Предлагаемая статья носит (прежде всего по своему жанру) энциклопедический характер и отвечает достаточно узкой задаче: представить творческую деятельность В. В. Кожинова-литературоведа и, отчасти, критика. За ее пределами осталась деятельность Кожинова-историка, Кожинова-мыслителя и т. п. Однако, на взгляд авторов статьи, масштабность фигуры В. В. Кожинова в истории русской культуры и общественной мысли проявилась должным образом и в этой, может быть, весьма специальной сфере научной мысли. К тому же это едва ли не первая энциклопедическая (полноценная) статья с избранной библиографией, посвященная выдающемуся русскому ученому и публицисту.
*** КОЖИНОВ Вадим Валерьянович [5.07.1930, Москва – 25.01.2001, Москва] – литературовед, критик, культуролог, историк, публицист. Канд. филолог. наук. Член СП СССР. Родился в семье служащего. Выпускник (диплом с отличием) филол. ф-та МГУ (1954), аспирантуры ИМЛИ АН СССР, по окончании к-рой остался работать в ин-те (1957-2001), ведущий науч. сотр. (с 1986). Лит.-вед. статьи стал печатать еще в студенческие годы (ЛГ: 1952). В 1955 принимал участие в подготовке т. 7 (вышел в 1958) ПСС В. В. Маяковского в тринадцати томах. К тв-ву Маяковского Кожинов будет неоднократно обращаться и впоследствии (статьи «О стихе Маяковского», 1961; «Маяковский и русская литература», 1965 и др.). В 1956 в Москве опубликованы «Повести и рассказы» В. В. Вересаева с критико-биогр. очерком Кожинова. Вошел в группу сотрудников ИМЛИ (С. Г. Бочаров, П. В. Палиевский и др.), разрабатывавших концепцию коллективного труда «Теория литературы: основные проблемы в историческом освещении» (проспект 1958). В это время научные интересы К. сосредотачиваются на эстетических и теоретико-лит. проблемах, в том числе, на определении методологических принципов лит.-вед. анализа, в большей степени (по сравнению с догматическим марксизмом) соответствующих современному этапу развития науки о лит-ре. Эти принципы (историзм и т. п.) опирались, в первую очередь, на классическую немецкую эстетику, теорию отражения и утверждались в полемике с отечественными и зарубежными формалистистическими концепциями, напр., с «нейтрализмом» В. Кайзера. Определенное влияние на формирование теоретических взглядов К. оказали работы Э. В. Ильенкова, посвященные диалектике абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении и особенно идеи М. М. Бахтина об «эпической дистанции» и «эпическом времени», народной культуре и т. д. Именно в конце 1950 – нач. 1960-х Кожинов сблизился с этими учеными. В 1957-1962 Кожинов опубликовал в периодике (ЛГ, Вопросы литературы и др.) ряд статей, посвященных теоретико-лит. проблемам («Художественное творчество как «мышление в образах», 1959 и др.) В 1959 начал сотрудничать с энциклопедическими изданиями (статья «Литература» – МСЭ. Т.5), в к-рых поместил более четырех десятков статей теоретического и терминологического характера (КЛЭ ТТ.1-9, 1962-1978: «Вымысел художественный» и др.; СЛТ, 1974: «Виды искусства» и др.; ЛЭС, 1987: «Жанр» и др. ). В 1960 в статье «Внешняя и внутренняя тема в современной лирике» впервые обратился к материалу современной лит-ры, причем, что характерно, с развернутым лит.-теоретическим обоснованием. В своей первой кн. «Виды искусства» (1960; переведена на чеш., румын., болг. и др. яз.) предложил систему видов и форм искусства (15 наименований): пространственные («произведения-предметы»: архитектура, скульптура и т. п.), временные («произведения-деятельность»: музыка, танец и т. п.), синтетические (театр, кино). Особое внимание было уделено специфике художественной лит-ры в ее отличие от остальных видов искусств. Наблюдения Кожинова над различными видами искусства будут затем использоваться исследователем при разработке теоретико-лит. проблем. Так, сопоставление искусства слова с искусством жеста (танцем или пантомимой) станет исходным в статье «Художественная речь как форма искусства слова» (1965). «Теории литературы» (1962) К. посвятил и научно-попул. «краткий очерк» (брошюра об-ва «Знание»). В дискуссии, развернувшейся по выходе в свет в 1962-1965 трехтомника «Теория литературы» (в ней приняли участие Д. С. Лихачев, Г. Н. Поспелов, Л. И. Тимофеев и др.), труд ученых ИМЛИ был признан заметным этапом в развитии отечественной гуманитарной науки, в первую очередь, из-за ист. подхода к теоретическим проблемам. «Последовательный историзм» и «содержательность» отмечали и в статьях К., помещенных в трехтомнике («Художественный образ и действительность», 1962 и др.) В 1963 выходит кн. Кожинова (переведена на чеш.) «Происхождение романа. Теоретико-исторический очерк» (ср. с названием канд. дис. «Становление романа в европейской литературе (XVI-XVII вв.)». В основе «новой концепции происхождения романа» (В. Кавельмахер, А. Мазаев) лежит положение, что «любой сдвиг в форме – например, переход к прозе, овладение способом рассказа от первого лица, создание многолинейной, соединяющей несколько планов композиции, использование формы живой разговорной речи и т. п. – порождается открытием и освоением нового содержания» (с. 6). Отвергая непосредственную связь романа XVIII-XIX вв. с античным и рыцарским «романами» (не «сходство», а «формальная аналогия»: «Роман – этот развивающийся и теперь жанр – рождается самостоятельно лишь в конце эпохи Возрождения») (с. 29, 42), К. видит истоки «новой художественности» (и соответственно романного жанра) в эпохе Возрождения, когда разрушается замкнутая, статичная структура средневекового общества, при к-рой «сословные свойства индивида» и являются «его личными свойствами» (с. 23). В новелле Возрождения и в еще большей степени в «книге новелл» (типа «Декамерона» Бокаччо) проявляются уже не «сословные маски», а личности, «частные люди, бытие и сознание которых, в сущности, не было предметом искусства» (с. 24). Объединение новеллистических рассказов вокруг одного героя (в данном случае на устной, фольклорной почве) происходит в народных книгах на основании мотива «странствий, скитаний» (с. 76) (напр., «Забавное чтение о Тиле Уленшпигеле, уроженце Брауншвейга»). Отсюда – прямой путь к плутовскому роману, героем к-рого также является «изгой, бродяга», вырванный из традиционной сословной (цеховой и т. п.) жизни и олицетворяющий личностную стихию (ср. массовое бродяжничество в Европе XVI-XVII вв.). Другая линия развития европ. романа связана с франц. психологической прозой («школа Ларошфуко», «Принцесса Клевская» М. де Лафайет) – «психологическими странствиями». В результате – образцом истории жанра на первом этапе объявляется роман-эпопея Сервантеса «Дон Кихот», а «зрелым образцом жанра» – «Манон Леско» А. Прево. Похожая схема предложена и при анализе «истоков русского романа», причем в качестве «плутовского романа» представлена повесть о Флоре Скобееве, «психологических странствий» – «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». Историко-лит. построения Кожинова следовали марксистской схеме развития человеческого общества, понимаемой достаточно гибко (неслучайно цитаты из К. Маркса нередко подавались в интерпретации Ильенкова (с. 96-98), учитывали исследования Бахтина, в частности, его наблюдения над развитием эпических форм на периферии лит. процесса в эпоху античности (сократический диалог и др.), где начинает формироваться «особый тип почти романного диалога», возникает «почти романный образ человека» и т. п. (при этом цитируется письмо Бахтина к Кожинову(с. 131-132). Книга К. была с интересом встречена в филологическом мире, получив большое количество откликов в печати как у нас в стране (А. Я. Эсалнек и др.), так и за рубежом: напр., благожелательно отозвалась о ней чеш. славистка С. Матхаузерова. Высоко оценил книгу Бахтин, назвавший ее «покорительно талантливой и одновременно <…> научно зрелой». Развивая отдельные положения «Происхождения романа», К. и впоследствии обращался к различным аспектам его истории и теории: поднимал вопрос о судьбе современного романа на Западе, об «эстетической ценности романа» и т. д. К 1974 году Кожинов несколько видоизменил свою концепцию происхождения и развития романного жанра, выведя за ее пределы, напр., народную книгу о Тиле Уленшпигеле, но сохранив основные положения о «романе – эпосе нового времени», «романе – эпосе частной жизни» и т. п. (см. статью «Роман» в СЛТ, 1974). С «Происхождением романа» (см. главу «О природе художественной речи в прозе») тесно связана и концепция «теории художественной речи как части литературоведения, как основы поэтики», первоначально разработанная К. в статье «Художественная речь как форма искусства слова» («Теория литературы», 1965). Здесь предложен развернутый очерк истории зарождения и становления худож. речи: от фольклора с его «нерасчлененными стихиями песни-деятельности и сказа-представления» к «художественной речи в эпоху поэзии». Границы «эпохи поэзии» нельзя обозначить со всей определенностью: она включает в себя античность и средневековье (при анализе К. опирался на античные теории языка и стиля), временные отступления («поэзия высокого Возрождения и классицизма») и завершается «действительной победой прозы и литературы в собственном смысле <…> лишь в период окончательного формирования романа». Худож. речь в «эпоху поэзии» «с необходимостью является строго ритмической», что обусловливает ее своеобразие как определенного этапа развития искусства слова. Кроме того, «существование особой поэтической речи определялось тем, что искусство слова было всецело слышимым, звучащим». Отсюда синтез эпической и лирической тенденций, особый «возвышенный» характер речи, «своего рода самостоятельная языковая система – система тропов, «поэтическая» фразеология и лексика» и т. д. В эпоху прозы, «искусства слова для чтения», происходит «глубочайшее изменение самой природы словесного искусства»: «речь выступает теперь не только как средство изображения, но как предмет изображения», «изображающее и изображенное слово вступают в сложные взаимоотношения друг с другом», «огромное значение приобретает образ носителя речи – автора или рассказчика» и т. д. Несколько позже (КЛЭ, 1971) Кожинов найдет выразительную формулировку определения худож. речи как «явления искусства»: «Ее подлинная сущность состоит не в каких-либо собственно речевых, языковых особенностях, но в художественном претворении речевого материала». Поэтому, как отмечал Кожинов в статье «Об изучении «художественной речи» (1974), слова, «взятые в контексте произведения, вообще не являются словами и представляют собой иной, художественный феномен», противопоставляя это положение известной формуле Р. Якобсона: «Поэзия есть особым образом организованный язык». Оригинальность позиции Кожинов в науке о литературе во многом объяснялось тем, что в своих исследованиях он шел от общих эстетических категорий (отсюда постоянные аналогии с искусством театра, танца, пантомимы), а не от «языковой материи», как таковой. В некоторых положениях работ К. о «художественной речи» можно увидеть перекличку с идеями Э. Р. Курциуса об особой роли слова и «морально-риторической традиции» (А. В. Михайлов) в развитии европ. словесности, но Кожинов, судя по всему, не знал работ немецкого филолога, во всяком случае, нигде на них не ссылался, предпочитая опираться на наблюдения А. Н. Веселовского, Г. О. Винокура, Бахтина и др. Однако теоретико-лит. «искания» К. (как и других авторов «Теории литературы») не получили поддержки академической науки и, напр., В. В. Виноградов назвал их «своеобразной поэтико-лингвистико-литературоведческой фантастикой», не приняв идеи «об особенном царстве «поэтического словаря», где родственными оказываются чаще всего слова, не имеющие ничего общего со словами в обычном «языковом» словаре». Статьи К. о «художественной речи» неразрывно связаны с его «методологическими заметками» («Слово как форма образа», 1964 и др.). Научный пафос этих статей определялся стремлением автора разработать «объективные методы исследования словесной формы литературы» как «абсолютно необходимого условия создания подлинно научного литературоведения» («Зачем изучать литературное произведение? Методологические заметки», 1974 и др.) в его отличие от лингвистики («лингвистической поэтики»), семиотики («структурной поэтики») и т. д. К. активно участвовал в журнальных дискуссиях, посвященных вопросам использования достижений точных наук в лит-ведении, в частности, оспаривал плодотворность «научно-художественного» метода анализа литературы, предложенного В. Н. Турбиным в книге «Товарищ время и товарищ искусство» («Человек за бортом», 1962. – В соавторстве с Бочаровым и Палиевским), полемизировал с Ю. М. Лотманом по поводу критериев «научности» лит-ведения («Возможна ли структурная поэтика?», 1965 и др.). В связи с этим возникла необходимость критического рассмотрения исторического пути, пройденного советским лит-ведением («Поэтика за пятьдесят лет», 1967 и др.). В статье «История литературы в работах ОПОЯЗа» (1972) К. пришел к выводу, что в ранних работах Б. М. Эйхенбаума, Ю. Н. Тынянова и др. в центре внимания была не история лит-ры как ряда высших художественных достижений, к-рым обеспечено «эстетическое бессмертие» (обоснованию аксиологического подхода как к классическому, так и современному лит. произведению посвящен ряд статей Кожинова: «Ценности истинные и мнимые», 1968 и др. ), а история лит. моды, по сути дела, безразличной к ценностно-эстетическому ряду. В статье «Критика как компонент литературы» (1977) был сформулирован главный критерий отличия критика от лит-веда: «Критик действительно является критиком, литературным публицистом лишь тогда, когда он проявляет созидательную волю, утверждает (или отрицает) определенное течение, тенденцию в современном искусстве слова». К этому времени критика занимала уже заметное место в творчестве Кожинова, причем переход от теоретико-лит. работ к собственно критическим, посвященным современному лит. процессу, осознавался как закономерный и вполне органичный (см.: «Научность – это связь с жизнью», 1962 и др.). Характерно, что К. мог одновременно рецензировать как произведения современной художественной лит-ры (напр., рассказы Г. Семенова, 1961), так и лит-ведческие труды (Л. Пинский. Реализм эпохи Возрождения, 1962), откликаться на «предсъездовские», в преддверии IV съезда советских писателей споры о существе современной поэзии (статья «Поэты и стихотворцы», 1966 и др.) и на выход в свет «Творчества Франсуа Рабле и народной культуры Средневековья и Ренессанса» Бахтина (1966). Вскоре со всей определенностью выявилось и «течение» в современном искусстве слова (см. выше), к-рое «утверждал» Кожинов-критик. Это «тихая» (А. Лавлинский), «крестьянская» лирика (А. Передреев, А. Прасолов, Н. Рубцов и др.) и ее антипод – «эстрадная», «стадионная» поэзия (Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский и др.). На стороне первой было следование классической традиции и национальным ценностям (К. поддержал и выход Ю. Кузнецова за ее пределы к «всемирно-исторической, вселенской, космической мере»), второй – «поэзия событий», экспансия публицистического, искусственно-метафорического («громкого») стиля и пафос социально-политических преобразований. В 1960-1980-е К. один из самых влиятельных лит. критиков страны, создатель и разрушитель (в этом смысле характерна лит-вед. статья «на материале двух повестей Юрия Трифонова»: «Проблема автора и путь писателя», 1978) лит. репутаций, автор сотен рецензий и критических обзоров, составитель десятков авторских сборников и поэтических антологий (наиболее известная – «Страницы современной лирики», 1980), активный участник дискуссий, посвященных совр. прозе и поэзии, заметным лит. явлениям («Плахе» Ч. Айтматова, 1986; «Детям Арбата» А. Рыбакова, 1988 и др.) и т. д. Резонансным событием стала дискуссия «Классика и мы» (1977) с участием К. Его лит. противники (Б. Сарнов, С. Чупринин и др.) постоянно подчеркивали «агрессивный», «волевой», «самодержавный» характер воздействия К.-критика на современный лит. процесс. «Меня по-настоящему интересовали, – свидетельствовал сам Кожинов, – лишь те явления современной литературы, которые, на мой взгляд, имеют основания стать предметом литературоведения ? или, иными словами, полноправно войти в историю отечественной литературы» («Статьи о современной литературе», 1982). Наблюдения, сделанные в ходе лит-ведческого анализа классических произведений, в частности, констатация «мощного впечатления нерукотворности, саморожденности», которое они производят («Зачем изучать литературное произведение?», 1973), использовались К. и при рассмотрении совр. поэзии. Ср.: «Самый, пожалуй, неоспоримый признак истинной поэзии – ее способность вызывать ощущение самородности, нерукотворности, безначальности стиха…» («Николай Рубцов. Заметки о жизни и творчестве поэта», 1976 (с. 279). В основе научно-попул. кн. «Как пишут стихи: О законах поэтического творчества» (1970), обращенной к совр. читателю, стремящемуся к овладению «тайнами» поэтического мастерства, лежит одно из любимых теоретических положений К.: «Язык – это только материал для поэта, только фундамент, на котором поэт воздвигает здание поэтического произведения, обладающее своим самостоятельным "языком", не менее сложным и своеобразным, чем "язык" музыки» (ср. выше). В книге, в частности, был дан панорамный историко-аналитический очерк развития русской поэзии с многочисленными примерами «предвосхищения» будущих путей ее развития в творчестве Пушкина и его современников, поэтов «допушкинской» эпохи: Державин – Маяковский, Дм. Веневитинов – Блок, П. Вяземский – Твардовский и т. д.; выявлены (с опорой на анализ пушкинских черновиков, предпринятый С. М. Бонди) пути создания поэтического образа; продемонстрирована (на сопоставительном анализе произведений Пушкина и Вознесенского) разница между поэзией и стихом, поэтическим творчеством («сила дарования») и мастерством стихотворца («игра в поэзию») и т. п. «Поэзия в этой книге как бы сама о себе рассказывает», – заключил поэт А. Жигулин. Наблюдения К. над «стихом как осуществлением смысла», «стиховой интонацией», ритмом и метром поэтических произведений стали основой его регулярных выступлений на совещаниях и конференциях стиховедов (1973, 1975, 1978 и т. д.), статей о стиховедении. Тем временем научные интересы К. постепенно смещаются от теории к истории лит-ры, причем особое внимание уделяется дискуссионным вопросам, что, по мнению исследователя, неизбежно при любой попытке предложить «новое решение» («Книга о русской лирической поэзии XIX века», 1978, с. 4). Сам К. назвал в числе таких вопросов свое «утверждение ренессансной природы лирики Пушкина и его соратников» (см.: «Возрождение или средневековье?», 1973 и др.), «выделение «тютчевской» школы в русской лирике» (см.: «О «тютчевской» школе в русской лирике (1830 – 1860-е годы», 1973 и др.), подход к «лирике Фета» (см.: «Фет и «эстетство», 1975 и др.) и т. д. В этот же ряд можно поставить статьи и заметки К., касающиеся «спорных» вопросов жизненного и творческого пути (вплоть до правильного написания фамилии) русских литераторов (см.: «Легенды и факты: Заметки о Грибоедове, Боратынском, Есенине», 1975 и др.), биографии Пушкина, Фета, Есенина и т. д. При этом К. нередко вводил в научный оборот «важнейшие факты» (В. Шеншина) из неопубликованных источников (в случае Фета это «Дармштадские документы»), предлагал новые, «неожиданные» текстологические решения (вопрос о «правке Тургенева» стихотворений Фета) и т. д. Откровенно полемична статья «О главном в наследии славянофилов» (1969), направленная против одностороннего понимания существа разногласий между различными представителями рус. общественной мысли 1840-х и призывающая «к подлинному изучению наследия славянофилов». Мысль о том, что «философские искания» славянофилов стояли «на уровне современной мировой философско-научной мысли», получила развитие в работе «Немецкая классическая эстетика и русская литература» (1978). Здесь «диалог» «немецкой философской культуры» с «русской литературной культурой» понимался как «ответ» последней на вызовы первой: «Немецкая мысль и литература того времени нигде не имела столь глубокого и мощного отклика, как в России». Это положение было признано «верным» ведущими отечественными германистами (Михайлов и др.). «Провокативный» характер имели, по мнению некоторых лит-ведов (А. Г. Дементьев и др.), очередные «методологические заметки» Кожинов, рассматривающего историю рус. лит-ры «по периодам»: «К методологии истории русской литературы: (О реализме 30-х годов XIX века)», 1968 и др.), Конкретные наблюдения над особенностями ист.-лит. процесса в России XIX в. К. обобщил в не менее полемических статьях: «О принципах построения истории литературы: (методологические заметки)» (1973) и др. Суть предложенной К. концепции состояла в отказе от традиционной схемы, искусственно «расчленяющей» историю рус. лит-ры на отдельные течения (классицизм, сентиментализм и т.п.) и признание «духа ренессансного реализма» определяющим ее развитие «конца XVII – первой трети XIX вв.» (впоследствии Кожинов «отодвинет» верхнюю границу до «второй трети XIX в.»), отказ от термина «критический реализм» («Русская литература и термин «критический реализм», 1978) и т. п. Своеобразие рус. лит-ры, духовности К. видел, прежде всего, в ее «сверхзадаче»: осуществить «творческой волей» идеал «единства народности и всечеловечности» («И назовет меня всяк сущий в ней язык…»: Заметки о своеобразии русской литературы», 1981 и др.). Истоки этого миропонимания лежали, по Кожинову, уже в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона, у к-рого складывалось «целостное понимание России и мира, человека и истории», воплотившееся «с наибольшей мощью и открытостью в русской классической литературе» («Творчество Илариона и историческая реальность его эпохи», 1988). В русле именно такого «целостного понимания» Кожинов впоследствии представит духовно-просветительскую деятельность Иосифа Волоцкого и Нила Сорского. Ист.-лит. идеи К. встретили полное неприятие со стороны большинства лит-ведов вплоть до осуждений в партийной печати (В. Кулешов): автора обвиняли в «литературоведческих, исторических и иных несообразностях» (Ю. Суровцев) и т. п. Характерно, что, собственно лит-ведческая проблематика при этом нередко отходила на второй план и критики (М. Робинсон, Л. Сазонова) обращали, в первую очередь, внимание, напр., на «хазарский сюжет» в статье К. о «Законе и благодати» и т. п. Еще в 1971 К. выпустил кн. «Преступление и наказание», в к-рой на основании анализа «ключевых слов» («преступление» и т. д.) и других элементов поэтики показал, как разрастается «огромное древо романа». С тех пор «монографическое» рассмотрение одного классического произведения стало одним из направлений лит-ведческих штудий К., причем оно, как правило, предполагало более или менее широкие обобщения эстетического, ист. и пр. порядка («Разбор одного пушкинского творения, или опыт уяснения природы поэзии». 1979 и др.). В кн. «Тютчев» (1988) на обширном документальном материале изложено жизнеописание поэта, дипломата, мыслителя («пророка в своем отечестве»), к-рый воплотил в себе, по мнению автора, «почти сверхъестественное слияние поистине вселенской мощи духа и предельную утонченность души» (с. 5). Изменения политической ситуации в стране, начавшиеся со второй половины 1980-х, по признанию самого К., «неизбежно» вызвали «потребность говорить о новейших или непосредственно сегодняшних явлениях и событиях», а затем обратиться к истории, в том числе, к «самому далекому прошлому»: «чем глубже и вернее мы сможем увидеть, откуда мы пришли в настоящее, тем надежнее поймем, куда можем и должны идти в грядущие времена». При этом ист.-публицистические построения К. во многом опирались на нетрадиционную интерпретацию фольклорных и лит. памятников, неслучайно, напр., труд «История Руси и русского Слова. Современный взгляд» (1997) был утвержден Ученым советом ИМЛИ РАН. Не менее типична для позднего К. и кн. «Великое творчество. Великая Победа» (1999), в к-рой анализ творчества Пушкина (в книге помещено одиннадцать статей К. о поэте) становится основой для определения смысла и значения победы СССР в Великой Отечественной войне.
Издания. Виды искусства. М., 1960; Основы теории литературы: (Краткий очерк). М., 1962; Происхождение романа: Теоретико-исторический очерк. М., 1963; Как пишут стихи: О законах поэтического творчества. М., 1970; «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского // Три шедевра русской классики. М., 1971; Николай Рубцов: Заметки о жизни и творчестве поэта. М., 1971; Книга о русской лирической поэзии XIX века: Развитие стиля и жанра. М., 1978; Стихи и поэзия. М., 1980; Статьи о современной литературе. М., 1982; Тютчев. М., 1988; Размышления о русской литературе. М., 1991; История Руси и русского Слова: Современный взгляд. М., 1997; Великое творчество. Великая Победа. М., 1999. Статьи. По поводу одной неверной статьи // ЛГ – 1952. – 11 ноября. – В соавторстве со Ст. Лесневским; Некрасов и Маяковский // ЛГ – 1953. – 14 июля; В. В. Вересаев: Критико-биогр. очерк // Вересаев В. В. Повести и рассказы. М., 1956; Историзм и актуальность // ЛГ – 1957. – 16 марта; Нейтрализм в истории литературы: (О трактате Вольфганга Кайзера) // Вопр. лит. – 1958. – №11; Подг. текста и примеч. [Стихи об Америке. Очерки. 1925-1926] // Маяковский В. В. Полн. собр. соч. в 13 т. М., 1958. Т. 7. В соавт. с И. Л. Робиным; Художественное творчество как «мышление в образах» // Вопр. лит. – 1959. – №10; Литература // Малая сов. энциклопедия. – М., 1959; Внешняя и внутренняя тема в современной лирике // Знамя. – 1960. – №11; О стихе Маяковского // Маяковский в школе. М., 1961. – В соавторстве с Л. А. Кожиновой; Вымысел художественный // КЛЭ. – М., 1962. – Т. 1; Художественный образ и действительность // Теория литературы: Основные проблемы в историческом освещении: Образ, метод, характер. – М., 1962; Научность – это связь с жизнью // Вопр. лит. – 1962. – №3; Человек за бортом: (О книге В. Турбина «Товарищ время и товарищ искусство») // Вопр. лит.– 1962. – №4. – В соавторстве с С. Бочаровым и П. Палиевским; Жанр литературный // КЛЭ – М., 1964. – Т. 2; Роман – эпос нового времени // Теория литературы: Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. – М., 1964; Слово как форма образа // Слово и образ. – М., 1964; Содержательность литературных форм // Теория литературы: Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. – М., 1964. – В соавторстве с Г. Д. Гачевым; Теория художественной речи в современном литературоведении Запада // Слово и образ. – М., 1964; Возможна ли структурная поэтика? // Вопр. лит. – 1965. – №6; Маяковский и русская литература: (Заметки к теме) // Маяковский и проблемы новаторства. – М., 1965; Художественная речь как форма искусства слова // Теория литературы: Основные проблемы в историческом освещении. Стиль. Произведение. Литературное развитие. – М., 1965; Поэты и стихотворцы // Вопр. лит. – 1966. – №3; Поэтика за пятьдесят лет // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. – 1967. – Т. 26, вып. 5; К методологии истории русской лит-ры: (О реализме 30-х годов XIX века // Вопр. лит. – 1968. – №5; Образ художественный // КЛЭ – М., 1968. – Т. 5; Проблемы теории литературы и поэтики // Сов. лит-ведение за 50 лет. – Л., 1968; О главном в наследии славянофилов // Вопр. лит. – 1969. – №10; О «поэтической эпохе» 1850-х годов: (К методологии истории русской литературы) // Рус. лит. – 1969. – №3; Речь художественная // КЛЭ – М., 1971. – Т. 6; История литературы в работах ОПОЯЗ?а // Вопр. лит. – 1972. – №7; Возрождение или средневековье? // Рус. лит. – 1973. – №3; О принципах построения истории литературы: (методологические заметки) // Контекст – 1972: Литературно-теоретические исследования. М., 1973; О «тютчевской» школе в русской лирике: (1830-1860-е годы) // К истории русского романтизма. – М., 1973; Михаил Михайлович Бахтин: Краткий очерк жизни и деятельности // Проблемы поэтики и истории лит-ры. – Саранск, 1974; Эпоха Возрождения в русской литературе: (Ответ оппонентам) // Вопр. лит. – 1974. – №8; Легенды и факты. Заметки о Грибоедове, Боратынском, Есенине // Рус. лит. – 1975. – №2; Об изучении «художественной речи» // Контекст – 1974: Литературно-теоретические исследования. М., 1975; Фет и «эстетство» // Вопр. лит. – 1975. – №9; Типология и своеобразие: (Еще раз о построении истории русской литературы) // Контекст – 1975: Литературно-теоретические исследования. М., 1977; Критика как компонент литературы // Совр. лит. критика: Вопросы теории и методолгии. – М., 1977; Русская литература и термин «критический реализм» // Вопр. лит. – 1978. – №9; Разбор одного пушкинского творения, или опыт уяснения природы поэзии // Лит. учеба. – 1979. – №8; «И назовет меня всяк сущий в ней язык…»: Заметки о своеобразии русской литературы // Наш современник. – 1981. – №11; Творчество Илариона и историческая реальность его эпохи // Вопр. лит. – 1988. – №12; Двуединый свет: Размышления о преподобных Иосифе Волоцком и Ниле Сорском // Журн. Моск. Патриархии. – 1994. – №6. Библиография, архивы. Вадим Валерианович Кожинов. Биобиблиографический указатель. Труды 1952-2002 гг. М., 2004. Письма, дневники, мемуары. В кругу московских поэтов // Воспоминания о Рубцове. – Архангельск, 1983; 1948-1988: Мысли и отчасти воспоминания об «изменении» литературных позиций // Лит. учеба. – 1988. – №3; [Воспоминания о Н. Рубцове] // Сов. Россия. – 1989. – 8 марта; Как пишут труды, или Происхождение несозданного авантюрного романа: (Вадим Кожинов рассказывает о судьбе и личности М. М. Бахтина) // Диалог. Карнавал. Хронотоп. – Витебск. – 1992. – №5; Бахтин и его читатели: Размышления и отчасти воспоминания // Диалог. Карнавал. Хронотоп. – Витебск. – 1993. – №2-3; Гносеология и трагедийность бытия // Ильенков Эвальд. Драма советской философии. Эвальд Васильевич Ильенков (Книга – диалог). – М., 1997. //Вспоминая друга [О Владимире Соколове] // Завтра. – 1997. – №6; Вспомним о Глазкове // Новая Россия. – 1997. – №1; К публикации «Жизнеописания…» Понтрягина //Понтрягин Л. С. Жизнеописание Льва Семеновича Понтрягина, математика, составленное им самим. Рождения 1908, г. Москва. – М., 1998; Первая встреча [Воспоминания о Ю. Селезневе] // Родная Кубань. – 1999. – №3. Литература. Барышников Е. Кожинов Вадим Валерианович // КЛЭ. – М., 1966. – Т. 3; Шафаревич И. Штрихи к творческому портрету Вадима Валериановича Кожинова // Наш современник. – 1993. – №9; Гусев В. Личное и народное: Феномен Вадима Кожинова // Москва. – 1997. – №7; Небольсин С. Кожинов, Арбат и Россия // Наш современник. – 2002. – №10; Чупринин С. Кожинов Вадим Валерианович // Новая Россия: мир литературы. Энциклопедический словарь-справочник в 2 тт.– М., 2003. – Т. 1; Вадим Кожинов. Сто рассказов о великом русском. М., 2012.
Виктор Гуминский, Сергей Небольсин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
