетела в виде птицы, и вспомнились лица убиенных сестер, а внутренний голос сказал: " Сестра, чтобы спастись, не должно быть ни капли обиды, ни капли обиды:"

Временами, когда я унывала, тосковала и плакалась матушке Митрофании, она говорила: "А, это пакостник, пакостник к тебе прицепился", - и уходила от меня. А мне хотелось быть около нее, она меня гнала: "Это пристрастие, враг прилепляет. Надо к Богу идти". Так она смиряла, и в тоже время молилась за меня. Уныние вскоре проходило.

Я видела, как мать Митрофания молилась. Это были стон, стенание, слезы. Она вымаливала: Я стояла за ее спиной, от нее исходила благодать, и я плакала.

* * *

Матушка всегда благодарила за малейшее сделанное ей добро. Сначала она жила на Канавке, в монастырском доме, а потом ее переселили в келию. Я помогала переносить ее скудный скарб, а он очень благодарила и подарила мне кусок ткани, что остался после того, как ей шили рясу в Горицком монастыре, и велела: " Сшей себе юбку". Она до сих пор у меня хранится.

Новая матушкина келия была оклеена импортными обоями. Мать Митрофания их посдирала, говорила: "Разве могут быть в монашеской келии такие красивые обои". Был такой скандал. Ее ругали, смиряли. У нее постоянно были неприятности с матушкой Игуменьей и с Архиереем, как у отца Николая (Рубцова). Она все время обличала, говорила правду, не стесняясь.

Потом матушке Митрофании, видимо, было откровение, она начала блажить, била сестер палкой, но не просто так, а целенаправленно. Явно, что она видела беса. В каком месте он находился туда и колотила, и сразу искушение проходило. Это было оружие, направленное во врага рода человеческого. Духовный мир был открыт матушке Митрофании. Многие считали, что она в прелести, бесноватая, враг в ней кричит, позорили ее. А ведь она взяла на себя, по воле Божией, самый тяжелый в духовном мире крест - юродство.

Были у матушки неприятности с Владыкой Николаем. Она все время просила у него прощения. Как-то в праздник Владыка шел к алтарю, а мать Митрофания упала ему в ноги, прося прощения, он чуть об нее не споткнулся, очень сердился.

В праздник Успения Божией Матери, во время крестного хода с плащаницей, матушка Митрофания брала в руки цветок и шла впереди, изображая Иоанна Богослова. Он был ее любимым святым. Матушку отгоняли, а она все равно возвращалась, провожала Божию Матерь.

* * *

Когда меня одели в рясофор, матушка уже не разговаривала. Она меня гладила по голове и показывала, что ей нравится эта одежда и она очень довольна.

Потом я стала жить в Кутузовском скиту и редко бывать в Дивеево. Однажды я приехала на праздник и мне негде было ночевать. Меня отправили в Игуменский корпус и сказали: "Иди на ту кровать, где мать Митрофания". У нее не было своей келии и он спала в общей комнате с гостями. Кровати были двухэтажные. И я должна была лечь сверху. Я ужаснулась: такая старица и такое к ней отношение. Вхожу в комнату, матушка на меня смотрит. Я говорю: "Мать Митрофания, меня благословили наверху спать, но я не могу. Кто-то тебя смиряет, а я не буду, лучше уж на полу лягу". Она показала мне на дверь другой комнаты, я пошла, и оказалось, что одна сестра собиралась на дежурство и освободила мне место.

* * *

Последняя наша встреча с матушкой Митрофанией была на праздник преподобного Серафима Саровского. После трапезы в храме Александра Невского матушка подала мне свою рясу и показала, что бы я помогла ей одеться. Я ее одевала с трепетом, давно не видела, очень соскучилась. Я чувствовала, что она за меня скорбела, молилась как мать. Она знала, что мы больше не увидимся. Матушка дала мне свою палку-посох в руки и показала на дорогу, мол, иди. Как будто в путь меня отправила...

Записала раба Божия Людмила

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"