Серафимо-Понетаевский монастырь У подъезда гостиницы нас встретила монахиня, которая, низко поклонившись и сказав какие-то приветственные слова, сразу же захлопотала вокруг меня, то помогая: выйти из экипажа, то развязывая вещи и стряхивая пыль с одежды. Не успел я ступить на землю, как на помощь этой монахине откуда-то явились еще две, помоложе. Все они быстро взяли мои вещи и впереди меня понесли по осветившейся вдруг лестнице на второй этаж гостиницы, где в узком, но чистом и хорошо освещенном коридорчике встретила нас симпатичная пожилая монахиня, заведующая гостиницей, она, после иноческого приветствия, провела нас в чистый и просторный номер.

— Вот это вам квартирка, — сказала она, взяв у послушниц вещи и уложив их в углу номера. — Здесь отдохнете и согреетесь: на дворе все-таки не совсем тепло, особенно в дороге. Издалека, должно быть?

— Да, не близко: из Питера.

— Ах, из самого Петербурга! Ну, слава Богу. Очень приятно. Матушка наша игумения очень рада будет такому гостю.

— Чему ж тут радоваться, коли я обыкновенный посетитель, каких у вас тысячи бывают.

— Ах, нет, как же: из самого столичного города. Помилуйте, это для нас радость. Слава Богу, слава Богу!.. Я сейчас велю вам подать самоварчик и закусить, а вы, уж не откажитесь и скромность монастырскую не взыщите.

С этими словами монахиня, поклонившись, вышла из номера. Когда послушницы приготовили чай и закуску, она опять вошла и спросила:

— Все ли подано? Может быть, еще что нужной

— Все, все, благодарю. Не беспокойтесь, матушка.

— А если что понадобится, позовете: мы тут

всегда наготове.

— Могу ли я попросить вас выпить со мной чашку чаю?

— Очень благодарна. Спаси вас Христос!..

— Не откажите, пожалуйста. Кстати, вы позволите мне и кое-что расспросить вас о вашем монастыре.

— Очень рада служить вам. Но, извините, я пойду на минутку, распоряжусь там. Я сейчас. Спаси вас Христос!..

Тут мне припомнились слова одного богомольца, ехавшего со мною в одном вагоне:

— У них, у этих Серафимовских монашек, на счет мужчин очень строго! «Христос посреди нас! И есть и будет!» Вот и все тут. И попробуй, соблазни ее после этих слов. Тверда как камень! «Мы, — говорят, — Христовы невесты; и кто захочет нас обидеть, того не помилует Жених наш — Вседержитель Господь». И у них заведен такой обычай: прежде, чем беседовать с мужчиной, они должны сотворить молитву Иисусову и положить три земных поклона. Если это неудобно на виду, то она уйдет к себе в келью или куда-нибудь, и там помолится.

Я догадался, что и моя монахиня пошла предварительно помолиться, а потому и сам, взглянув на озаренный лампадою образ Спасителя, умилился сердцем. «Да, воистину, — подумал я, — в русских обителях, и особенно женских, еще горит спасительный свет благочестия! Воистину, здесь еще строго держат стражу у дверей сердец своих, памятуя слова Спасителя: «Бдите и молитесь, да не впадете в напасть». А ведь в этом вся суть нашего поведения по отношению к себе самим.

— Христос посреди нас! — входя в незакрытые двери номера, произнесла монахиня.

— И есть, и будет, — ответил я. За чаем мы разговорились.

— Так вас Бог принес к нам из Питера? — первая начала монахиня.

— Да, матушка, из Питера.

— Не в Саров ли путь держите? Не к батюшке ли Серафиму — угодничку Христову?

— Угадали, матушка; именно, к старцу Серафиму, поклониться у его могилы его останкам и осмотреть его обители, а в том числе и вашу. Если не ошибаюсь, и эта Серафиме-Понетаевская обитель, им же основана?

— А как же, батюшка, как же! Им, им самим, кормильцем нашим, преподобным Серафимом, угодничком Божиим основана наша обитель. Из ничего, чудом промысла Божия, — крестясь с умилением, рассказывала старушка-монахиня. — Молитвами, одними молитвами батюшки Серафима возникла и процветает наша обитель.

— Вот вы, матушка, сказали: «процветает» ваша обитель, а со стороны ничего подобного не заметно: подъезжаешь, и вашего монастыря совсем не видно.

— Процветает и еще более процветет, «яко финике процветет», — подчеркнула монахиня. — И прежде всего потому, что это дело не человеческих рук, а Божиих: все человеческое, истинно, не прочно, а Божье — во веки живет непоколебимо. А что этого процветания пока не видно, что оно скрыто от глаз человеческих, так это не должно вас смущать и не должно казаться странным. Ведь всякое дело Божье всегда в скромности, тишине и неизвестности начинается и зреет, зато, когда созреет, когда появятся плоды, тогда они всем объявятся: прииди и виждь и насладися!.. Так и наша обитель: она теперь еще цветет и процветет, но скоро будут плоды, и тогда все увидят славу Божию. Пока мощи святого преподобного отца нашего Серафима не откроются, мы будем в полной неизвестности, а потом нашей обители никто не узнает. Тут чудо милости Божьей, больше ничего.

— Интересно было бы узнать некоторые подробности о происхождении вашего монастыря и его первой истории.

— Обо всем, что вас интересует, можете узнать у нашей матушки игумений. Она у нас воистину ангел во плоти и великой- добродетели человек, образ кротости и смирения. Сегодня я велю доложить ей о вашем приезде и желании видеть ее.

— Пожалуйста. Но все же, надеюсь, что и вы не откажете мне в сообщении кое-каких сведений. Ведь вы, я думаю, давно здесь монашествуете?

— Как же, как же. С самого основания обители, — с заметным оттенком грусти сказала монахиня и, помолчав немного, продолжала со вздохом,— Ох, батюшка, сколько скорбей пришлось нам первоначально перенесть, так и, пересказать вам невозможно! И все это козни врага нашего спасения. Но, слава Богу: все эти невзгоды и все беды мы перенесли, и получили от Господа награду и утешение, о которых и не думали. Теперь мы ясно видим, что наша обитель под покровом Самой Царицы Небесной, и нам теперь ничего не страшно. Да, наша обитель явилась чудесным образом по молитвам великого подвижника и чудотворца Божия Серафима Саровского! Ведь только подумать, что все это началось из ничего, в скорбях, в мучениях, в неприятностях и наветах вражьих. Началось от трех несчастных, сирых и убогих инокинь-изгнанниц. Только подумать об этом и то страшно становится: дивны дела твоя, Господи! Сорок лет тому назад, даже менее, три нищенки, убитых горем, изгнанных за правду Христову. И вот ныне здесь более семисот сестер находят для себя убежище и возможность работать Господеви со страхом и трепетом, прославлять Его святое Имя!.. Ну, как это объяснить, можно ли назвать простым человеческим делом, скажите пожалуйста?

— Да, это верно. Но я просил бы вас в кратких словах передать мне историю вашей обители. Вот вы упомянули о трех изгнанных монахинях. Откуда? За что, как, когда? Если эти три изгнанницы были основательницы вашего монастыря, то вы с них и начните свой рассказ.

— Их можно назвать основательницами, но главная-то основательница нашей обители и вечная настоятельница — Сама Царица Небесная, Пресвятая Владычица наша Богородица.

— Как же это... Вот и расскажите пожалуйста.

— Да видите как: Она Премилосердная наша Покровительница и Заступница усердная, часто посещая в видениях приснопамятного батюшку Серафима, внушила ему мысль устроить две обители для убежища спасающихся женщин. Батюшка Серафим тотчас же начал прилагать все заботы об исполнении воли Царицы Небесной. Так его личными заботами возникла сперва Дивеевская община, а ныне тоже дивный женский третьеклассный общежительный монастырь. А в то время как Дивеевская община была переименована в монастырь, там жила уже более двадцати пяти лет подвизавшаяся в монашеских послушаниях одна благочестивая и мудрая инокиня, по имени Гликерия Васильевна Занятова, которая в 1861 году и была законным образом избрана в настоятельницы нового Дивеевского монастыря. Но врагу нашего спасения не понравился этот выбор, и начались в монастыре смуты. Явились подстрекатели и раздуватели злобы человеческой и вообще всякие приспешники искусителя. Вмешались в это дело некоторые нечистые мужчины. Нашлись недостойные соперницы и претендентки в настоятельницы. Страсти разгорались; началась борьба; начались притеснения смиренных сестер. И, наконец, все это кончилось тем, что нехорошие люди одержали победу на радость дьяволу и его приспешников! Избранная, можно сказать, по указанию Божию, Гликерия Занятова была оклеветана перед епархиальным начальством и удалена навсегда из монастыря. 6-го марта, как сейчас помню, 1862 года несчастная изгнанница со слезами на глазах и молитвой на устах покинула обитель, в которой она прожила двадцать семь лет в подвигах послушания и молитвы, руководствуясь теми наставлениями, которые она слыхала от батюшки Серафима. Вместе с нею вышли из Дивеева монастыря и еще две преданные ей инокини. И вот, таким образом, эти три сироты очутились вдруг среди волн бурного житейского моря, среди мира с его неприятностями и лукавствами. Куда им деваться? Что делать? «Пойдем к нашему заступнику, батюшке Серафиму», — сказала Занятова. И тотчас же направились в Саров. Пришли в Саровскую пустынь, упали с плачем на могилку батюшки Серафима и взмолились: «Батюшка, кормилец наш! Заступись за нас сирот и обиженных. Укажи нам путь, куда нам идти? Куда нам деваться? Тут им всем троим словно голос послышался: «Идите в с. Понетаевку к рабе Божией Елизавете Копьевой. Там будет вам и многим пристанище: там будет обитать с вами Сама Царица Небесная».

— А кто же это такая, Елизавета Копьева?

— А это одна благочестивой и праведной жизни старица — помещица, девица, дочь генерал-майора, Елизавета Алексеевна Копьева. Она была усердная почитательница преподобного старца Серафима, часто у него бывала и пользовалась от него отеческими наставлениями и руководством в жизни. Она имела горячее стремление в молодости поступить в монахини, но батюшка Серафим это запретил ей и сказал «Слезно прошу тебя, радость моя, не оставь моих сирот», — и при этих словах даже поклонился ей в ноги! С этих пор Елизавета Алексеевна ни на минуту не оставляла мысли о помощи Дивеевской обители и посильно помогала. И вот к этой-то благочестивой старице изгнанницы и направились, по указанию батюшки Серафима Они были с радостью приняты, обласканы, и остались здесь жить. Потом, узнавши об этом, стали одна за другой переселяться из Дивеева в Понетаевку прочие почитательницы Гликерии Занятовой и Елизаветы Копьевой, так что скоро вокруг этих благочестивых стариц собралась целая община, которая и была официально oткрыта в 1864 году, причем начальницей этой общины была единогласно избрана и начальством утверждена Гликерия Васильевна Занятова. Община сперва состояла из 66 человек, а потом быстро стала увеличиваться, и, наконец, в 1869 году была переименована в третьеклассный Серафиме-Понетаевский женский монастырь с составом около 150 сестер. В 1870 году Гликерия Васильевна Занятова приняла монашеский постриг с именем Евпраксии и в том же году была возведена в сан игумений. В настоящее время в нашем монастыре, возникшем из ничего, живет более 700 сестер, которые занимаются в собственной живописной школе иконной живописью греческого стиля, производством финифта, живописью на нем, мозаическими работами, выделыванием, крашеньем материи для одежд, прядением льна и шерсти, тканием, разного рода вязаньем и шитьем одежды и обуви. Летнею же порою работают в поле, в саду, на лугах и огородах. При нашем монастыре теперь ведется правильное и в широких размерах сельское хозяйство: хлебопашество, скотоводство, пчеловодство, садоводство, огородничество, имеется собственный кирпичный завод, мельницы, кузница и прочее. При монастыре есть также образцовая церков-но-приходская школа, в которой призреваются и обучаются до сорока круглых сирот-девочек.

— Вот вы, матушка, упомянули о ведении правильного и в широких размерах сельского хозяйства с его подразделениями. Разве у вас так много земли?

— Да, нам совершенно неожиданно Бог послал всего, что требуется для полного благоустройства обители — достойного жилища Царицы Небесной. Вот почему я и сказала вам, что это будущий второй Афон: тот Афон для мужчин, а этот для женщин.

— Сколько же у монастыря теперь земли?

— Много, а сколько именно десятин, я вам не могу в точности сказать, об этом и обо всем подробно можете узнать у нашей матушки игумений.

— Матушка Евпраксия?

— Нет, нашей первоначальнице — царство небесное и вечный покой. Теперь у нас игуменьей ее достойная ученица и всеми уважаемая матушка Нектария.

— Кто же вам отписал землю, эта самая помещица Копьева?

— И она кормилица наша, и другие благодетели.

— Кто же эти другие благодетели?

— Главные из них: Сергей Петрович Петров, скончался в 1901 году и Сергей Дмитриевич Кузьмичев, умерший в том же году. А третий и самый дорогой для нашей обители благодетель, который благодетельствовал нам не материальными средствами, а своими неустанными о нас хлопотами и молитвами — это другой батюшка Серафим, ученик преподобного Серафима. Ему тоже преподобный Серафим, как и Елизавете Алексеевне Копьевой, еще когда он у него был послушником, сказал: «Будь защитником моих сирот. Тебе и им много будет, радость моя, обид и напастей, но все это будет к славе Божией. Не оставляй их». И он действительно не оставлял нас до самой своей смерти. И сколько он из-за нас перенес бед и клевет!.. Мы верим, что и этот человек угодник Божий. Прах его покоится в нашем монастыре. Его, украшенную цветами и венками, с неугасимой лампадой, могилу завтра увидите рядом с другими благодетелями; на ней будет надпись: «Благодетель обители сея схиигумен Серафим». Но сколько у нас ни было благодетелей, посланных молитвами преподобного Серафима Саровского от Господа, все это представляет из себя ничто в сравнении с теми благодеяниями, которыми нас удостоила Благодетельница всего рода человеческого, Матерь Господа! В 1885 году Сей Первоначальнице спасения человеческого благоугодно было посетить нашу обитель необыкновенным чудом милости к нам недостойным и грешным: н с тех пор в нашей обители мы и все притекающие сюда люди ясно ощущаем постоянное присутствие Царицы Небесной и Ее милости, изливающиеся в непрестанных чудотворениях от Ее пречистого образа «Знамение Пресвятые Богородицы».

— Какое ж это первое чудо, бывшее в 1885 году?

— Это чудо заключается в следующем. В одной келий находилась икона «Знамение Пресвятые Богородицы», написанная одною из сестер Клавдией Ив. Войлошниковой с оригинала, подаренного монастырю вместе с другими иконами Сергеем Петровичем Петровым. После освящения этой иконы игуменом Иоасафом (в схиме — Серафимом), последний долго перед ней со слезами молился и просил Владычицу мира быть ходатаицей и покровительницей обители. И вот через пять лет после этого и через год после кончины блаженного схимника, некоторые сестры, бывшие в той келий, где находилась икона, вдруг были поражены странным чудесным видением: лик на иконе просиял и как бы живой стал двигаться, то возводя очи к небу, то низводя их долу и направляя свой взор на оцепеневших от страха монахинь. Явление это продолжалось минут пятнадцать, и через несколько часов при еще большем числе сестер снова повторилось. На другой день икона была благоговейно перенесена в храм. Скоро весть о чуде разнеслась не только в монастырь, но и по всем окрестностям. Стал стекаться отовсюду народ и молиться перед этой иконой. И с тех пор до сего дня не перестают совершаться перед этим чудотворным образом Владычицы Богородицы дивные чудеса: на виду у всех хромые ходят, немые говорят, слепые прозревают, недужные здравыми делаются. И сколько Неверов, приходивших в наш монастырь, чтобы поглумиться перед святым образом, возвратились домой, славя Бога, верующими. Если бы вам обо всех бывших чудесах начать рассказывать подробно, то ни времени, ни памяти у меня не хватило бы. Вот отчего у нас всего много, и будет еще больше, — заканчивая свой рассказ, сказала монахиня, и затем добавила, — «ищите прежде царствия Божия, а вся сия приложатся вам», эту заповедь Господню мы помним хорошо и стараемся, по мере наших сил, исполнять ее. Извините, я больше не могу. И то уж больно засиделась у вас.

С этими словами монахиня встала, откланялась и вышла из номера.

ШКОЛА СВЯТОСТИ

На другой день я присутствовал на богослужении в церкви, которая помещается среди того дома, где жила основательница монастыря помещица Копьева. Служба была будничная, но стройное и нежное пение монахинь придавало ей особый небесный оттенок; это наиболее чувствовалось во время пения Херувимской песни и «Тебе поем».

После богослужения я был приглашен в покои матушки игумений Нектарии. Здесь я встретил в высшей степени радушный прием, ангельскую приветливость и чрезвычайно ласковое обращение и вообще такую внешнюю обстановку, которая мне казалась не земною, а вызывала представление о каком-то обиталище небожителей. Все здесь как бы, благоухало тихою радостью, нежностью и святостью жизни. Когда я сидел здесь и беседовал с редкой души женщиною, игуменьею Нектариею и окружающими достойными ее соработницами на ниве Христовой о преимуществах иноческого жития над мирскою бурною жизнью, то мне так и хотелось почему-то запеть: «К тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти».

— Воистину у вас тихое пристанище, — говорил я, — но вот многие в настоящее время, даже и из духовных, не одобряют монашеских обителей именно как «тихое пристанище», и предъявляют требования к монастырям более мирской деятельности.

— Мы знаем, — сказала игумения спокойно и уверенно, — от нас требуют, чтобы мы шли в народ: лечили, призревали, кормили, просвещали, одним словом, чтобы мы, монахи и монахини, занялись преимущественно благотворительностью поднятием культурного уровня народа. И мы не спорим с тем, что все это нужно нашему народу православному, что во всем этом чувствуется везде огромная и неотложная нужда; не спорим и с тем, что благотворение — дело святейшее, заповеданное нам Самим Спасителем. Но все-таки мы видим, что все те, кои неодобрительно отзываются о тихом пристанище, забывают главное: они упускают из виду законы человеческого духа как главную основу общественной жизни. В силу этих законов всякое человеческое общество, государство требует, чтобы среди них были эти тихие пристанища, эти очаги духовного спокойствия и уравновешенности характера, чтобы было где главу приклонить измаявшемуся и изверившемуся человеку, нужно, чтобы среди бурного житейского моря были эти маяки спасения, чтобы были эти напоминания земле о небе, плоти — о духе. Это, во-первых. А во-вторых, чтобы исполнить великую заповедь Христову о любви к ближним, какими средствами люди располагают? Где гарантия, что вы и мы неукоснительно будем исполнять эту заповедь, позвольте вас спросить? Жизнь мирская нам прекрасно постоянно показывает, что от хороших слов и высокогуманных проектов и намерений еще очень далеко до хороших и высокогуманных христианских дел любви. Мы знаем по себе и по другим людям, что желается и говорится очень много хорошего, а как дойдет дело до осуществления этих желаний и слов на практике, так и получаются одни неудачи да разочарования. Тогда начинают обвинять «неблагоприятные условия», «общественную косность» и проч. и возвращаются опять к хорошим словам и проектам. И теперь этих хороших слов столько наговорено и напечатано, что не знаешь, куда и деваться и за что браться.

— В чем же, вы полагаете, тут главная причина?

— А я вам уже сказала: в незнании законов человеческого духа, человеческой сущности. Эти законы прекрасно раскрыты и показаны нам Господом Иисусом Христом и Его святыми апостолами. Вчитайтесь поглубже в Новый Завет: вы увидите, что в нас действуют две главных стихии, так сказать, — стихия духа и стихия плоти. Помните, что сам святой апостол Павел, удостоившийся зреть горняя до третьего неба, всю жизнь свою находился в самопоборании, в постоянной брани с самим собою. Он говорил: «Я не то доброе делаю, что хочу, но то злое делаю, что не хочу». Значит, первое дело для человека христианина, желающего делать добрые дела, — выработать в себе твердый навык к неустанному и неизменчивому деланию дел любви. Надо пройти строгую школу подавления в себе и в окружающих условиях этой противной стихии плоти (я не говорю самой плоти), сокрушения всяких препятствий в делах милосердия, эгоизма, преобладания чувства самосохранения. А где такие школы у нас, укажите? Вы скажете, что такая школа есть сама жизнь. Да, но жизнь людей больше калечит, чем выучивает, это всем известно. Значит, нужны специальные школы. Этими школами и должны быть монастыри. Стало быть, благотворительность не главная задача монастырей: их преимущественное назначение — быть, если можно так выразиться, лабораториями чистого христианства без фарисейских подделок и приспособлений к требованиям хромающего на оба колена мира, быть главными сокровищницами нравственных начал, быть школами святости.

— Но учиться делать добро, мало упражняясь в нем на практике — это принцип антидидактический.

— Верно. Но ведь я же и не отрицаю необходимости упражнений. Я только говорю, что эти упражнения должны, так сказать, составлять для нас наглядные пособия. Я говорю именно о благотворительности общественной: больницах, столовых, домах трудолюбия, школах для детей. Для нас гораздо важнее упражнения другого рода, упражнения аскетические, которые возвращают человеку его надлежащие достоинства: образ и подобие Божие. А такой человек в нынешнее время гораздо нужнее обществу и государству, хотя и менее заметен в нем, чем человек, рекламирующий себя различными опытами по части благотворения и словесного печалования о ближнем. Мне кажется, грешная я, что во всем этом печаловании, направленном к осуждению монашества, больше фальши, нежели искренности.

Затем, в беседе мы перешли на вопросы, касающиеся истории Серафиме-Понетаевской обители. Здесь я услышал подтверждение того, что мне было рассказано в гостинице.

Для осмотра монастырских зданий и помещений и хозяйственных заведений была командирована для меня в качестве опытной провожатой одна монахиня, также немало поразившая меня своим духовным развитием, здравым взглядом на вещи и изысканностью и привлекательностью в обращении. На вид она была молода и симпатична в высшем значении этого слова, хотя по летам ее можно назвать старушкой. Впрочем, это общая особенность серафимовских монахинь: они все кажутся на вид молоды и здоровы.

— Отчего вы всегда такие жизнерадостные? — спросил я у одной из них.

— Оттого, что мы счастливы, — отвечала мне она, — нам заповедано батюшкой Серафимом: «Присно радуйтесь о Господе и не впадайте в уныние», — мы и радуемся.

Сперва мы направились в так называемый «живописный корпус». Это огромное и само по себе живописное по архитектуре и отделке здание в два этажа. В нижнем этаже помещаются келий монахинь и различные службы, а весь верхний этаж занят школой и мастерской живописи и отделки икон и киотов, а также школой и мастерской финифта и мозаичных производств. Здесь же находится и церковь. В мастерской много прекрасны.: высокохудожественных образцов — копий с выдающихся произведений знаменитых русских художников. Здесь обучается и работает около тридцати сестер. Заведует всем этим делом весьма опытная в живописном искусстве монахиня. Дело поставлено прекрасно, и все ширится и развивается. Есть работы монахинь настолько удачно и искусно выполненные, что их трудно отличить от оригиналов. Здесь же принимаются заказы для церквей, которые, как я убедился из сравнений, ничуть не уступают по качествам выполнения любым русским мастерским иконной живописи.

Откуда у вас такие таланты и навыки? — спросил я у заведующей, — неужели все это самоучкой достигнуто?

— При помощи Божией и молитвами батюшки Серафима. Но начало положено С.-Петербургской Академией художеств.

— Именно как же?

— А видите, еще когда мы были в Дивеевой пустыни, нас несколько сестер были посланы в С.-Петербург, где при Академии художеств под руководством профессоров живописи мы практически и теоретически долго изучали это дело. Нам помогали высокопоставленные лица материальными средствами, и мы, милостью Божьею, достигли того, что могли сами работать и других научать. Так вот и началось у нас святое дело.

После живописного корпуса я с удовольствием осматривал прекрасное, еще строившееся в то время, здание для трапезной с церковью, величественное и красивое сооружение для призрения и лечения престарелых больных сестер, в котором также устроена трехпрестольная церковь (третий престол еще не водружен, его предположено воздвигнуть во имя преподобного старца Серафима Саровского). Затем мне были показаны: кирпичный завод, и производство на нем кирпича, а также хозяйственные сооружения и постройки. Везде видна опытная хозяйственная рука, видны внутренний и строгий порядок, так что диву даешься: как это обыкновенные, в большинстве случаев простые женщины могут так прекрасно вести хозяйство и так мудро устраивать свою жизнь. Вот где нужно наблюдать русскую женщину, давно известную всему миру своими нравственными качествами, своею высокоталантливою душою. Монастырь только строится, только начинается, но в этом начале уже ясно видится будущее величие созидающейся обители, уже просвечивают лучи того грандиозного очага света, который со временем будет озарять и обогревать ныне темный и глухой край.

Но более всего душа моя испытала неземных ощущений и небесной радости при осмотре и знакомстве с монастырской школой-приютом. Вот образец нашим церковно-приходским школам. В этой школе обучается около сорока девочек-сирот, которые здесь же и живут. Кроме начальной грамотности, которою в совершенстве владеют питомицы, они прекрасно поют духовные и патриотические песни, образуя из себя стройный хор, управляемый двумя регентшами из числа наиболее возрастных учениц. Они отлично исполняют всевозможные рукодельные работы и шитье, необходимые в крестьянском быту, могут легко справляться по хозяйству, в саду и огороде, а некоторые, кроме этого, обучаются живописи и отделке икон. Вообще в школе видна жизнь, видна сознательная работа учащего персонала, а главное, чувствуется в ней веяние благодати Божьей.

Вечером того же дня я снова посетил матушку игуменью, выразил мое удовольствие по поводу виденного и слышанного мною в обители. Поблагодарил за оказанные мне, ничем незаслуженные, привет и гостеприимство.

И, действительно, часы, проведенные мною в Серафимо-Понетаевском монастыре, останутся в моем сердце на всю жизнь.

На другой день утром я уже ехал в Саровскую пустынь.

Священник Петр Поляков

Ссылки по теме:

Серафимо-Понетаевский монастырь

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"