«Слово о полку Игореве» в обязательном порядке должно было появиться на Руси. Должно было появиться потому, что ему предшествовала необыкновенно героическая история руссов, наполненная славными победами, но вместе с тем знавшая и горечь поражений. И вся эта история целенаправленно аккумулировалась в памяти наших предков, ибо многократно усиливала их противостояние постоянным вражеским нашествиям, вдохновляла их в борьбе, если сказать словами «Слова о полку Игореве», «за землю Руськую» и учила избегать ошибок. К тому же они, вспоминая об участниках событий, некогда потрясших русский мир (да и не только его), «княземъ славу рокотаху», отдавали святую дань памяти и уважения своим предкам и их деяниям.
Сама же традиция «княземъ славу рокотаху», т.е. воспевать воинские подвиги князей и их дружины («князем слава а дружине!»), была давней традицией, задолго до «Слова о полку Игореве» породившей много таких «Слов», к сожалению, не дошедших до нас. О том, что у «Слова о полку Игореве» были предшественники и образцы (и в числе немалом), видно из намерения его автора, во-первых, рассказать «старыми словесы трудныхъ повестий о пълку Игореве», т.е. рассказать, поясняют специалисты, «по обычаю, образцу и складом… прежних старинных военных повестей», во-вторых, состязаться в искусстве «песнь творити» со знаменитым «соловьем старого времени» Бояном (в «Слове о полку Игореве» названо имя еще одного «песнотворца стараго времени» – Ходына, но именами Бояна и Ходына число гениев древнерусской поэзии, разумеется, не исчерпывается) [1] .
А случаев «песнь творити» до 1185 г . – и случаев выдающихся – у русских было предостаточно. Так, ровно 1150 лет тому назад, 18 июня 860 г ., руссы на 200 ладьях подошли к столице мощнейшей Византийской империи – Константинополю и начали его недельную осаду. И это событие настолько потрясло византийцев, что, как отмечается в литературе, «на протяжении почти пяти веков неизменно становилось сюжетом греческих хроник, переписки, религиозных песнопений, благодарственных слов, проповедей, официальных циркуляров, речей» [2] . Такое масштабное и тщательно подготовленное мероприятие, в ходе которого руссы впервые предприняли штурм самого Царьграда, а затем принудили гордую Византию к заключению с ними договора «мира и любви», предусматривавшего выплату ежегодной дани, получило отражение и на страницах нашей древнейшей летописи – Повести временных лет (ПВЛ), где оно датировано 866 г . и связано с Аскольдом и Диром [3] . И этот поход, счастливый исход которого для себя греки приписывали заступничеству самой Богородицы, не мог, конечно, не вызвать появления воинской повести, дружинного гимна, иначе «Слова».
В пользу такого вывода говорит поход на Константинополь в 907 г ., во главе которого стоял князь Олег Вещий. Согласно ПВЛ, поход осуществлялся сушей (через Болгарию) и морем («поиде Олегъ на конехъ и на кораблехъ»), и в нем приняло участие большое войско (по словам летописца, «бе числомъ кораблей 2 000», а далее им уточнено, что «въ корабли по 40 мужь». К 80 000 идущих морем следует добавить, по оценкам ученых, порядка 8-10 тысяч «на конехъ»). В летописном рассказе имеются сюжеты, несомненно, заимствованные из дружинной поэзии, т.е. из своего рода «Слова о полку Олегове». А именно – сюжет о том, как князь перехитрил греков, перегородивших цепью залив Золотой Рог, и подошел к их столице: «И повеле Олегъ воемъ своимъ колеса изделати и воставити на колеса корабля, и бывшю покосну ветру, въспяша парусы съ поля, и идяше къ граду», сюжет, как он не принял от них явства и вино, «бе бо устроено со отравою», сюжет о фантастической дани, вначале потребованной с них Олегом («по 12 гривенъ на человека»), и сюжет, символизирующий его триумф: «и повеси щитъ свой въ вратехъ, показуа победу, и поиде от Царяграда» [4] . С тем же дружинным эпосом, когда-то цельной воинской повестью-песней об Олеге, связаны, возможно, и другие сюжеты, помещенные в летописи под 882–912 гг. (особенно те, где подчеркнуто говорится о его победах).
Явственной дружинной поэзией во многом пронизано летописное повествование о князе Святославе. И этому князю и его военным действиям, поражающим своими масштабами и результатами, было, видимо, посвящено несколько «Слов» о его полках, т.е. походах на Хазарию, на Болгарию, на Византию. Целый отрывок из такого «Слова» (его начала?) помещен в статье под 6472 годом: «Князю Святославу възрастъшю и възмужавшю, нача вои совкупляти многи и храбры, и легъко ходя, аки пардусъ, войны многи творяше. Ходя воза по собе не возяше, ни котьла, ни мясъ варя, но потонку изрезавъ конину ли, зверину ли или говядину на углехъ испекъ ядяше, ни шатра имяне, но подъкладъ поставъ и седло в головахъ; такоже и прочии вои его вси бяху. И посылаше къ странамъ, глаголя: “хочю на вы ити”».
Песенный ритм особенно ощущается, если передать этот отрывок в той интонации, в какой он, возможно, звучал в устах песнотворца:
Князю Святославу възрастъшю
и възмужавшю,
нача вои совкупляти многи
и храбры,
и легъко ходя, аки пардусъ,
войны многи
творяше.
Ходя воза по собе
не возяше,
ни котьла, ни мясъ варя,
но потонку изрезавъ конину ли,
зверину ли или говядину
на углехъ испекъ
ядяше,
ни шатра имяне,
но подъкладъ поставъ
и седло в головахъ;
такоже и прочии вои его вси бяху.
И посылаше
къ странамъ,
глаголя:
«хочю на вы ити».
Любуется своим князем и поет ему славу его верная и храбрая дружина в песнях про битвы с византийцами. Именно тогда прозвучал девиз князя и его дружины (в целом, всего русского воинства):
да не посрамимъ земле Руские,
но ляжемъ костьми ту,
мертвыми бо срама не имам.
Именно тогда отвергла дружина совет князя после его возможной гибели в бою с превосходящими силами византийцев самой решить, как ей после этого быть («аще моя глава ляжетъ, то промыслите собою»):
И реша вои: «идеже глава твоя, ту и свои главы сложимъ».
И исполчишася русь, и бысть сеча велика,
и одоле Святославъ, и бежаща грьци.
И поиде Святославъ ко граду, воюя и грады разбивая [5] .
Представляется вполне вероятным, что «Слова» о многочисленных полках наших князей, «Слова» о князьях Олеге Вещем, Святославе и других, созданные их соратниками, могли быть записаны и только в таком виде дойти до летописцев (все-таки у разного времени и у разных дружин свои песни и свои герои, и естественная актуализация современных героев приводила к постепенному забвению преданий о героях прошлых лет). И такие записи могли относиться к довольно ранним годам, к годам правления Олега Вещего, хорошо знавшим письменность. Так, один из вариантов договора этого князя с Византией (помещен в ПВЛ под 912 г .) был составлен по-русски: «любовь утвердити» «не точью просто словесемъ, но и писаниемъ», и «на утверженье же неподвижние быти меже вами хрестьаны и Русью, бывший миръ сотворихомъ Ивановымъ (имя писца. – В.Ф.) написаниемъ на двою харатью, царя вашего и своею рукою». Здесь же читается статья (одиннадцатая), указывающая на давнюю практику письменных завещаний русских, служащих в Византии и умерших там: «кому будеть писал наследити именье, да наследить е». Понятно, что читать и писать эти русские научились в далеком детстве, а это 870, 880 и 890 годы.
А русских в византийской армии служило довольно много (что разрешалось восьмой статьей договора: «Егда же требуетъ на войну ити, и сии хотять почтити царя вашего, да аще в кое время елико ихъ приидеть, и хотять остати[ся] у царя вашего своею волею, да будуть»). Так, в 911–912 гг. в составе византийского войска, отправившегося против критских арабов, действовал русский отряд в 700 воинов. В 988 г ., еще до крещения, Владимир отправил в Византию вспомогательный русский корпус численностью 6 000 человек. И, как констатировал крупнейший дореволюционный византинист В.Г.Васильевский, «факт присутствия в Византийской империи до первых годов XI столетия большого русского военного корпуса – по крайней мере, шеститысячного – не подлежит ни малейшему сомнению» (а этот боевой корпус, в силу своей «текучести кадров», постоянно пополнялся новыми пришельцами из Руси). О «грамоте», с которой в обязательном порядке должны были прибывать в Империю русские послы и купцы («да приносять грамоту, пишюче сице: яко послахъ корабль селико; и отъ техъ да увемы и мы, оже съ миромь приходять»), говорит русско-византийский договор 944 г . [6] , констатируя тем самым наличие развитого на Руси канцелярского дела, ведомого грамотными русскими чиновниками.
Распространению письменности («книжности») в Русской земле и несущих ею знаний способствовало утверждавшееся в ней христианство. В связи с заключением договора 944 г . упомянута киевская соборная церковь святого Ильи, в которой клялась соблюдать условия мира с Византией крещенная русь. В науке давно отмечено, «что церковь названа “соборной”, т.е. главной, что предполагает наличие других христианских храмов» [7] , в которых священнослужители вели службы и читали проповеди на русском языке по богослужебным книгам, написанным на том же языке.
О значительном числе христиан среди киевлян в первой половине Х в. говорит тот факт, что большинство трупоположений того времени в районе Десятинной церкви являются христианскими, находящими себе, констатировал в 1978 г . археолог С.С.Ширинский, «по характеру и деталям погребальной обрядности… прямые аналогии в массово изученных к настоящему времени соответствующих памятниках на древней территории Великой Моравии». В 1999 г . другой археолог, В.В.Седов, отметил, беря во внимание многочисленные дунайские находки в Среднем Поднепровье (конца IX – первой трети X в.), факт широкой инфильтрации (или крупной волны миграции) дунайских славян в Восточную Европу. В 1992 г . лингвист О.Н.Трубачев указал, что кириллица древнего образца знаменитой корчаги из гнездовского кургана № 13 (начало Х в.), по-разному читаемая специалистами («гороунша», «гороухща», «гороушна», «гороуща», славянское имя Горун), свидетельствует о проникновении на Русь глаголицы и отражает импульсы из Великой Моравии [8] .
А в Моравии трудами просветителей Кирилла и Мефодия была изобретена в 860-х гг. славянская грамота и там же впервые были переложены на славянский язык книги священного писания. В связи с наличием тесных связей Руси с Моравией, в пользу чего свидетельствует также Сказание о славянской грамоте, повествующее о подвиге солунских братьев в Моравии и читаемое в ПВЛ под 6406 г ., и в котором историк Н.К.Никольский видел мораво-паннонский памятник конца IX в., следует начало письменности среди восточных славян относить к очень раннему времени, иначе тогда не объяснить наличие грамотных русских в последние десятилетия IX – начале X в., невероятный взлет литературы и общественно-политической мысли Руси в XI в., невозможные без длительного по времени накопительного периода, в течение которого должно было вырасти несколько поколений просто грамотных людей. Как точно заметил в 1943 г . Г.В.Вернадский, без учета факта раннего проникновения христианства в среду восточных славян «расцвет христианской культуры в одиннадцатом веке на Руси мог бы показаться неожиданным чудом» [9] .
А этот расцвет христианской культуры, вобравшей в себя лучшие элементы народной и дружинной культуры, был подготовлен всем ходом предшествующей истории, планомерной организацией «ученья книжного» Владимиром Святославичем и его сыном Ярославом Мудрым. В ПВЛ под 988 г . сказано, что первый, совершив крещение Руси, «нача поимати у нарочитые чади дети, и даяти нача на ученье книжное». Второй, продолжая дело отца, в 1030 г ., как сообщает Софийская первая летопись, «прииде къ Новугороду, собра отъ старостъ и поповыхъ детей 300 учити книгамъ». Помимо таких училищ, организованных и в других русских городах, «ученье книжное», где овладение грамотой было лишь частью программы, осуществлялось в церквах и монастырях. И о высоком уровне «ученья книжного» говорит ПВЛ под 1037 г ., воздавая хвалу Ярославу, любящему читать книги «часто в нощи и въ дне», за то, что он «собра писце многы, и прекладаше отъ грекъ на словеньское писмо, и списаша книгы многы, и сниска, имиже поучащеся вернии людье наслажаются ученья божественаго».
И далее летописец в замечательных образах обрисовывает заслуги этих двух воистину великих князей перед русской историей: «Якоже бо се некто землю разореть, другый же насееть, ини же пожинають и ядять пищю бескудну, тако и сь: отець бо его Володимеръ землю взора и умягчи, рекше крещеньемь просветивъ; сь же насея книжными словесы сердца верныхъ людий, а мы пожинаемъ, ученье приемлюще книжное». А затем из его уст звучит и звучит высочайшей поэзией гимн «ученью книжному»: «Велика бо бываеть полза отъ ученья книжного, книгами бо кажеми и учими есмы пути покаянью, мудрость бо обретаемъ и въздержанье отъ словесъ книжныхъ; се бо суть рекы, напаяющи вселеную, се суть исходяща мудрости, книгамъ бо есть неищетная глубина, сими бо в печали утешаеми есмы, си суть узда въздержанью. Мудрость бо велика есть… Аще бо поищеши въ книгахъ мудрости прилежно, то обрящеши велику ползу души своей; иже бо книгы часто чтеть, то беседуеть съ Богомъ, или святыми мужи» [10] .
Эти постоянные путешествия русских людей по рекам мудрости, их беседы «съ Богомъ, или святыми мужи», в которых они не только овладевали новыми знаниями об окружающем мире, о родной и всемирной истории, но и оттачивали свое литературное искусство, вели их к созданию многих творений мирового значения, в число которых входит и «Слово о полку Игореве». Остается подчеркнуть, что многовековая традиция создания подобных «Слов» не заканчивается этим произведением. Примером тому является Житие Александра Невского, написанное сто лет спустя – в 80-х гг. XIII в. во Владимиро-Суздальской земле, самый ранний вариант которого не имеет устойчивого названия и именуется в списках «Повестью о житии и храбрости», «Словом о великом князе», «Житием блаженного великого князя». И первая его редакция, читаемая в Лаврентьевской и Псковской второй летописях, есть воинская повесть, позже превращенная в агиографический памятник, где представлены самые значительные события из жизни князя и прежде всего Невская битва и Ледовое побоище (и где князем высказана емкая формула русской жизни: «не в силах Бог, но в правде») [11] .
[1] Слово о полку Игореве. Древнерусский текст и переводы. М., 1981. С. 91-92, 105-106, 240.
[2] Сахаров А.Н. Дипломатия древней Руси: IX – первая половина Х в. М., 1980. С. 51.
[3] Летопись по Лаврентьевскому списку (ЛЛ). СПб., 1897. С. 20-21.
[4] Там же. С. 29-31; Разин Е.А. История военного искусства. Военное искусство феодального периода войны. Т. II . М., 1957. С. 58, 60.
[6] Там же. С. 32, 35-36, 47; Васильевский В.Г. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе Х I –Х II веков // Его же. Труды. Т. 1. СПб., 1908. С. 203; Сахаров А.Н. Указ. соч. С. 63, 132, 167, 171-173.
[7] ЛЛ. С. 51, 53; Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества Х II –Х III веков. М., 1993. С. 367; Рапов О.М. Русская церковь в IX – первой трети XII в. Принятие христианства. М., 1998. С. 132.
[8] Ширинский С.С. Археологические параллели к истории христианства на Руси и в Великой Моравии // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 203-205; Трубачев О.Н. В поисках единства. Взгляд филолога на проблему истоков Руси. М., 2005. С. 117-118; Седов В.В. Древнерусская народность. Историко-археологическое исследование. М., 1999. С. 187-188, 192, 194-195, 203, 206, 208.
[9] Никольский Н.К. Повесть временных лет как источник для истории начального периода русской письменности и культуры. К вопросу о древнейшем русском летописании. Вып. 1. Л ., 1930. С. 50, 59-67; Вернадский Г.В. Древняя Русь. Тверь-М., 1996. С. 371.
[10] ЛЛ. С. 116, 148-149; Полное собрание русских летописей. Т. V . СПб., 1851. С. 136.
[11] ЛЛ. С. 453-457; Перевезенцев С.В. Русская религиозно-философская мысль X – XVII вв. М., 1999. С. 149-150.
Вячеслав Фомин, профессор Липецкого государственного педагогического университета
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
