Первые вопросы в И. Р. С. – Начало устного языка. – Точка зрения. – Три части исследования. 1) Всемiрное отношение Р. языка. – Сходства с Индийцами. – Отношение к Санскриту. – Сходства с Зендом. – Общение с племенами Греческими. – Мнения о родстве Русского языка с Греческим. – Общение с Римлянами. – Общение с Кельтами. – Общение с Готфо-Германским племенем. – Племя Леттское. – Заключение о всемiрном отношении Р. языка. – 2) Отношение племенное. – Мнения ученых о Славянском племени. – Гердер. – Шлецер. – Шаффарик. – Мы в семье Славян. – Древнейшие названия географические и словá. – Деление Славянских наречий на отрасли. – Добровский. – Востоков. – Максимовичь. – Догадка. – Припев о Дунае. – Свидетельство Нестора. – Влахи. – Движение Славян на север. – Дунай – наша родина. – Мысль Срезневского. – Признаки Великорусского наречия. – Заключение о племенном отношении. – 3) Отношение Р. языка домашнее. – Финны. – Варяго-Руссы. – Противоположные мнения. – Мнение среднее. – Слова Скандинавские. – Заключение. – Общий вывод.
Первые вопросы в И. Р. С.
В Истории Словесности какого бы то ни было народа, изучаемой в обширном смысле, с первого раза встречают нас два вопроса: 1) когда слово этого народа становится известным? 2) когда он начал писать? – Изучение первоначальной речи Русского народа, прежде устной, потом письменной, составит предмет двух наших бесед. – Любопытно путем науки дойти до первых звуков родного языка, которые доносятся к нам из древнейших свидетельств всемiрной Истории, из географических названий, принимающих в ней участие; но в этих увлекательных изысканиях первыми памятниками могут для нас служить языки тех самых народов, с которыми вместе мы составляем одно великое семейство.
Начало устного языка.
Сходство в словах и изменениях речи лучшее очевидное доказательство бывшему когда-то взаимному общению. Для разрешения вопросов, которые здесь встречаются, я должен буду взойти в некоторые филологические подробности. Но я не ограничусь только ими. Филология должна быть оживлена духом, осмыслена жизнию тех народов, слово которых мы изучаем.
Точка зрения.
Такою я желал бы видеть ее в нашем отечестве, где в прежние времена живое слово преобладало над письменным и дух над буквою. Язык есть только внешний образ, незримое тело народа – и будет трупом, если мы его лишим души народной. Общение и родство языков в звуках, словах, образе речи не будет иметь важного значения, если не облечется им другое высшее родство и общение в жизни, нравах и обычаях.
Три части исследования.
Чтобы не потерять нити в нашем исследовании, мы разделим его на три части и рассмотрим язык наш в трех отношениях. Во-первых, определим его отношение всемiрное к тем языкам, с которыми он, как и прочие его братья, составляет одно великое целое; во-вторых – его отношение племенное к Славянским наречиям; в-третьих – его отношение домашнее к языкам тех народов, которые имели с ним политические столкновения.
1) Всемiрное отношение Р. языка.
Начнем с отношения всемiрного. Для ответа на этот огромный вопрос мы должны будем ограничиться только намеками на путь к его решению и некоторыми мнениями ученых, отвечавших на него по частям. Филологи, на основании начал, определенных Вильгельмом Гумбольдтом, делят все языки на три разряда. Первый разряд называют односложным: в языках этого разряда словá состоят из корней односложных, неизменяемых, без означения в самом слове его отношения к другому слову. Второй разряд называют приставляющим: здесь грамматические формы, в виде приставок, прибавляются к неизменяемому корню. Третий, наконец, куда относятся все языки Индо-Европейские, изменяющие самые корни слов посредством флексий (сгибов), для выражения грамматического значения, называется сгибающим или изменяющим (1). Язык наш, вместе со своими Славянскими братьями, относится к отрасли языков Индо-Европейских, несправедливо именуемой у односторонних Немцев Индо-Германскою, куда принадлежат языки Санскритский, древне-Персидский (Зендский и Пельви), Греческий, Латинский, Кельтский, Готфо-Германские и Скандинавские, и Леттский. У наших предков в самой глубокой древности, как видно, было общение со всеми этими народами, в жизни и слове. Укажем на некоторые следы и того и другого.
Сходства с Индийцами.
Приметы нашего древнего жизненного общения с Индийцами видны в сходствах мифологических, в общинном сельском устроении, в характере народа, в семейном начале, в некоторых обычаях и суевериях. Гануш и Данковский в своих сочинениях указывали на мифологическое сродство у языческих Славян и Индийцев (2). Еще Карамзин заметил сходство между нашим Перуном и Перуном Понголем, великим праздником Индийским, который бывает в Январе месяце (3). У нас этим вопросом особенно занимался Г. Вельтман и развил его гораздо подробнее в своем новом сочинении: Индо-Германы или Сайване. Здесь указаны сродство мифологическое двух племен, сходства во многих обычаях, воинских, гражданских и домашних, и совокуплены весьма остроумно многие схожие слова, выражающие семейное родство, чувствования души, возрасты, части тела, дом с его хозяйственными принадлежностями, четыре времени года, четыре времени дня, четыре стихии, разные роды звуков, словом, почти все первоначальные понятия человека (4). Шафарик находит соотношение между нашим древним языческим Сварогом, отцем бога солнца, следы которого видны и в народных суевериях о Сварожице, и Сваргою Индийцев (5). Рассказы Эльфинстона о быте сел Индийских много напоминают нам наше сельское устройство: та же родовая привязанность к селам, те же старейшины, тот же глава семьи, то же миролюбивое, уступчивое сопротивление в набегах вражеских, та же готовность покинуть жилища и убежать в лесá (6). В записках Полковника Слимана об Индии указаны черты народного характера, подобные нашим. Таковы смирение и покорность Индийцев среди тяжких бедствий, как, например, голода. Должно заметить однако, что у них в подобных случаях нередко случается самоубийство, от которого наш народ огражден Христианскою Верою. Наказания колдуний, обвиняемых народом в высасывании крови из людей, сходны с грубыми суеверными обычаями наших предков в XI веке (7). Добровольное самосожжение верной жены на костре мужа, и теперь встречающееся в Индии, несмотря на строгие запрещения Английского правительства, напоминает подобный обычай наших языческих жен, по свидетельству Ибн-Фоцлана (8). Обычай сожжения мертвых одинаков у всех народов этой отрасли. В Индийской драме: Сакунтала, мы находим обыкновение садиться перед отъездом в дальний путь. Многие суеверные предчувствия и приметы, упоминаемые там же, имеют сходство с нашими (9). Мифологические предания о змеях, которыми изобилует Индийская поэзия, может быть, послужили первоначальным источником и для наших таких же преданий. Для изучения древностей Индии наука сравнительной Археологии имеет теперь пре-восходное, хотя еще неоконченное, сочинение Лассена: Indische Alterthumskunde (10).
Отношение к Санскриту.
Первый Русский, знавший по-Индийски, был купец Афанасий Никитин, совершивший странствие свое в XV столетии (11). Другой наш соотечественник, Герасим Лебедев, издал Индийскую Грамматику по-Английски; но изучал ли он сродство языка Санскритского с нашим, – мы не знаем (12). Профессор Антон в Виттенберге, первый, посвятил себя этому делу (13). Аделунг в маленькой брошюре о сходстве Санскритского языка с Русским приводит 180 сходных слов, к которым принадлежат многие имена первой необходимости (14). Бопп в сравнительной Грамматике, Эйхгоф в Параллели языков Европы и Индии, Рейф в словаре Русско-Французском, Давыдов в Опыте Общесравнительной Грамматики Русского языка указали на многие сходные слова и корни и на сродство в некоторых формах. Бопп во втором, вновь обработанном издании своего великого труда много дополнил Славянскую стихию, согласно с новыми исследованиями (15).
Сличая слова в обоих языках, можно заметить, что Русский любит там букву е, где Санскритский предпочитает а, например: валья – велий, двар – дверь, маси – месяц, свастри – сестра, тапа – тепло, чатвара – четыре. – Признак нашего языка, свидетельствующий в поль¬зу его древности перед другими его соплемен¬ными братьями, есть его полногласие или любовь к гласным звукам, например голос вместо глас, город вместо град. Тот же признак находим мы и в языке Санскритском, но распространенный и на другие согласные, сверх л и р, которыми полногласие ограничивается по большей части в языке Русском; например в Санскритском: парага – порох, патака – птаха, тавас – твой, савас – свой и проч. Честь этого замечания, весьма важного, и самое название полногласия, вошедшего с тех пор в употребление между филологами, принадлежит Г-ну Профессору М.А. Максимовичу. Позднее им же замечено в Начатках Русской Филологии, что это полногласие в Русском языке имеет особенное отношение к согласным р и л. Г. Катков отнес его к тем словам, которые в других наречиях Славянских имеют сокращенный слог с долгим ударением. Г. Лавровский в своем обширном исследовании нашел соответствие между нашим полногласием, сосредоточенным около согласных р и л, и теми же звуками, принявшими в Санскрите гласный характер (16). Добровский предполагал, что полногласие наше есть наследство от племен Финнских, обитавших на тех же местах, где поселились наши предки; но он не подкрепил своего мнения доказательствами. – Наше народное местоимение этот, признак Русского наречия, существует в том же виде и в языке Санскритском. Местный, или предложный падеж сохранился у нас в той же форме и кончится в Санскритском на э. Местоимение притяжательное свой, по-Санскритски sva, точно так же употребляется для всех трех лиц и в Санскритском языке, как в нашем. Особенность Московского выговора, принятого от Москвы всею образованною Россиею, состоит в пристрастии к самой приятной гласной а, к которой о наклоняется всегда, когда нет на нем ударения. Любовь к букве а с первого раза бросается в глаза и в древнем языке Индийцев. Многие Санскритские словá, сходные с нашими, там употребляют а, где и наше о переходит в этот звук, например: агни – огонь, адима – один, юга – иго, и другие. Вот несколько намеков на коренные сходства, показывающие, что Русский язык, и даже Московское его наречие, сохранили следы первоначального общения с языком Санскритским. Для решения такого важного вопроса с достаточною полнотою мы имеем уже несколь¬ко своих самостоятельных трудов: таковы «Санскрито-Русский словарь» Коссовича, «Исследования Гильфердинга о сродстве языка Славянского с Санскритским», его же «Об отношении языка Славянского к языкам родственным» и Хомякова «Сравнение Русских слов с Санскритскими». Корни слов древне-Славянского языка, сравнительно сопоставленные Миклошичем, представляют также полезные материалы для той же цели (17).
Сходства с Зендом.
Следы Персидского двубожия видны в языческом поклонении наших предков Белбогу и Чернобогу, как двум началам света и тьмы, добра и зла. В летописных преданиях XI века Белозерские волхвы в прении своем с Яном обнаруживают веру в два противоположные на¬чала: Бога небесного и дьявола, бога земного (18). Поклонение богу огня под именем Сварога и суеверия, касающиеся огневика и приведенные выше, имеют также отношение к древнему Персидскому огнепоклонению (19). Наше слово: Бог только в древне-Персидском языке употребляется в том же значении: Баг, а в Санскритском бага означает счастие и Божию силу (20). Местоимения в Зендском языке предлагают разительные сходства с нашими: во, ве – вы, гва – его, твой (по-Зендски) – тебе, также и те. Окончание местного падежа на е то же, чтó и у нас; двойствен¬ное число: в Им. и Вин. для муж. р. а, для Род. и Местного ай-о, сходное с нашим у и ою. Двойств. жен. на е соответствует Славянскому: hizve, дево. Зендское убойо, сходное с Санскритским убайос (amborum, in ambobus), еще сходнее с нашим древним обою (21). Вот несколько слов, взятых из Зенда и Пельви, сходных с нашими: дявам (пельви) – день; зивад, зивед (пельви) – живет; дедаете (зенд) – дает; земо, за (зенд) – земля; гнад (бьет) – гонит; медо (вино) – мед; веще, вещао – вещаю; виспе – все; паурвио – первый; два – два; три – три; четвере – четыре; третим – третий; трестем – тридцать; траиосете – триста. Слова Персидские: хорош – хорс, чертог – чартак, курган – куркане, богатырь – бегадер (22).
Присоединим еще словá, выбранные нами из Зендского Словаря, приложенного к Брокгаузову изданию одной из книг Зороастровых, Вендидад-Саде: aoba – оба, antara – внутренний, azem – аз, я, anya – иной, uç, uça – разумение, katara – который из двух, kamere – комара, свод, khruç – кричать, gairi – гора, gara (от gere, гло¬тать и петь) – горло, gi – жить, ghena – жена, zairi – желтый, золотой, zem – земь, zema – земля, zemaena – земляной, zima – зима, zeredhaya – серд¬це, tatha – рождающий, çura – сильный, сур (древнее имя богатыря), суровый, mizda – мзда, hujîti – хорошо живущий (от жити и гоити) и пр. и пр. Не можем не заметить, что слово Русское: дорога, объясняется из Зендского слова: daregha, долгий, ночь из глагола naç (уничтожать), а береза из Зендского глагола berez – расти и слов bereza, высокий, и berezya, растущий. Та же книга Вендидад, изданная Профессором восточных языков в Берлинском Университете, Петрашевским, с Польским переводом и многими филологическими примечаниями, предлагает обилие драгоценных материалов для сближения Славянских языков с Зендским (23).
Общение с племенами Греческими.
Еще в конце прошлого столетия западные ученые, приезжавшие в Россию, отъискивали сходство между древними Греками и Русским народом в преданиях мифологических и в обычаях жизни. Англичанин, Матвей Гютри, врач кадетского корпуса, член ученых обществ Лондонского и Эдимбургского, увлеченный мыслию Вильяма Джонеса, что все народы Европейские ведут начало свое от Востока, и сродством, какое отъискал знаменитый санскритолог между баснословными преданиями Греков и Индийцев, был поражен также сходством между Греками и Русскими в музыкальных орудиях народа, в остатках обрядов языческих, свадебных и похоронных, в играх и гаданьях, в круглых хороводах и других наших народных увеселениях. Хотя не все наблюдения ученого Англичанина верны; но нельзя не со-гласиться, что многое сближено остроумно и правдоподобно (24).
Наука и в новое время открывает многие следы нашего первоначального общения с племе¬нами Греческими. Данковский, в своем сочинении: Götter Griechenland’s, не в ином языке, как в Славянском, находит филологические средства для объяснения именований Греческих богов. В своем Homerus slavizans, он простирает еще далее на древнюю Грецию завоевания Славянской науки. Не вдаваясь в его увлечения, которые, конечно, имеют и ученое основание, мы сделаем несколько намеков. Поклонение источникам и рощам у наших языческих предков обнаруживает сходство с древне-Греческим. Фракия именуется родиною песнопений Греческих, а во Фракии обитали народы, говорившие языком варварским, непонятным для Греков. Ученые не знают, как разрешить эту трудную загадку; но она, может быть, разрешится вернее, если допустим здесь влияние Славянского племени, искони любившего песни (25). Зефир у Гомера в Илиаде, как известно, есть ветер северный, дующий из Фракии: его имя может объясниться только нашим севером, по свойству Русской буквы в переходить в Греческую ф и обратно (26). Обычай звать по отчеству, иногда устраняя даже имя, одинаков у нас с древними Греками: самое окончание на δης схоже с нашим на ич. Жалобный характер первоначальных песен древней Греции намекает на унылость наших. Припевы их, начинающиеся междометиями ай и ой, сходны с Русскими (27). У Гомера женщины голосят и причитывают над покойниками, как наши. Мы равнодушно смотрим на хороводы своих поселян – и не замечаем, что это прекрасная развалина из нашей первобытной жизни, живое свидетельство древнего общения с художественным племенем Эллады. Самое слово: хор, которое не могло быть заимствовано позднее, на то указывает. Хор наш движется круговидно, состоит из лиц обоего пола, иногда делится на две части, заплетается и расплетается, допускает или пляску или действие в середине: все это признаки сходства с хором древне-Греческим (28). Только два народа могут соревновать друг другу в богатстве песен: древние Греки и Славяне. Песня наша лю¬бит живой пластический образ, как Греческая; то же глубокое чувство природы в ней дышит; она так же отзывается на всякое действие народа в его быту семейном и общинном, в его занятиях домашних и полевых (29). Пластическая красота прически Русского мужика и его рубашки, замеченная даже иностранцами, к нам неблагосклонными, указывает на верность первоначального чутья к изящному, в котором предки наши могли родниться с художниками Греками. Греческое искусство, позднейшее, признало это, оставив нам типические образы Славянского лица, волóс и одежды, в произведениях резца своего (30).
Мнение о родстве Русского языка с Греческим.
Первоначальное родство языка нашего с Греческим было определяемо многими учеными. Нельзя не упомянуть о Рагузанце Ф.М. Апендини, который в своем сочинении: О сходстве языка древних народов Малой Азии с языком древних и новых народов Фракийских и Иллирийских, простер, конечно, далеко смелую мысль свою, но первый на исторических свидетельствах основал сведения о общении наших предков с племенами Греческими в Малой Азии (31). Ученые в наше время смело разбирают Ликийские надписи, открытые в Малой Азии, посредством Славянских слов (32). Экономид, в своем большом филологическом труде, называет Славяно-Русский язык одним из диалектов Фрако-Пелазгийского языка, или того необразованного Греческого или полу-Греческого языка, которым говорили до Омировых и даже до Орфеевых времен. Из диалектов же Эллиногреческих, язык наш всего более приближается своими корнями к Эолийскому (33). Сию последнюю мысль развил г. Готтес в особом сочинении, где он доказывает, что Русский язык есть обширная отрасль древнейшего Эллинского языка, а диалект его по большей части – Эолический, или Северных Греков (34).
Общение с Римлянами.
Следы жизненного общения с древними Римлянами также у нас заметны. Они были, как и наши предки, народ по преимуществу пастушеский и земледельческий. Жертвы богам стад и полей занимают важнейшее место в Римском календаре Oвидия. У нас поклонение Волосу, скотию богу, было также очень сильно. Римляне имели понятие о мiре, как и наш народ; но они называли мiром (mundus) искусственный круглый ров, куда все граждане слагали часть добра и малую горсть той земли, с которой пришли они. Это было средоточие их города, знаменательное зерно их будущего всемiрного владычества (35). Наш народ, под именем мiра, разумеет живое собрание людей, связанных одним советом и мыслию. Суеверия, касающиеся птицегаданий, общи обоим народам. У нас долго не уступа¬ли они разуму Веры Христианской. Предубеждение тех, которые женятся, против Маия месяца, существовало у Римлян. Вера в силу черного глаза до сих пор еще нераздельна с характером южного жителя Италии. Суеверные обря¬ды кормилиц, приводимые Овидием, напоминают наши (36). И.М. Снегирев, в своем сочинении: Русские простонародные праздники, указывает нередко на сходства между языческими обычаями наших предков и Римлян. Есть исторические и географические имена у древних Римлян, объясняемые только из языков Славянских. Древнее наименование Нептуна, Consus, по-латыни переведено equester, по-ливиевски equestris, и значит конский (37). Дауны, Давны, древние обитатели Апулии, вели род свой от Давна, вышедшего из Иллирии. Недалеко от Рима, у племени Эквов, находился древний город Bola, или Vola, откуда происходил Горациев Болан, отличавшийся сельскою, искреннею речью (38).
Намеки на родство с Латинским языком.
В прошлом столетии еще Левек в своей Истории России отъискивал сходства между языками Латинским и Русским. В Собеседнике 1783 года вы находите рассуждение, в котором автор, увлекшийся любовью к своему языку, доказывает не только современность его с Латинским, но даже признаки старшинства по некоторым словам (39). Мицкевичь не усумнился на Эвгубинских таблицах, древнейшей Латинской надписи, найти наши слова и Польские: баран, мiр, граб, или гроб, дзень (день). Мне известно одно изустное остроумное объяснение форм Латинского глагола посредством нашего древнего Славянского спряжения. Оно принадлежит А.С. Хомякову. Носовые звуки в других Славянских наречиях, соответствующие древним Болгарским юсам, а теперешним у и ю, имеют прямое отношение к формам Латинского языка, в которых участвует носовая буква п. Относительно к звукам, можно заметить у Римлян и у Русских одинаковую лю¬бовь к букве в там, где Греческий язык ее не употребляет или допускает придыхание; например: ἰδεῖν – videre, видеть; ἕσπερος – vesper, вечер; ὀινος – vinum, вино; ἀέω – вею, ventus и проч. Эту любовь от Латинского языка наследовал Италиянский: только по-Русски и по-Италиянски имя Иоанна требует для благозвучия вставки буквы в: Иван, Giovanni. Замечательно также умягчение буквы р посредством л в словах, измененных ухом народа: Lemuria вместо Remuria, у нас Февраль вместо Феврарь, пролубь вместо прорубь. Теперешние Римляне, напротив, заменяют буквою r букву l (morto вм. molto, vorta вм. volta). Некоторые Италиянские слова, как например manzo говядина, находят свое отдаленное сродство в нашем мясо (с древним носовым юсом), в санскритском mânsa (мясо), ciabate, обувь простолюдинов, в наших чоботах того же значения (40).
В новейшее время явились значительные исследования, касающиеся родства и общения Славян с первобытными жителями Италии. Коллар в своей Славянской Староиталии предложил богатые доказательства в пользу того мнения, что в слоях племен, населявших постепенно Италию, одним из древнейших и значительнейших был слой Славянский (41). Русский ученый А.Д. Чертков в своем добросовестном труде: О языке Пелазгов, населивших Италию, и сравнение его с древне-Славянским, внес также в науку значительный вклад для решения вопроса (42).
Общение с Кельтами.
Общение наше с Кельтами Шафарик полагает до 6-го века Христианской эры, потому что в это время племя Кельтское уже не существовало в Европе, а было поглощено другими народами. Признаки этого общения – Кельтские слова, находящиеся в Славянском: баня, скала, брзда (борозда), тын (43). Можно к ним присоединить слово гай, на древне-Кельтском роща, Нем. Hain, и наше: гай, с тем же значением в припевах народных песен (44). Поклонение лесам у Кельтов имеет родство с таким же поклонением у наших языческих предков. Имя Друида Дифенбах объясняет из Кельтского дервен, во множ. дерв, что значит дерево, и гораздо ближе к нашему слову, нежели к Санскритскому дру или к Греческому δένδρον (45).
Многие вновь добытые материалы для решения этого вопроса представляют сравнительные филологические исследования в области языков Арийcкиx, Кельтских и Славянских, издаваемые Куном и Шлейхером (46).
Общение с Готфо-Германским племенем.
Общение наших предков с племенем Готфо-Германским принадлежит уже ко временам историческим. Вот Славянские слова в переводе Готфской Библии, совершенном Улфилою около 350 года по Р.X.: aùrtigards – вертоград, dulg – долг, plinsjan – плясать, stikls – (кубок) стекло, hlaips – хлеб, drus – трус (трясение), mota – мыт, misdo – мзда, minniza – малый (мизинец), auhns – печь (огонь) и т.д. (47). Замечательно, что некоторые грамматические формы Готфского языка более близки к нашим, неже¬ли к теперешним Немецким, например: im – им вм. ihnen, meina – меня, managai – многой (mancher), godamma – доброму (в муж. и средн.), goda – добра, godai – доброй, nimanna mag twaim fraujam skalkinon (никто не может двоим господам служить) (48).
Богатые материалы для решения этого вопроса представляет сравнительный Готфский Словарь, изданный Дифенбахом в 1846 году. Здесь, между прочим, в слове hvass, острый, кислый, можно найти корень и объяснение нашему слову квас (49).
С Германцами предки наши, особенно же предки наших соплеменников, были в беспрерывных враждебных отношениях. Мирные слова земледельческого и сельского быта в Немецком языке большею частию Славянские. Шумные слова брани, оружия, распорядка воинского в Славянских языках почти все Немецкие. Замечательно, что Немецкое слово: Volk, означает по-славянски полк, войско (50). Так, видно, в начале являлся воинственный Германский народ мирному Славянскому племени. Укажем для лексической стороны вопроса на сравнение слов Славянских с Немецкими, предложенное С.П. Микуцким (51).
Племя Леттское.
Племя Леттское, по мнению некоторых ученых, служит переходом от Готфского к Славянскому. В Литовском языке, по Ватсону, четыре шестые доли слов Славянских, т.е. более чем половина, а в Латышском три шестые, т.е. половина ровно (52).
Древняя История Литовского народа, написанная Нарбуттом, представляет материалы для сближения двух племен, Славянского и Литовского. В новое время словарь Литовского языка, изданный в 1850 году Нессельманном, и Руководство к изучению Литовского языка, напечатанное в 1856 году в Праге Шлейхером, открыли богатые средства к изучению родства нашего языка с Литовским. Отчеты, представленные Г. Микуцким второму Отделению Академии Наук в его филологическом путешествии по западным краям России, содержат множество новых данных, обогащающих сравнительное языкознание, особенно в сближении Литовского языка с Русским (53).
Заключение о всемiрном отношении Р. языка.
И так Русский язык стоит в ряду тех языков, которыми говорили и говорят народы – двигатели человеческого образования. Он – самобытный член в этой всемiрной семье, необходимое звено в целой системе, без которого не могут быть полны ни совокупный их словарь, ни грамматика. Живые следы первобытного общения с своими сочленами сохранил он на себе до сих пор, как бы в залог того, что народ, им говорящий, может воспринять в себя плоды образования, приготовленные предшественниками. Младший по времени своего всемiрного действия, он носит на себе однако яркие признаки древности, предпочтительно перед другими. Он может указать на свое полногласие, на богатство своих словесных звуков, на свои твердые гласные, которых не может произнести никакое иное Европейское горло, кроме нашего и Польского, и которым родственны звуки только восточных народов. До сих пор наука по своим данным не могла определить связи между Индо-Европейскою и Семитическою отраслью. Ученые на западе трудятся однако над решением вопроса. Мейер в своем Еврейском корнеслове объяснил несколько Немецких слов от корней Еврейских. Француз Паррá сблизил Еврейский текст первой главы книги Бытия с Санскритскими словами и открыл много замечательных соотношений (54). Кто знает? может быть, со временем к решению вопроса послужит и наш язык, звучащий на рубеже Европы и Азии. Вот несколько слов Еврейских, сходных с нашими: сей – зе, го¬ра – гар, дорога – дерех, кадь – кад, ковш – кос, туга – фуга, сон – шене, конец – кец, царь – сар (господин), слать – шалах (откуда объясняется форма шлю), вино – яин, мысль – мишль, жара – шарав, заря – заро. Многие изменения форм грамматических основа-ны у нас на изменении гласных букв, которое не подведено еще ни под какие строгие правила. Таких условий не имеют грамматики языков нам родственных, но такие условия находятся только в грамматике языков Еврейского и Арабского, где все изменения объясняются переходами гласных. Павский первый намекнул на эту мысль – и воспользовался знанием грамматики Еврейской для того, чтобы искать подобного закона в образовании форм Русского слова (55).
Наш язык, вместе с другими ему родными наречиями, владеет особенною способностью откликаться своими звуками на звуки всех языков мipa. Мы и наши соплеменники иногда во зло употребляли эту способность – и не на основаниях науки искали одного произвольного сходства, ни к чему не ведущего. Даже Мицкевичь, говоря с Парижской кафедры, думал найти в Ассириянах и в Малоазийских народах племена Славянские, в Лидянах – людей, в Мизянах – мужей, в Карийцах – карих (люд мужей карих, lud męzow carich), во Фригиянах обитавших по морю – Брегиян, Брежан, береговых жителей. Здесь трудно отличить, чтó может принадлежать мечтам поэта и чтó науке. У нас также увлекались подобными игрушками. Мы любим счесться родством языка с далеким народом, как любим счесться роднею в нашем семейном обычае. Это проистекает, может быть, у некоторых из ограниченного желания все вывести из тесного круга своей народности; но зато у других, и, конечно, у большей части, из глубокого сочувствия со всеми племенами мipa, из той плодотворной мысли, что все народы вместе с нами составляют одну великую семью, все братья и дети одного Отца, все делатели на одной и той же родине – земле, призванные когда-нибудь соединиться в одну Любовь вселенскую. Не для того ли нашему языку уделено от Бога такое сокровище разнообразных звуков? Мы славились и славимся тем между иными народами, что можем говорить с ними и наслаждаться живою их речью. Мы во зло употребляем этот дар Божий, неблагодарно отрекаясь и у себя от родного языка, в гибких и разнообразных звуках которого содержится сила нашей всемiрной способности. Но вникая глубже во все эти свойства, мы не перейдем за границу сознания, если скажем, что язык наш, во всемiрном своем значении, есть язык народа, призванного сочувствовать всем другим народам мipa и откликаться на их разнообразные звуки (56).
Так, по немногим данным может определиться отношение языка нашего всемiрное. Свои исследования в этом вопросе я не иным чем признаю, как только одним намеком на будущее решение великой задачи и на путь, каким должно идти к нему (57). Нельзя не пожелать такого сравнительного Русского Словаря, в котором словá Русского языка по своему значению были бы объяснены из всех языков, родственных нашему племени. Наука сравнительного языкознания достигла теперь такого состояния, что может ожидать подобного труда от наших ученых. Но заметим к прискорбию, что все такого рода великие труды сделались невозможны в нашей литературе, по причине слишком эфемерного ее направления.
2) Отношение племенное.
Перейдем к отношению племенному. Ближайшая семья, к которой принадлежит наш язык, есть Славянская. Какое место он в ней занимает?
Вопрос о Славянском племени, его значении, истории, языке, сделался одним из важных вопросов современных. Здесь место упомянуть с благодарностью об ученых, которые тому содействовали в науке. Прежде всех, честь и слава великому Германцу Гердеру (58), который с высоким беспристрастием, свойственным народу его в деле науки, и с своим особенным всечеловеческим чувством, первый сказал доброе слово правды о Славянском племени. Славяне, по мнению Гердера, никогда не были воинственным народом, искателем приключений, как Немцы. Без меча, без крови, уступая другим, заняли они такое огромное пространство; любили земледелие, скотоводство, благородные домашние занятия, славились и торговлею, плавили металлы, ткали полотна, варили мед, сажали плодовитые деревья, вели веселую музыкальную жизнь, были кротки, гостеприимны до расточительности, друзья сельской свободы, но покорные и преданные, – и всегдашние враги кровопролития и грабежа. Мысль о господстве никогда их не увлекала; но этот мирный характер не избавил их от притеснений. Многие народы жестоко против них согрешили, особенно же Германские. Карл Великий из торговых видов, но под предлогом Христианской веры, вел с ними кровавые войны. Германское племя, гордящееся тем, что внесло начало личной свободы в мiр новой Европы, дало Славянам рабство. Гердер предсказал еще в XVIII столетии, что политика и законодательство будут усиливать в Европе мирное трудолюбие, спокойные сношения народов: «И тогда, – говорил он, обращаясь к племенам Славянским в Германии, – вы, глубоко падшие, некогда трудолюбивые и счастливые народы, проснетесь от вашего тяжелого сна, сбросите цепи, воспользуетесь вашими прекрасными странами от Адриатического моря до гор Карпатских, от Дона до Мульды, и будете снова праздновать древние торжества мирного труда и торговли». Русское спасибо славному Германцу за его теплое слово о наших братьях! Мы принадлежим к той же семье, любящей, терпеливой, земледельческой; но доля наша была счастливее тем, что мы отстояли свою независимость.
Шлецер.
Честь и слава другому Германцу Шлецеру, который один из первых в ученом мipe узнал Славянский язык, изучал его памятники и сказал, что ни один народ во вселенной, кроме Арабов, так далеко не распространялся, как Славяне. Бóльшая половина Европы и треть Азии заняты ими. От Рагузы на Адриатическом море до Немецкого, до Ледовитого моря, до Камчатки распространили они свой язык, свою силу, свои поселения. Арабы также простирались некогда от Малакки до Лиссабона, но сила, их двигавшая, была фанатизм религии; их орудия – меч и огонь, путь их – путь крови. Не так распространялись Славяне. Им не сделает История упрека в бесчеловечии и своекорыстии. Мирно заняли они свое огромное место, уступая лучшие земли другим народам, сами подвигаясь на север, прочими оставленный. Но за то, развитие и владычество Арабов мелькнули как блестящее мгновение в Истории; мip же Славянский развивался не быстро; велико его прошед¬шее, но все ему пророчит еще славнейшее будущее.
Шафарик.
Славянам не доставало своего ученого, кото¬рый бы соединял с пламенною любовью к своему племени, с глубокою верою в его великое назначение живое знание его наречий, его многочисленных памятников и многостороннюю ученость – плод Западного образования. Такой муж явился в наше время и – всю жизнь свою посвятил одному вопросу. Словак по рождению, Чех по гражданству, он живет в Праге; но мысль его постоянно обитает во всех землях его родного племени, в их истории, в их нравах, обычаях, законах, вере, в их жизни, в их поэзии, в звуках наречий, которыми говорят они. С горькою нуждою борется он во имя науки. Всегда мрачно его высокое Славянское чело; грусть и дума слились в больших голубых очах его, – и только тогда проясняется лицо Шафарика, когда он видит своего соплеменника, пришедшего к нему с севера, и протягивает ему руку.
С самых малых лет он имел случай узнать разные Славянские наречия. Образование его совершилось под влиянием глубоких филологических исследований Добровского. При нем открыты были древние памятники письменности Чехов. В нем, можно сказать, созрело и выразилось полное сознание племени. Он, первый, взором истинного ученого, осмысленным думою, обнял его на всей раздольной широте его теперешнего существования и во всю самую темную глубину его исторической жизни. Его карта племен Славянских, теперь населяющих землю, изумила Европу. В Славянских Древностях он, с чисто-ученой точки зрения, чуждой всякого произвола фантазии, обозрел все предания Греческого и Римского мipa и открыл в них несомненные следы нашего стародавнего бытия в Европе, чего до сих пор не замечали ученые других народов, искавшие у древних только своеземных и своенародных преданий.
Мы в семье Славян.
По исчислению Шафарика, в 1842 году Славян на земном шаре считалось 78.691.000 Славян, в том числе Русских самая бóльшая половина: 51.184.000, и собственно нас Велико-Руссов: 35.314.000. Числом, самобытностью и политическим могуществом мы составляем важнейшую часть в том племени, к которому принадлежим.
Древнейшие названия географические и словá.
Не так давно еще думали, что до VI века Христианской эры История не упоминает о Славянах. Карамзин умер с этою мыслию. Нашей науки собственно не касаются все заключения о стародавности нашего племени в Европе, извлекаемые учеными из Геродота, Птоломея, Страбона и других историков и географов. Но нас касаются те Славянские слова, которые доносятся к нам из древнего мipa. Это первые памятники нашего исторического бытия. Узнáем ли мы в них свои родные звуки? Вот несколько Славянских наименований у древних писателей. Иллирийский город Bylazora встречается у Ливия, за 178 лет до Р.X. – Peiso у Плиния название озера в Паннонии, у позднейших писателей – Pelso – наше плесо, слово, и теперь жи¬вущее в народной пословице: «Рыбак рыбака далеко в плесе видит». – Tsierna – Черна, город на нынешней реке Черне, впадающей в Дунай, встречается на Римской надписи 157 года. – Pathissus, по Плинию и другим писателям, составляло у древних название округа реки Тисы, т.е. Потисье, – слово, составленное, как Поморье, Поречье, Поволожье и проч. – Bersovia – поселение в земле Сарматов, по Певтингеровым картам, наше Березово. – Granua, река в сочинениях им. Марка Антонина Философа, явно от корня: грань, граница. – Pelva, по Антонинову Дорожнику, местечко в нижней Паннонии, где и теперь находится селение и река Плева. – Bustricius, река в Паннонии, по древне-Римским картам и дорожникам, наша Быстрина. – В 359 году в войне Константина Великого с Сарматами раздавался клик сих последних: mar ha! – в котором филологам и Шафарику слышатся Славянские звуки. – Приск, в 448 г. посыланный от Греческого Императора к Аттиле, жившему в северной Венгрии, получал по дороге от туземных жителей напиток, называемый медом (Ε μέδος ἐπιχωρίως ϰαλούμενος). – Иорнанд под 454 г. в известии о погребении Аттилы упоминает слово: страва, обряд погребения, известный из наших древних летописей. Коллар в комментарии Помпония Саби¬на к Виргилиевым Георгикам отъискал слово: санки, которые Скифы, по словам комментатора, употребляли для езды по льду (59).
И так: Белазоря (или Белоозеро), Плесо, Черна, Потисье, Березово, Грана, граница, Пле¬ва, Быстрица, мед, страва, санки: вот Славянские слова, которые доносятся к нам от древних писателей, и в которых мы узнаём словá нам родные. Нельзя не остановить внимания особенно на трех, которые свидетельствуют о древности нашего выговора, как на пример Pathissus, где о перешло в а, как в нашем Московском или образованном Великорусском выговоре, и Bustricius, где Ла¬тинское и явно соответствует нашему ы, теперь уже не звучащему у юго-западных Славян, а прежде бывшему общею принадлежностью их языка (60). Судя по этим остаткам, мы не смело поступим, если заключим, что язык наш едва ли не вернее остался первоначальным племенным своим звукам, нежели прочие братья, против воли подвергшиеся власти народов и влиянию языков чуждых.
Какое же место занимает Русский язык в семье Славянской? Все ее наречия, по глубокому замечанию О.М. Бодянского, образуют собою одну круглую цепь и входят, как звенья, одно в другое, так что объясняют и дополняют друг друга. Это – Славянское коло, или сплетшийся руками хоровод, который совершенно рознять невозможно. Но наука пытается, посредством особых примет, определить границы наречий.
Деление Слав. наречий на отрасли. Добровский.
Добровский, как известно, первый разделил все Славянские наречия на две отрасли: Восточную и Западную, по десяти приметам, а именно:
для Восточной: для Западной:
1. раз: разум роз: розум
2. из: издати вы: выдати
3. л вставная буква:
корабль, земля
отсутствие вставной л:
корабь, земя
4. отсутствие вставной д:
сало, крило, молитися присутствие вставной д:
садло, кридло, модлитисе
5. пещи, мощи пеци, моци
6. звезда, цвет гвезда, квет
7. тъ (той) тен
8. пепел попел
9. птица птак
10. десница правица
К Восточной отрасли Добровский отнес и язык Русский (61).
Востоков.
Но еще Востоков в своем рассуждении о Славянском языке заметил, что некоторые из сих примет сходятся в Русском, как например: раз и роз, из и вы, птица и птаха или древнее потка, и поставил три приметы деления: для Западной отрасли вставную ж после р (ржеч), вставную д перед л (вёдл), и для Восточной вставную л после губных б, п, в, м, (земля, люблю и пр.) (62).
Максимович.
Максимович нанес окончательный удар верности этого разделения относительно Русского языка и в особом рассуждении доказал, что бóльшею частию приметы сии сходятся в Русском языке, особенно если примем в соображение различные его наречия. На этом основании Профессор отнес Русский язык к особому третьему разряду, в котором как будто совмещаются отрасли Восточная и Западная (63).
Догадка.
Еще Востоков намекнул на мысль, что, соединяя признаки обеих отраслей, Русский язык должен составлять средину между восточными и западными наречиями Славянскими, наклоняясь более к первым, нежели ко вторым, и что самое племя Славян, заселивших Россию, жило некогда в середине между восточным и западным коленами.
Вот заключение, на котором, до новых изысканий, может покамест остановиться наша наука. Оно подкрепляется важными историческими доводами, недавно только уясненными. Предки наши, населившие Русскую землю, пришли с берегов Дуная, на которых некогда жили. До сих пор имя Дуная слышится в устах нашего народа.
Припев о Дунае.
Дунай ты мой, Дунай,
Широкий мой Дунай,
Веселый мой Дунай!
Вот любимый припев Русских хороводных песен! Иногда прибавляется к нему отчество: Иванович. Может быть, народ смешивает его и с Доном, вытекающим из Иванова озера. В одной древней песне Дунай Иванович олицетворен в виде витязя, удалого стрелка; он женит Князя Владимира, сам женится на сестре жены его, стреляет в кольцо на голове своей жены и, застрелив ее, с отчаяния бросается в реку, отчего и река прозвана Дунаем (64). До сих пор имя Дуная, любимое нашими песнями, было загадкою; но в наше время наука разгадала вековой ее смысл.
Свидетельство Нестора.
Вот свидетельство летописца, которому отзывается народная песня: «По многих временах, Славяне сели по Дунаю, где ныне земля Угорская и Болгарская. От тех Славян разошлись другие по земле и прозвались своими именами, смотря по тому, где кто сел, на котором месте. Одни сели на реке Мораве и прозвались Моравою; другие Чехами, Хорватами белыми, Серебью, Хорутанами. Когда же Влахи напали на Славян Дунайских, поселились у них и стали их насиловать, – тогда Славяне ушли и сели: одни на Висле и прозвались Ляхами, от тех же Ляхов иные прозвались Полянами, другие Лутичами, те Мазовшанами, а те Поморянами. Так и другие Славяне, севшие по Днепру, одни нареклись Полянами, другие Древлянами от лесов, в которых поселились; севшие между Припетью и Двиною назвались Дреговичами; иные от речки Полоты, втекающей в Двину, прозвались Полочанами. Те же, которые сели около озера Ильмеря, прозвались своим именем, построили город, нарекли его Новгородом; а другие сели по Десне, по Семи, по Суле и назвались Севером... Так разошелся язык Славянский (65)»...
Вот достоверное свидетельство нашего летописца о том, что с Юга двигались Славяне на Север до самого Поморья, и что наши предки жили некогда на Дунае, между Восточной и За¬падной отраслию. До сих пор около Загреба (или Аграма), в Крапинской долине, окруженной горами, у Хорватов в простом народе живет устное предание о том, как Чех, Лях и Рус оставили старшего брата своего Хорвата, пошли на Север, и как Рус зашел всех далее и перешагнул за Урал в самую Азию. Лужицкие Сербы сохранили до сих пор то же самое предание, – и в 1697 году Михаил Бранцель приветствовал им Петра Великого (66).
Влахи.
Кто же эти Влахи, которые нападением и насилиями двинули наших предков с Дуная на Север? Есть ли исторические свидетельства на западе этому событию? Когда это совершилось? Шафарик своими глубокими исследованиями окончательно разрешил этот вопрос. Под именем Влахов разумеются Галлы, или Кельты, которые, по свидетельству Юстина и Трога Помпея, вторглись в Иллирию, в Паннонию, во все по-Дунайские земли и выгнали оттуда их первообитателей. Это произошло незадолго до наступления царствования Александра Македонского, след., в IV-м столетии до Р.X. (67).
Движение Славян на Север.
Откуда же Нестор мог заимствовать это предание? Конечно, не у Византийцев, замечает Шафарик, – у них нет о том известия, а из устных сказаний своих соотчичей, потому что устная История каждого великого, самостоятельного народа гораздо старше писанной (68).
Множество географических названий у нас на Севере, совершенно одинаковых с названиями городов и урочищ на Юге, доказывает, что предки наши, покидая родной Юг и подвигаясь на Север, переносили с собою названия тех любезных мест, которые они оставляли. Имена Новгорода, Любеча, Смоленска, Плескова, Киева, Рязани, даже Москвы, встречаются и у Славян за-Дунайских (69).
Дунай наша родина.
Таким образом наука в новейшее время объясняет нам любимый припев в Русских песнях. Это память нашей древней родины. – Простой народ нам о том доносит: как верно и благодарно, через 2200 лет, пронес он и сохранил любезное имя реки, которая когда-то поила его предков! Не были ли мы здесь народом серединным между нашими соплеменниками? Не соединяли ли мы и тогда уже признаков отрасли восточной и западной? Эти вопросы, конечно, разрешит нам современная филология, при сильном движении, какое дано ей у нас, когда нам усвоятся все соплеменные наречия, а у нас разработаются и сделаются собственностью науки все областные оттенки нашего языка. Г. Лавровский в своем исследовании о Русском полногласии дает также срединное место Русскому языку между родственными наречиями (70). До сих пор песни и наречия у нас, на Севере, обличают во многом южное происхождение. Как в народе нашем возле лица северного, судя по русому волосу, по голубым глазам, по снежной белизне кожи, встречается лицо южное, с черными, как смоль, волосами, с глазами, пылающими, как уголь: так точно и в нашем языке северная сила умягчается полуденною нежностью; нет преобладающего господства согласных, как в языках Скандинаво-Германской Европы; нет изнеженной любви к гласным звукам, а видно стройное их сочетание. Так и в самой поэзии языка пластический образ соединяется у нас с музыкальностью речи; нам равно доступны живая кисть Ариоста и Тасса, и глубокая дума Шекспира и Байрона.
Мысль И.И. Срезневского.
И.И. Срезневский в своих Мыслях об Истории Русского языка принимает два периода в развитии языков вообще: первый называет он временем устроения самобытных его форм; второй периодом превращений, когда прежние формы постепенно падают и заменяются другими, более свободными, отрешенными. Филолог, задав себе задачу: исследовать Русский язык с тех пор, как он отделился от других Славянских наречий, полагает, что он тогда, в отношении к своему строю, был при исходе развития своих первобытных форм, уже начав период их превращений (71).
Признаки Великорусского наречия.
К тем признакам, какие Шафарик установил в своем описании Славянских наречий для нашего языка, мы можем в дополнение прибавить признаки, которые касаются собственно Великорусского образованного наречия, наложенного нашею Москвою на всю Россию. Эти признаки будут состоять в произношении. Наши гласные по лестнице звуков: и, е, а, о, у, весьма естественно переходят в выговоре, двигаясь назад, за исключением буквы у, которая есть уже стремление гласной разрешиться в согласную и потому не подвержена изменениям. Буква о наклоняется у нас постоянно к звуку а, когда нет ударения; буква а к букве е после многих букв шипящих, и буква е к букве и, обе в тех случаях, когда нет на них ударения. Наши согласные делятся резко на твердые и мягкие, соответственные друг другу, и бóльшая часть первых переливается во вторые при конце слова. Вот особенности нашего выговора (72).
Заключение о племенном отношении.
Заключим же об нашем племенном отношении по тем данным, какие теперь предлагает наука. Русский народ пришел с Юга, с берегов Дуная, где когда-то обитал в середине, между своими братьями восточными и западными. Подвигаясь на Север, он остался наиболее верен первоначальным звукам племенного языка, тогда как другие его братья подверглись сильному влиянию иноземной речи народов, насиловавших их бытие. Он сохранил свой срединный характер – и, может быть, призван Провидением на то, чтобы служить точкою примирения для своих расторженных братий. Как в чистоте сберег он Веру, духовно его с ними некогда соединявшую, – так точно он остался верен еще первоначальному единству с ними, в своей устной молви, в древних памятниках речи письменной, в которых соплеменники его более и более могут узнавать и первоначальное природное, и последовавшее духовное родство с нами.
3) Отношение Р.я. домашнее.
Постараемся теперь определить отношение языка Русского домашнее. Под сим последним мы разумеем его отношение к языкам тех племен, с которыми он в первоначальные времена жизни своей имел столкновение. Таких племен два: Финское и Варяго-Русское.
Финны были первыми насельниками той земли, которую заняли наши предки. Определить: какое влияние первоначально имел Финский язык на Русский? – мы будем тогда в состоянии, когда обратимся к изучению всех вопросов, касающихся нашей земли, народа и жизни, когда исследуем наречия всех племен, населяющих наше отечество (73). До тех же пор должны ограничиться немногими скудными заметками.
Финны.
Добровский приписывал наше полногласие в начале слов влиянию Финского языка, известного своим благозвучием; но мнение его едва ли справедливо. Шафарик приводит несколько слов Финских вообще в Славянском языке: кумир по-Чудски куммардама, пакость – паггаст, волхв – вёльго, окно – аккуна, хлеб – лейпе и проч. (74). Можно б было подумать, что из этих слов слово: волхв заимствовано у Финнов, потому что они всегда славились кудесничеством; но это слово встречается в Остромировом Евангелии, следов., было и в древне-Болгарском наречии. Г. Шёгрень в своем сочинении о Финском языке и его литературе первый указал на сходства Русских и Финских слов, но заметил притом, что Финские, вероятно, заимствованы из языка Русского. Г. Бутков в своем рассуждении о Финских словах в Русском языке обратил внимание также на одинаковые слова его с Финскими; но они, судя по их значению и присутствию у нас с коренными и производными, скорее могли из нашего переселиться в Финский. Наша согласная б переходит в Финскую п, а д в т, из чего можно заключить об излишней мягкости Финского языка. Г. Бутков объясняет бóльшую часть древних слов, встречающихся в наших письменных памятниках, из Финского источника; но здесь, кажется, он слишком далеко простер свое предпочтение Финнам и объясняет языком их те слова, которые весьма легко объясняются из наших собственных стихий и из наречий, нам родственных (75). Всего вернее в исследованиях, касающихся этого вопроса, что многие урочища наши сохранили до сих пор Финские названия, свидетельстующие о первых поселенцах.
Озеро Ильмерь ясно указывает на juli meri, верхнее море; Нева – niwa, узкий пролив, и newo – большое озеро; Волхов – wuollas, стремительный поток; Шелонь от sälli, резвая; Мста от musta черная; Руса – от rusa, красная; Ока от joki или jogi – река, и многие другие. Множество названий северных наших рек, кончающихся на га, обнаруживает тоже Финское происхождение. Некоторые – имя Москвы производили от musco темный и va вода (по-Пермски и Зырянски); но едва ли кто-нибудь отнимет у нас это родное нам имя. В Боснии, у Славян, есть река почти такого же имени, Моква, а у Западных Славянских племен есть местечко с тем же названием (76).
В словаре областных наречий великой России Я.К. Грот отыскал небольшое количество слов Финского происхождения, означающих предметы первой необходимости. Это открытие указывает на признаки отдаленного сообщения Велико-Россиян с племенем Финским (77).
Варяго-Руссы.
Было ли влияние Норманского или Скандинавского племени на наш язык, в следствие того участия, какое отрасль этого племени приняла в первоначальном устроении политического бытия нашего Отечества? – Известно резкое разделение мнений относительно вопроса о происхождении Варяго-Руссов.
Противоположные мнения.
Одни видят в нем чисто-Скандинавский источник, другие Славянский. Последнее мнение, принадлежавшее Ломоносову, сильно высказалось в наше время и нашло ревностных защитников в Венелине, Морошкине, Максимовиче, Савельеве-Ростиславиче. Меня касается этот вопрос, поскольку он связан с историею языка. Мне кажется, что в наше время наука собрала новые важные материалы для настоящего решения этого вопроса. Открытия, сделанные ею касательно древних обитателей острова Рюгена и вообще всего Балтийского поморья и островов, к нему прилежащих, бросают новый свет на это дело. Здесь сходились мiр Славянский, двигавшийся с Юга, с мiром Скандинавским, напиравшим от Севера.
Мнение среднее.
Руги, Рузь, Русь (по нашему выговору) были, по свидетельству всех древних летописцев, племя Славянское, но сильно оскандинавленное, принявшее в себя и воинский дух Скандинавов и многие их обычаи (78). Повсюдное почитание Славянского бога Святовида в земле Ругиев особенно это свидетельствует (79). Кого ж разуметь под родовым именем Варягов? Конечно, все Скандинаво-Готфское племя, как ясно видно из нашего летописца. От Верингов ли, союзников (waere, союз), происходит это имя, от древнего ли Германского слова war (война), или wargangus, блуждающий, от Шведского ли слова värja меч, värja защищать, värjande защищающий, – но то вероятно, что предки наши, любившие, как и теперь народ наш любит, осмыслить чуждое слово, под именем Варяга разумели ворога, врага, и сначала это имя простерли на Норманское племя, с которым враждовали, а потом под именем Варяжского стали разуметь все вражеское, напиравшее от Запада, так, например, и Латинскую веру (80). В то время, как Скандинавы, наши Вороги, или Варяги, ходили войною на Византию через нашу землю, – мудрено ли, что предки, беспрерывно тревожимые соседями, призвали на защиту свою такое племя, которое хотя и обитало близь мipa Скандинавского (Варяжского), но по языку, по верованиям своим и, может быть, по древним обычаям, не было нам чуждо, а знанием Варяжского быта и воинским искусством, перенятым у Скандинавов, могло быть для нас полезно? Такое-то племя было Руги, Рузь или Русь, племя по корню Славянское, родное нам, по образованию воинскому и гражданскому Норманское (Варяжское). Наречие этого племени, домашнее, было родным нашему и могло служить таким же посредником в сношениях с Норманским мiром, каким служило Болгарское наречие на юге в сношениях наших с Византиею. Присутствие в нем коренной Славянской стихии ручалось за то, что оно скоро свой Варяжский обычай переведет на наш народный и освоится с нами. Так и случилось.
Нельзя однако отрицать, что Норманская стихия была сильно привита к этому племени и через него вошла и к нам в первоначальный быт нашего государства. Имена первых наших Князей, имена послов в договорах Игоря и Олега явно это показывают. Для нашего дела особенно важно свидетельство Константина Багрянородного. Названия Днепровских порогов приведены у него по-Русски и по-Славянски. Слова Русские: Ульворси, Аэифар, Варуфорос, Леанти объясняются только из языков Скандинавских. Соответственные им: Островуни-праг, Неасит (неясыть, птица аист), Вульни-праг, Веручи (Вручай, от врею, киплю), слова, нам родные, объясняются из нашего языка и названы у Константина Багрянородного Славянскими (81). Стало быть, в X веке под именем Русского языка разумелся у нас Скандинавский. Это несомненно – и составляет камень преткновения для тех, которые хотят отрицать всякое присутствие Норманской стихии в первоначальном быте нашего Отечества. Русское племя, по свидетельствам историческим, в корне своем было Славянское; но прививок Норманский так был в нем силен, что изменил его гражданский обычай, поселил в нем дух войны и наложил на него чужой язык. В таком измененном виде явилось это племя к нашим предкам. Сила нашей народности скоро поглотила в себя чуждые стихии и претворила их в свое бытие. Каждый иноземец, приходящий к нам, в третьем поколении становится нашим. Так сбылось и над первым пришельцем в нашу землю. Внук Рюрика уже носил Славянское имя, держал родной обычай и нашей речью зажигал сердца дружины. Язык Руссов, хотя и слыл Скандинавским несколько времени, по внешнему обычаю пришельцев, вскоре однако превратился в Славянский, как и самое племя.
Но остались ли какие-нибудь следы Норманского влияния на нашем языке первоначальном? При разрешении этого вопроса надобно удалить сходства, могущие быть между Скандинавскими словами и нашими в следствие общего родства в семье Санскрито-Европейской, к которой мы принадлежим вместе. На это прежде не обращали внимания филологи, занимавшиеся этим предметом (82). В этом отношении И.И. Срезневский примечаниями к своей Истории Русского языка оказал большую услугу нашей филологии, объяснив из общего Славянского источника многие слова, происхождение которых приписывалось Скандинавскому и Германскому на нас влиянию (83). Новые лексические исследования С.К. Сабинина, предлагающие материалы для сравнения Русского языка с Скандинавскими, и областные Великорусские слова, сходные с Скандинавскими, объясненные Я.К. Гротом, привели к тем же заключениям (84).
Вне первоначального родства, было ли на язык наш какое-нибудь позднейшее влияние Варягов, проистекшее от политических сношений? Мне кажется, что это влияние было, но ограничилось немногими словами, относящимися до гражданского быта, измененного Варягами. Вместе с бытом многие из них исчезли; другие изменили свое значение, по смыслу народному; немногие остались в употреблении. Пересчитаем эти слова.
Слова Скандинавские.
Слово боярин у нас производили от Норманских ярлов. Протоиерей Сабинин производил его от Исландского слова Baearmenn (Байармен), которое часто употребляется в Исландских сагах и означает знатных людей города или двора (85). Венелин своим исследованием о слове боярин и Срезневский нанесли решительный удар этому мнению, доказав, что слово болярин или болерин встречается у Болгар; в той же форме перешло оно к Валахам, а в форме боярин к Молдаванам. Срезневский производит его от двух корней: бой и болий (86). Вопрос остался нерешенным: откуда именно наши бояре? но заметим, что особенное сословие мужей с привилегиею городскою или дворскою, основанною на происхождении, на знатности рода, не было в духе нашего племени. Народ осмыслил бояр по-своему. Не знатность рода, не привилегию города выразил он в этом слове; но наименовал своего боярина мужем боя, мужем, который мечем служит Князю и общине. Другому имени: болярин, вероятно, позднейшему и выражающему понятие большинства, первенства, он устами поэта, постигавшего духом смысл народный, дал еще высшее нравственное значение:
Болярин, коль за всех болею.
Смерд – слово древнее, означающее чело¬века, совершенно ничтожного в обществе, чело¬века без прав, – происходит, по-видимому, от Скандинавского Smaerd (homo nauci) (87). В древнейшем периоде нашей Истории, в Русской Правде и летописях встречается это слово. Срезневский также нашел ему корень и подобные сло¬ва в других Славянских наречиях. Будучи, по своему понятию, чуждо смыслу самого народа, оно исчезло и заменилось словом: крестьянин, т.е. християнин, человек, обрекший себя на служение благу всех и каждого.
Гридень, гридин явно происходит от слова Hird, с членом Hirdinn, чтó значит также телохрани¬тель Княжеский (88). Тиун или muвyн – от Tion, служитель, чиновник или судья, или от Tiund – десятина, десятая часть, и Tiu-menn, великокняжеские казначеи, собиравшие десятины или подать, принадлежавшую Князьям (89). Огнищанин, человек, владеющий огнищем, т.е. владелец дома, может происходить от Eingingandinn, также владелец. Народ осмыслил это слово, трудное к произношению, точно так, как осмыслил он мiродёра из Французского слова: maraudeur (90). Вот еще несколько древних слов, объясняемых из языков Скандинавских: быль жилец от byl, habitator; вира, плата за убийство, от fiar деньги, или wärgeld, слóва древне-Германского, то же означавшего; метник может быть от maet, товарищ по делам; ябетник (ябеда, ябедник) – от aembed, должность, поручение, т.е. человек, имеющий поручение (91). Злоупотребление дало этому слову с течением времени иной, безнравственный смысл. Западные писатели, неблагосклонные к России, навязывают нам слово кнут: оно не наше и не Татарское, как некоторые думают: мы можем возвратить его языку Шведскому, где оно имеет корень и существует со всеми производными (92).
Многие иные народы проходили через нашу землю, имели с нами политические и воинские столкновения и могли забросить какие-нибудь слова в наш язык. Так Угры, или Мадьяры, кочевавшие в Киеве, оставили у нас слово: телега, по-Мадьярски taliga. О Татарских словах мы скажем в свое время.
Но какое заключение мы выведем относительно к Норманскому влиянию?
Заключение.
Окончательное решение вопроса может быть совершено тогда только, когда наш словарь и грамматика будут прилежно сличены с словарями и грамматиками языков Скандинавских. Издание Шведско-Русского Словаря предлагает прекрасный материал для желающих заняться решением вопроса (93). Но по тем исследованиям, какие до сих пор были сделаны, мы можем не без основания положить, что Скандинавская стихия не имела никакого значительного влияния на ко¬ренную Славянскую стихию нашего языка, что это влияние ограничилось словами, которые относились до древнего гражданского быта и вместе с ним по большей части исчезли.
Явление, видимое в языке, соответствует явлению государственному. Россия была основана не завоеванием, а добровольным призванием пле¬мени, конечно, малочисленного в сравнении с ее населением. Норманны, куда ни приходили, нигде не изменяли языка, а у нас Руссы, племя Славянское, хотя и под влиянием Норманской стихии, еще менее могли изменить его. Совершенно противоположное явление мы видим на юго-западе Европы, у народов Романских. Там языки, как самая жизнь, образуются из столкновения двух стихий: завоевывающей и завоеванной. Варвары налагают насильственно грамматические формы языка своего на словари племен покоренных. Язык, как и жизнь, является плодом борьбы стихий враждебных. У нас язык, как и жизнь, сохраняет чистое, неприкосновенное единство, и не терпит чужого насилия. Он подвергается влиянию, как скоро мы увидим, другого языка, но языка родного, соплеменного, и влиянию не насильственному, а высокому, духовному, нисколько не нарушающему его единства.
Общий вывод.
Заключим же теперь главными чертами нашего языка в тех трех отношениях, в которых мы его изучили.
В отношении всемiрном, язык Русский есть язык народа, стоящего в ряду двигателей человеческого образования, язык, сохранивший во многом глубокие следы отдаленной древности, знаки своего первобытного семейного родства и призванный своими звуками сочувствовать языкам всего мipa и, может быть, связать Европу с Азиею.
В отношении племенном, язык Русский, по всему вероятию, есть язык срединный между двумя отраслями Славянского племени, Западною и Восточною, оставшийся верным своему племенному характеру.
В отношении домашнем, язык Русский у себя дома хозяин, хотя гостеприимный к чуждым влияниям, но оберегающий против них свое внутреннее существо; с виду, много чуждых слов в себя принимает он, но проносит их, как наплыв, в потоке народной жизни; оставляет же у себя только то, чтó осмыслит по-своему, и против всякого насильственного вторжения бережет свое цельное, неприкосновенное единство.
*
Современное значение Филологии.
Филология, основанная на строгих началах науки, об руку с Историей, оживленная Философией и Поэзией, есть наука великая, живая, одно из отраднейших явлений современной мысли. Заметим, что в Германии совершилось слишком сильное распадение между наукою мысли и наукою слова, между Философиею и Филологиею, распадение, которое отражается и у нас. Фонетика, или наука о звуках, эта необходимая часть грамматики, но не всю же ее поглощающая, заняла в Филологии слишком обширное место и не введена в должные границы. При сравнительном изучении одного родственного языка с другим можно дойти до определения некоторых постоянных законов в переходах одного звука в другой. Но подвести все возможные переходы членораздельных звуков голоса человеческого под одну стройную систему есть задача, противоречащая самому живому, свободному строю языка. Из-за наблюдений фонетических теряется в науке многое важнейшее, и Филология мельчает. Не одним мiром инфузорий исчерпывает Зоология свои явления. Не откроет новых зако¬нов природы Физика, углубясь исключительно в одни метеорологические наблюдения.
Назначение Филологии – сближать языки, единство которых расторглось, а через то соеди¬нять и самое человечество. Если язык есть выражение мысли, то непременно было время, когда каждое слово нашего языка имело ясный смысл, значение, с первого раза понятное. Но смешались языки – и этот смысл потускнел. Слово, так сказать, потемнело, утратив свою мыслительную прозрачность. Звуки его, отдельно взятые, кажутся теперь только случайным выражением известного понятия. Но если взглянем на это слово в целом организме языков, сопряженных родством взаимным, то находим ему объяснение – и утраченный смысл опять возвращается слову, и оно перед нами светлеет. Объяснимся примерами.
Слово дроги (Исландское treggia, Шведское drög) из нашего языка для нас неясно; но корень его открывает нам язык Латинский в слове: traho, везу, влеку, и в слове traha, и происхождение его нам уясняется. Так слово: дорога получает смысл в Зендском слове daregha, долгий; береза в Зендском глаголе berez, расти, в словах bereza, высокий, berezya растущий и высокий; квас, в Готфском и Англо-Саксонском hwass, острый, кислый; слово ночь в Санскритском глаголе naç, уничтожать, и Зендском, с ним схожим. Так и обратно: можно будет найти и у нас много корней, которые предложат объяснение для многих слов в языках, родственных нашему. Такой объяснительный словарь для Русского языка был бы филологическим сокровищем – и мог бы, конечно, послужить пособием для изучения других языков. Мы, к сожалению, ничего еще не предприняли для подобной цели, хотя в праве ожидать подобного труда от питомца Московского университета, С.П. Микуцкого.
Но и вопрос о племенном нашем отношении не двинут еще к решению более многостороннему. Уже 20 лет, как введено преподавание Славянских наречий в Русские университеты, а мы не имеем ни словарей, ни грамматик этих наречий на языке Русском, довольствуясь одними немецкими пособиями. Без таких приготовительных трудов невозможна у нас и сравнительная грамматика Славянских наречий. В Дерпте г. Полевой предпринял такой опыт для имени существительного по наречиям: Церковнославянскому, Велико-Российскому, Чешскому и Польскому. Сравнительная Грамматика Славянских наречий Миклошича ограничивается до сих пор звуками и формами, но предлагает обильный запас материалов (94). В Праге был начат Словарь Славянского языка шести главных наречий: Русского, Болгарского, Церковного, Сербского, Чешского и Польского; но, к сожалению, смерть филолога положила конец делу при самом его начале (95). Не понимаем только, как можно было, принимаясь за такой всеславянский труд, положить немецкий язык ему в основу.
Есть у нас и свой домашний вопрос об отношении Русского языка ко всем тем языкам иностранным, с которыми он имел дело у себя дома. Труды второго отделения Академии Наук, печатаемые в известиях, подвинули вопрос к некоторому решению. Исследования ориенталистов наших: Казембека, Григорьева и Петрова, над Областным Словарем, представили много любопытных данных (96). Словарь наш так же гостеприимен к иностранным языкам, как и мы сами ко всему иностранному; язык в этом случае живое изображение народа. Возьмите в нашем Академическом Словаре одну букву А: в ней почти нет Русских слов, а все иностранные. Необходимо в Словаре обозначить при каждом слове тот язык, откуда оно заимствовано. Это – живое свидетельство, говорящее нам о наших сношениях с другими народами. Дело истории языка и слога определить влияние на нас языков иностранных и в грамматическом отношении. Наш синтаксис подвергался ему так много и так часто, что мы, сквозь настилку чуждых слоев, с трудом добираемся до природного склада нашей народной речи. Здесь только песня, да сказка, да пословица, да разве памятники древней письменности, особенно те, которые взяты из бытовой жизни народа, нам окажут помощь.
Много, много еще предстоит нам дела над нашим языком, дела великого, прекрасного, благотворного! О, если бы молодое поколение за него принялось живо, дружно, систематически, по плану обдуманному! К сожалению, мы того не видим. Оно увлекается осуждением других и журнальной поденщиной, которая отучает его от ученого, усидчивого труда. Но будем надеяться, что когда-нибудь воспрянет наше благородное юношество, полюбит вполне науку, принесет ей искренно и честно свои силы и двинет все вопросы, в этой лекции предло¬женные, к основательному и многостороннему их решению.
ПРИМЕЧАНИЯ
ко второй лекции
(1) Это разделение приписывают В. Гумбольдту и Потту. Шлейхер приписывает его себе, но на Гумбольдтовом основании. См. его Geschichte der slavischen Sprache в Beiträge, стран. 3 и 4. Названы разряды языков по-Немецки: einsylbige, anfügende und flectirende.
(2) Сочинения Гануша и Данковского, где находятся эти указания. Hanusch. Die Wissenschaft des Slavischen Mythus im weitesten, den altpreussisch-lithauischen Mythus mitumfassenden Sinne. 1842. – Dankovsky. Die Götter Griechenlands. Данковский увлекателен своими изысканиями. Только в языке Славянском находит он корни для объяснения имен многих божеств Востока и Греции.
(3) История Государства Российского. Т. VIII. Прибавлений стран. 129.
(4) Индо-Германы или Сайване. Опыт свода и поверки сказаний о первобытных поселенцах Германии (с приложением карты). А. Вельтмана. Москва. 1856. К нашему вопросу о сродстве Индийцев с Славянами относятся собственно 20-46 страницы Вступления.
(5) О Свароге, отце Солнца или Дажьбога, см. Т. 2. Русских летописей. Список Ипатьевский. СПб. 1843. стран. 5. Не имеет ли он отношения к Литовскому Свенторогу, хранителю огня? См. Мицкевича Конрад Валленрод, издание СПбргское, 1828, примеч. 21: «Замок Свенторога, замок Виленский, где был некогда сохраняем Зничь, т.е. вечный огонь». О древних суевериях, касательно сварожица, см. Описание Румянц. музеума А.X. Востокова, стран. 228: «Огневи молятся: зовут его сварожицем». – Под именем Сварга разумеется в Индийской Мифологии огненный рай Индры, где находятся горящие постели. Свар по-Индийски значит небо. Bohlen. Das alteIndien Т. I. стран. 176. В нашем Летописце сказано, что Феост, царь Египетский, при котором упали клещи с неба и началось кование оружия, назван был Сварогом; он же ввел одноженство – и огненною печью наказывал тех, которые нарушали этот закон. Здесь, в лице Феоста, видно как будто влияние Индийских обычаев на Египетские.
(6) Elphinston. 1841. Т. I. стр. 119.
«Городовая (township) или сельская община ведет все свои внутренние дела сама; отвечает сообща перед правительством за уплату податей; сама заведывает полициею: судит сама всякое воровство, решает все споры первой инстанции. Сама на себя налагает налоги для внутренних расходов и общественных работ; имеет своих выборных, одним словом, устроенное в себе общество во всей внутренней его полноте, но вместе с тем совершенно подчиненное правительству.
«Эти общины составляют небольшие республики, имеющие в себе почти все, чтó нужно для общественной жизни. Оне умеют устоять там, где все падает; династия за династией, революция за революцией, победитель за победителем проходят мимо, а сельская община все та же. Во время военной тревоги оне все вместе уходят с своим скотом в укрепленные места. Неприятель проходит мимо; если же разобьет вооруженную общину, то она рассеивается по соседним общинам и, как скоро настанет спокойствие, снова возвращается на свои прежние места. Если беспорядки длились долго, то часто возвращается на пепелища своих предков второе, третье поколенье. Сыновья займут места своих отцов; в том же порядке снова строятся дома, каждый занимает родовой участок земли и т.д. Всякая община в распоряжении головы (headman), должности теперь наследственной; он более представитель народа, чем правительства, хотя прямо и зависит от него. Он отвечает за все обязательства общины и т.д.
Все эти внутренние дела общины совершаются публично на площади или на месте, устроенном для этого, и ничто не решается иначе, как с свободного совещания с поселянами. Все права существуют только сообща, и никто не может располагать своею землею без общего согласия». Сообщено Д.А. Волуевым.
(7) Rambles and recollections of an Indian official by Lieutenant-colonel W. H. Sleeman. Извлечение из этой книги помещено в Revue Britannique. 1845. Février № 2. стран. 313. Слиман рассказывает о колдуньях, которые высасывают кровь из людей; народ зашивает их в мешки и бросает в воду; но оне, по мнению народа, заговаривают воду и не тонут в ней. У нас следы подобного суеверия видны из 4-го слова Серапиона, который восставал против него в XIII веке. (Творения Святых Отцев в Русском переводе. Год первый. Книжка 3. 1843. стран. 202.)
(8) Слиман приводит сожжение вдовы, им виденное. Свидетельство Ибн-Фоцлана в Истор. Госуд. Росс. Т. 8. Примеч. стран. 135.
(9) La Reconaissance de Sacountala, drame de Calidasa, trad. par Chézy. Paris. 1832 стран. 130.
(10) Indische Alterthumskunde von Christian Lassen. 3 Bände. Bonn. 1847-1858.
(11) Софийский Временник. T. 2. стран. 145 – 164. Библиотека Главного Московского Архива Министерства Иностранных дел владеет печатным экземпляром Софийского Временника, где все восточные слова, приводимые путешественником, объяснены по-Русски Г. Ярцовым.
(12) О Лебедеве немного слов в Словаре светских писателей у Митрополита Евгения Т. 2. стран. 4. Он несколько лет был в Ост-Индии при Ост-Индской компании, сочинил и издал на Русском языке: Беспристрастное сокращение систем Восточной Индии Брамгенов, священных обрядов их и народных обычаев. 3 части. 1805.
(13) De lingua Rossica ex eadem cum Samscradamica matre orientali prognata. Auctore Conr. Gott. Anton. 1810.
(14) О сходстве Санскритского языка с Русским. Поднесено И. Р. Академии. Перевел с Франц. Павел Фрейганг. СПб. 1811. Есть еще рассуждение Борзенкова, Профессора Харьковского Университета, напечатанное в трудах Харьковского Общества: О происхождении языков Славянского и Сарматского от Мидского и о сходстве оных с языком Санскритским.
(15) Vergleichende Grammatik des Sanskrit, Send, Griechischen, Lateinischen, Littauischen, Altslawischen, Gothischen und Deutschen, von Franz Bopp. Zweite, gänzlich umgearbeitete Ausgabe. Berlin. 1856-1858.
(16) О Русском полногласии П.А. Лавровского. В прибавлениях к V выпуску известий И. Академии Наук. Материалы для Словаря и Грамматики. Т. V. 13 – 15.
(17) Вот еще некоторые слова, свидетельствующие о том, как буква а из Санскритского переходит у нас в букву е:
Слова, свидетельствующие полногласие: барами – ношу, вагана – летать, варага – свинья (боров у нас объясняется из санскритского слова), вигава – вдова, дадгату – дать, данам – подарок, дарана – дар, кабала – голова (кабала? кабалить?), нагна – нагий, сумана (жито) – семя и проч. – О полногласии заметил М.А. Максимовичь на 135 и 139 стран. своего сочинения. История древней Русской Словесности. Книга первая. Киев. 1839. Полнее и определеннее развил он эту мысль в своем сочинении: Начатки Русской Филологии. Киев. 1848. – Касательно влияния Финского на наш язык, Добровский выразил свое мнение в первом издании: Entwurf zum Etymologikon стран. 74. Востоков приводит мнение Добровского, не соглашаясь с ним, в своем рассуждении о Славянском языке, напечатанном в Трудах Общества Л. Р. С. часть XVII. 1820. стран. 42.
Г. Петров, в своем рассуждении: О свойствах Санскритского языка (Журнал Минист. народного просвещения 1842. Март. стран. 191), указывает на форму местного надежа: рупэ – в виде, нагарэ – в городе. Замечательно, что это употребление местного падежа без предлога, встречающееся только в нашем древнем языке, есть и в Санскритском.
Об употреблении местоимения свой во всех трех лицах см. Kritische Grammatik der Sanskrita-Sprache von Franz Bopp. Berlin. 1834. стран. 36. § 264. Это исконная особенность Славянского языка, которая сохранилась в переводе Евангелия. Об этом см. Добровско¬го Грамматику Славянского наречия т. III. стран. 24 – 29.
Нельзя не заметить, что Зендский и Санскритский языки совокупно объясняют первоначальные формы нашего, и, обратно, наш язык содействует к объяснению сродства в их формах. Например, наше его и свой соответствуют Зендскому гва и Санскритскому sva. Самое произношение Русское ево содействует к объяснению.
В Рассуждении Г-на Каткова: Об элементах и формах Славяно-Русского языка, находится много прекрасных исследований относительно сродства нашего языка с Санскритским. Может быть, автор держится иногда слишком Бопповой системы и, чтобы дойти до нашего слова, заставляет его долго странствовать через все языки Индо-Европейской отрасли до тех пор, пока оно не явится в нашем. Но с другой стороны, нельзя укорить автора в том, что он верен методе своего учителя. Многие формы и изменения слов в нашем языке весьма удачно объяснены из Санскритских. Виден зародыш будущего самобытного воззрения.
Сюда следует еще присоединить: сочинения А.Ф. Гильфердинга: О сродстве языка Славянского с Санскритским. СПб. 1853. – Об отношении языка Славянского к языкам родственным. Москва. 1853. – Санскрито-Русский Словарь, К.А. Коссовича. Издание 2-го Отделения Имп. Академии Наук. 1854 – 1856. Три тетради. – Сравнение Русских слов с Санскритскими. А.С. Хомякова. СПб. 1855. – Die Wurzeln des Altslovenischen von Franz Miklosich. Wien. 1857. – Lexiologie Indoeuropéеnne ou essai sur la science des mots sanskrits, grecs, latins, français, lithuaniens, russes, allemands, anglais, etc. par H. J. Chavée. Paris. 1849.
(18) Рассуждение о ересях и расколах, соч. Н. Руднева. Москва. 1838. стран. 12.
(19) Сведения о поклонении огню у наших предков собраны у Г-на Касторского в его Начертании Славянской Мифологии стран. 158 и д.
(20) Ueber die Keilinschriften der ersten und zweiten Gattung, von Lassen und Westergaard. Bonn. 1845. стран. 16. «Слово бага означает бога: это значение подходит к смыслу всюду, где ни встречается в надписях. Зенд его не знает, сколько мне известно, в этом значении. Соответственное Санскритское слово: бага означает бога Чиву (или Сиву), потом одного из 12-ти богов солнечных, которые не имеют никакого отношения к древне-персидскому бага. Есть в Санскритском существительное, которого знаменование подходит к древне-Персидскому именованию бога: бага значит по-Санскритски счастливый жребий, счастие, божественную силу. Багават, блаженный, святой, ча¬сто придается, как эпитет, к богам высшим. Это значение встречается также и в древне-Персидском имени: Багапатис, чтó значит господин счастия (*); βαγᾶιοσ, кажется, значит счастливый. Разумеется, Сла¬вянское наименование Бога должно также идти в сравнение».
(21) Ворр. Gramm. der Sanskrit-Sprache. стран. 125. Его же Vergleichende Grammatik, стран. 295. 297. 304.
(22) Словá, большею частию, взяты из словаря, приложенного к Клейкерову переводу Зендавесты; некоторые из Бопповой грамматики.
(23) Vendidad Sade. Die heiligen Schriften Zoroaster’s Yaçna, Vispered und Vendidad. Nach den lithographirten Ausgaben von Paris und Bombay mit Index und Glossar herausgegeben von Dr Hermann Brockhaus, ord. Prof. der orientalischen Sprachen an der Universität Leip¬zig. Leipzig. 1850. – Zend-avesta ou plutôt Zen-daschta expliqué d’après un principe tout-à-fait nouveau par Ignace Pietraszewski. Premier volume. Chapitre 1-VIII du Vendidad. Berlin. 1858.
(24) Dissertation sur les antiquités de Russie, contenant l’ancienne mythologie, les rites paiens, les fêtes sacrées, les jeuxs ou ludi, les oracles, l’ancienne musique, les instrumens de musique villageoise, les coutumes, les cérémonies, l’habillement, les divertissemens de village, les mariages, les funérailles, l’hospitalité nationale, les repas etc. des Russes, comparés avec les mêmes objets chez les anciens, et particulièrement chez les Grecs, par Matthieu Guthrie. St Petersbourg. 1795.
(25) Молиться в рощеньи или у воды – запрещает Владимиров Устав о церковных судах. (Кар. т. I. прим. 506. – т. I. стран. 92). Оттфрид Миллер очень затрудняется, как разрешить эту загадку. См. его Geschichte der griechischen Literatur. т. I. стран. 43. Мицкевичь производит даже имя Фракии от нашего слова: драка, намекая тем на воинственный характер Фракийцев и на происхождение от них бога воины Арея.
(26) Относительно Зефира, что он у Гомера северный ветер, а не южный, первый заметил Роберт Вуд: это одно из доказательств, на которых он основал Малоазийское происхождение Гомера.
Словно два быстрые ветра волнуют понт многорыбный,
Шумный Борей и Зефир, кои из Фракии дуя,
Вдруг налетают, свирепые...
(Илиады П. IX, 3 – 5).
«Зефир называется у Гомера ветром сильно-дующим, бурным, свистящим, мокрым: он приносит дождь или снег». Robert Wood’s Versuch ueber das Original-genie des Homers. Aus dem Englischen. Fr. am Mayn. 1773. стран. 88.
Буква ф Греческая при буквах с и т переходит у нас в букву в, и обратно. Примеры: просфора – просвира, Матфей – Матвей, Святослав – Сфентослав, свет – φάος, свой – σφὸς. Сближение зефира с севером подало повод журнальным забавникам к шуткам и глумлению, которые до сих пор продолжаются; но им, кажется, нет дела ни до Гомера, ни до филологии.
(27) См. О. Миллера стран. 27 и 28. То же о сходстве припевов Греческих с нашими заметил И.М. Снегирев.
(28) Вот древнейшее описание Греческого сельского хора в изображении щита Ахиллова (Илиады П. XVIII. стих. 591 – 605).
Юноши тут и цветущие девы, желанные многим,
Пляшут, в хор круговидный любезно сплетяся руками.
Девы в одежды льняные и легкие, отроки в ризы
Светло одеты, и их чистотою как маслом блистают;
Тех венки из цветов, прелестные, всех украшают;
Сих золотые ножи, на ремнях чрез плечо серебристых.
Пляшут они, и ногами искусными то закружатся,
Столь же легко, как в стану колесо под рукою испытной,
Если скудельник его испытует, легко ли кружится;
То разовьются и пляшут рядами, одни за другими.
Купа селян окружает пленительный хор, и сердечно
Им восхищается; два среди круга их головоходы,
Пение в лад начиная, чудесно вертятся в средине.
(29) Заметим некоторые сходства между оборотами, выражениями и описаниями у Гомера, и в наших эпических песнях.
Обилие частиц, показывающих детство и свежесть народного языка; по-Гречески: ϰαὶ, ὡς, δε, τε, ὡς δ’δτε, – по-Русски: а и (а и будет день), как, как бы, соответ¬ствующее Греческому ὡς; частица а все соединяет в наших песнях, как Гомерово ϰαὶ.
Плеоназмы: под именем плеоназма я разумею два синонима с легким оттенком; иногда один из них ставится в форме отрицательной. Например: «И все молодцы закручинились, закручинилися и запечалялися». – Или:
Только я Владимир Князь холост хожу,
А и холост я хожу, не женат гуляю.
У Гомера: ἀγορήσατο ϰαὶ μετέειπεν (ἀγοράομαι – говорю к собранию, μετάφημι– говорю ко многим). – οἱ δ’ ἄλλοι φύγομεν ϑάνατόν τε μόρον τε (мы с другими убежали смерти-то жребия). Одисс. П. IX. 207, – ταμίη δε μι’οἴη (домоправительница одна единая). Од. XII, 37. – πιφαυσϰόμενος φάτο μῦϑον (говоря молвил слово). – Ἀυτὰρ ἐπεὶ ῤ ἤγερϑεν, όμηγερέες τ’ ἐγένοντο. XXIV П. 790. (И лишь только собрались и явились все вместе собран¬ными). – ἄγριος οὐδὲ δίϰαιος (дикой человек, необразован¬ный). – μίνυνϑα περ ὄυτι μαλα δὴν (мало так – не много) и проч.
Оборот отрицательный вместо утвердительного. В песнях Русских: Василий не ослушался; Добрынюшка не ослушался. У Гомера: ὀνϰ ἀπίϑησε, которое Гнедичь, к сожалению, переводил оборотом утвердительным.
Повторение одного и того же стиха или полустиха:
Резвы ноги подломилися,
Подломились ее ноженьки резвые.
Или:
Только я Владимир Князь холост хожу,
А и холост я хожу, не женат гуляю.
XX П. Ил. стр. 371, 372.
Я на Пелида иду, хоть огню его руки подобны,
Руки подобны огню, а душа и могучесть железу.
Может быть, таких оборотов, признаков языка устного, каким сочинена была Илиада – было и много в прежней Илиаде; но они уступили переменам ученой школы критиков, которая уже заботилась о письменном языке.
Некоторые выражения нельзя лучше передать, как подобными выражениями из наших эпических песен. Вот примеры: ὑπὸ γούνατ’ἔλυσεν – λύτο γούνατα – разрешились колена (слово в слово) – из Русской песни: подломились колена (резвы ноги). – βίη Ἑλένοιο ἄναϰτος (сила Елена вождя): у нас – сила богатырь, сила Елен, сила Геркулес (по-Гречески родительный падеж, у нас именительный, или притяжательное прилагательное: сила Еленова, сила Ираклова).– ἔπος τ’ ἔφατο – молвил слово. – ϰαὶ μὲ γλυϰὺς ἵμερος αἱρεῖ – и взяло меня желание сладкое. У Кирши Данилова:
.... взяло Добрыню пуще острого ножа
По его по сердцу богатырскому.
Гнедичь перевел: вожделением сладким пылаю. – νηλέες ἦμαρ, ϰαϰὸν ἦμαρ, dies altra, – черный день, злой день – злыдни.
В песне: Соловей Будимировичь, так описано внутреннее украшение терема:
На небе солнце, в тереме солнце;
На небе месяц, в тереме месяц;
На небе звезды, в тереме звезды;
На небе заря, в тереме заря -
И вся красота поднебесная.
В Одиссее дом Менелая описан подобным же образом (П. IV. 45. 46):
Ἀυτοὺς δ’ εἰσῆγον ϑεῖον δόμον. οἱ δὲ ἰὸόντες
Θαύμαζον ϰατὰ δώμα Διοτρεφέος βασιλῆος.
Ωστε γὰρ ἡελίου αἴγλη πέλεν ἠὲ σελήνης
Δώμα ϰαϑ’ ὑψερεφὲς Μενελάου ϰυδαλίμοιο.
«Их ввели в дивный дом, и, посмотрев, удивились они дому царя боговоспитанного: ибо свет¬лость солнца и луны была в высоком доме славного Менелая».
В XIX песне Илиады (ст. 400) Ахилл обра¬щает речь к коням своим, и Ксанф отвечает ему:
Рек он; как вдруг под упряжью конь взговорил бурноногий,
Ксанф, понуривши морду и пышною гривой своею,
Выпавшей вон из ярма, досягнув до земли, провещал он.
В песне: Иван гостиной сын, Иван говорит к своему коню, и конь ему отвечает:
Провещится ему добрый конь бурочко,
Косматочко, троелеточко,
Человеческим Русским языком.
В 4-ой песне Илиады (ст. 112) так описано стреляние из лука:
Лук сей блестящий стрелец, натянувши, искусно изладил,
К долу склонив; и щитами его заградила дружина,
…
Пандар же крышу колчанную поднял и выволок стрéлу,
Новую стрéлу крылатую, черных страданий источник.
Скоро к тугой тетиве приспособил он горькую стрéлу
И, обет сотворя луконосцу Ликийскому, Фебу,
Агнцев ему первородных принесть знаменитую жертву,
В отческой дом возвратяся, в священные Зелии стены:
Разом повлек и пернатой ушки и воловую жилу;
Жилу привлек до сосца, и до лука железо пернатой;
И едва круговидный огромный свой лук изогнул он,
Рог заскрыпел, тетива загудела, и прянула стрелка
Остроконечная, жадная в сонмы влететь сопротивных.
Кирши Данилова стран. 217 из песни: Поток Михайло Иванович:
...вынимает он Поток
Из налушна свой тугой луг,
Из колчана вынимал калену стрелу,
И берет он тугой лук в руку левую,
Калену стрелу в правую,
Накладывает на тетивочку шелковую,
Потянул он тугой лук за ухо,
Калену стрелу семи четвертей,
Заскрыпели полосы булатные,
И завыли рога у туга лука.
В другом месте (стран. 62) – после такого же описания следуют стихи:
А спела ведь тетивка у туга лука,
Звыла да пошла калена стрела.
Г. Буслаев напрасно толкует слово: спела, как будто бы поет тетива. Спелá значит поспела, быстра.
(30) Умирающий Гладиатор, статуя в Музее Капитолийском, прославленная стихами Байрона, представляет тип Славянский. Мицкевичь, первый, осмелился это высказать. Важнейшее доказательство, разумеется, самое лицо, носящее на себе явные признаки Славянского, скажу, даже Русского образа. Кроме того, должно еще обратить внимание на витую жгутом, или веревочкой, повязку около шеи. Винкельман и Феа объясняли это различным образом: всего более остановились на том мнении, что этой веревкою обвязывали себе шею глашатаи, чтобы предохранить жилы шеи во время крика, который должны были издавать они. Объяснение натянутое! Не есть ли это наша гривна? Образцы гривен, находимых у нас, также виты веревкой; гривна также плотно прилегала к шее: доказательством тому служит гривна Георгия, отрока Борисова. Убийцы, чтобы снять ее, должны были разрубить ему шею.
К числу Славянских типов, завещанных нам древними, должно еще отнести Точильщика в трибуне Флорентийской, голову Дака в Ватикане (Braccio nuovo), которой невольно кланяешься, как будто голове своего земляка, когда ее видишь, и фигуры Даков пленных на барельефах Траяновой колонны. Лицо Сократа странным образом носит на себе также тип Славянский. Прическа Капитолийского мальчика, известного под именем Fedele del Campidoglio, который вынимает занозу из ноги, напоминает очень Русскую прическу. Все эти остатки древности должны быть преимущественно собственностью наших музеев, как завещание от древних нашему будущему народному искусству.
(31) Сочинение Апендини, вышедшее в Рагузе в 1810 году, переведено с Италиянского покойным А.С. Шишковым и напечатано в XIII томе его сочинений и переводов.
(32) Александр Ходзько объясняет Ликийскую надпись, найденную в 1841 году Г. Феллосом, таким образом: «Уваяно граб сей памяти, гранавиты Седареием Пана чадом, про себя, для е Велады увой (убылей) и чаду муяляю». А.С. Хомяков точно так же объяснял Ликийские надписи посредством Славянского языка; но, к сожалению, не издал своего объяснения, которое иным показалось только что странным.
(33) Опыт о ближайшем сродстве языка Славяно-Российского с Греческим. Соч. Пресвитером Константином Экономидом. Пер. Меглицкого. СПб. 1828. т. I. Предисловия стран. XIV. Прибавлю еще замечательные слова Экономида, которыми решается загадка о первоначальной Греческой Поэзии. «Славянский язык есть самый сродный с языком отборных так названных Фракийцев и братьев его, т.е. с древним Иллирийским, Пафлагонским, Фригийским, Дарданским и другими диалектами того языка, который прежде называли мы вообще Фрако-Иллирийским и который также относится к Фрако-Пеласгийскому, и сего-то языка образования должно искать не столько на Геликоне Омировых Муз, сколько на Олимпе Мизии и Фригии, и на Ливифрах Фракии, где воспитывался впоследствии Орфей». (стран. XCIX-СIII).
(34) Основание всеобщей Словесности и происхождение Русского языка. А.О. Готтес. СПб. 1844. стран. 33.
(35) Об этом Римском мiре (ϰόσμος, mundus) говорит Плутарх в жизнеописании Ромула. гл. XI.
(36) О суевериях, касающихся птиц, можно видеть в Иоанне Экзархе Болгарском, изд. Калайдовича, стран. 211: воронограй, куроклик, поточник разных птиц, сорока пощекочет, дятел, желна. Также в слове св. Кирилла О злых дусех (Москвит. 1844. №. I. стр. 242): «Веруем в поткы и в датля и в вороны и в синици. Коли где хощем поити, кото¬рая переди пограеть, то станем послушающе, правая ли или левая; лидаще ны пограет по нашей мысле, то мы к собе глаголем: добро ны потка си, добро, добро ны кажеть, ркуще окаяннии, чи не Бог той потке указал добро нам поведати». – В Уставе Владимировом говорится также о птицах: «Поткы не видяху камо летети».
Известна у нас пословица: кто женится в Мае, будет маяться. Овидий в своих Fasti (lib. V. 489. 490) приводит такую же пословицу Римскую:
Hac quoque de causa, si te proverbia tangunt,
Mense malas Maio nubere vulgus ait.
В шестой книге (155 – 160) Овидий рассказывает, как кормилицы ограждают детей противу зловредных птиц, которые впиваются им в щеки и изменяют цвет лица их. Кормилица терновою лозою касается три раза верей дверных и порога, кропит их водою и кладет сырую внутренность двухмесячного поросенка, приговаривая птицам, и оне уже не прилетают.
(37) У Ливия кн. I. гл. IX. Читаем: «Romulus ludos ex industria parat, Neptuno Equestri solennes: Consualia vocat». У комментатора читаем: «Idem Neptunus dictus Romanis Consus (unde Consualia ludi, qui postea Circenses a circo maximo appellati), quo nomine alii putant designari ἵππιον equestrem (non adjecta ratione)».
(38) Bola seu Vola, vetus oppidum Latii in Aequis, по словарю Форчеллини. Bolanus, seu Volanus, ad Bolam pertinens. В IX Сатире 1-й книги Горация, место до-вольно трудное: O te, Bolane, cerebri felicem! объяс¬няется отсюда. Волан, житель Воли, селения, которого жители отличались простотою нравов. Древность этого селения засвидетельствована Виргилием, который упоминает об нем в предсказании Анхиза Энею (Энеи¬ды П. VI. ст. 776).
(39) Собеседник любителей Российского слова, ч. VII. (143 – 161). У автора есть много остроумных замечаний, например: costa (ребро), corbis (короб), meta (мета), suadeo (советую), у нас имеют корень в словах: кость, кора, мечу, вещаю; fistula (трубоч¬ка), graculus (ворона), nebula (туман), oculus (глаз) явно уменьшительные имена, которых подлинные у нас в словах: свист, грач, небо, око.
(40) Г. Павский в своих Филологических Наблюдениях указал на многие сходства в формах Латинских, Русских и древне-Славянских.
Вот еще к соображению некоторые слова, указы¬вающие на нашу любовь к букве в: ветхий – vetus, греч. ἓτος – год; вдова – vidua; ὓδας – вода; ἓλϰω – влеку; ὓψος – высота.
Имя Иоанна Ἰοάννης, Jeān, John, Johann, Juan (Хуан по-Испански), Joào (по-Португальски).
Овидий (Fasti Кн. V, ст. 481, 482) так объясняет перемену слова Remuria в Lemuria:
Aspera mutata est in lenem tempore longo
Litera, qua toto nomine prima fuit.
Смягчение буквы p в букву л у нас заметно в простонародном произношении многих слов, заимствованных из иностранного, например: секлетарь, колидор, фалейтор. Это говорит в пользу мягкости народного уха. Теперешние Римляне не подошли бы под объяснение Овидиево. Они любят очень звук r, и везде, где только могут, заменяют им мягкий l.
(41) Staroitalia Slavjanska. Sepsal Ian Kollar. Ve Vidni. 1853. Древняя Италия Славянская, или свидетельства и доказательства стихий Славянских в географии, истории и баснословии, особенно же в речи и в словесности древнейших Италиянских и соседних племен, из которых видим, что между первобытными насельниками и жителями этой страны и Славяне были многочисленнее других. Написал Иван Коллар. В Вене. Не можем не пожалеть, что до сих пор не сделано значительного извлечения из этого великого труда.
(42) Исследование А.Д. Черткова: О языке Пелазгов, населивших Италию, и сравнение его с древне-Славянским напечатано в 23-й книжке Временника Импер. Московского Общества Истории и Древностей Российских и вышло также особо в 1855 году.
(43) Славянские Древности, пер. Бодянского. т. I. стран. 86.
(44) При долине стоит гай.
(45) Diefenbach. Celtica I. Stuttg. 1839. стран. 160.
(46) Beiträge zur vergleichenden Sprachforschung aus dem Gebiete der Arischen, Celtischen und Slavischen Sprachen herausgegeben von A. Kuhn und A. Schleicher. Erster Band. Berlin. 1858.
(47) Слав. Древн. т. I. 86, 87. Шафарик при¬водит еще слова: ausahriggs – серга, усерязь; kaldiggs – кладязь, колодязь; garazds – горазд (в смысле красноречив). Я прибавил некоторые из Готфской Библии, изд. Цаном в Вейссенфельсе (1805). Замечатель¬но, как слово усерязь может объясниться из готфского: auso, ухо, и riggs, может быть, сходного с Немецким Ring. Замечательно также, что slawan по-Готфски значит молчать.
(48) Приведено из Готфской Библии Ulfilas Gothische Bibelübersetzung, Weissenfels.1805. Лук. гл. 9. Матф. гл. 6. Замечу мимоходом: слово Frauja, означающее господина на Готфском языке, одного происхождения с словом frija, frey, свободный. Из этого видно, что понятие о свободе соединялось у древнего Германца с понятием о господстве над другим. Вторая часть этого издания, содержащая грамматику и словарь Готфского языка, особенно богата материалами для решения нашего вопроса. Здесь, между прочим, в словах: laikan (прыгать), bilaikan (насмехаться), bilailaikan, насмеялись, можно найти объяснение происхождению нашего народного инструмента балалайки.
(49) Vergleichendes Wörterbuch der Gothischen Sprache von Dr Lorenz Diefenbach. 2 Bde. Fr. am Main. 1846-1851.
(50) Немецкие буквы v и f соответствуют на¬шей букве п во многих словах нашего языка и других языков той же отрасли. Приведу примеры: voll – полный, Fasten – пост, Faust – пясть, fünf – пять, Feld – поле, Feder – перо, Frage – прос (спрос), fallen – падать (пал), flach – плоский (plat), fort – прочь; частица ver соответствует нашей частице при и пере, как видно из слов: verlachen – пересмеивать, verändern – переменять, verachten – презирать; предлог vor – предлогу перед. Немец из Греческого ποὺς сделал Fuss, из Латинского piscis (по-Италиянски pesсе) сделал Fisch. Всеми этими примерами объясняется, как Volk и полк одно и то же.
(51) См. в Материалах для Сравнит. и Объяснительного Словаря Русского языка. Л. 1.
(52) См. в Материалах для Истории просвещения в России Кеппена, т. 3. статью: О происхождении, языке и литературе Литовских народов, стран. 169, 173 и 177. Латышский язык, по мнению Ватсона, содержит 3/6 Славянских слов, 1/6 Готских, 1/6 Финских, 1/6 Немецких. Литовский: 4/6 Славянских слов, 2/6 Готских, Финских и Немецких слов.
(53) Wörterbuch der Littauischen Sprache von Nesselmann. Complett in einem Bande. Königsberg. 1850. – Handbuch der Littauischen Sprache von Schleicher. Prag. 1856. – Отчеты второму отделению И. Академии Наук о филологическом путешествии по западным краям России кандидата С.П. Микуцкого, печатанные в Известиях с 1855 года и Проба Литовско-Русского Сло¬варя его же в т. III. Известий, лист 11-й. Шлейхер в своей истории Славянского языка делит ее на пять периодов: первый называет он Индо-Германским (?), второй Славяно-Германским, третий Славянско-Леттским, четвертый Славянским общим и пятый Сла¬вянским, уже разделенным на наречия. Только последний период относит он собственно к историче¬скому времени. Два периода, Славяно-Германский и Славяно-Леттский, требуют еще особенного исследования. См. Beiträge zur vergleichenden Sprachforschung auf dem Gebiete der Arischen, Celtichen und Slawischen Sprachen hg. von Kuhn und Schleicher. Erster Band. Berlin. 1858. Kurzer Abriss der Geschichte der Slawi¬schen Sprache (1 – 29).
(54) Hebräisches Wurzelwörterbuch nebst drei Anhängen von Ernst Meier. Mannheim. 1846. Principes d’Etymologie naturelle basés sur les origines des langues sémitico-sanscrites par H. J. F. Parrat, ancien Professeur. Paris. 1851.
(55) Можно заметить еще, что Шафарик и Палацкий находят в неправильном и свободном размере всех древних Славянских песен, в том числе и наших, соотношение с подобным размером у племени Семитического, особенно у Евреев, в противоположность строго-правильному размеру Индо-Европейскому. См. Введение их к изданию Gedichte aus Böhmens Vorzeit. 1845. Prag. стран. 33.
(56) Мнение мое о нашей особенной способности подделываться под звуки иных народов, заключающейся в гибкости и разнообразии звуков нашего языка, встретило противоречия в некоторых слушателях. Говорили, что эта способность зависит не от языка, а от нашей привычки обращаться издетства с иностранцами. В таком случае и всякий иной народ мог бы обнаружить такую же способность. Против этого возражения я мог бы привести многие примеры Русских простолюдинов, которые, выехав за границу с исключительным знанием своего языка и уже в известном возрасте, приобретали такое практическое знание языков чуждых, которое удивляло иностранцев. Напротив, взгляните у нас на Англичан, Французов, Немцев, которые век свой живут с Русскими, не с Русскими, редко употребляющими свой язык, а с Русскими коренными, с простолюдинами: как часто после многих лет пребывания в России они yезжают из нее, едва умея два слова сказать по-Русски. Не говорю уже о том, что выговора никогда осилить они не могут, тогда как Русские простолюдины за границей легко перенимают самый народный выговор. Такою способностью отличались Русские еще в самой глубокой древности. Припомним Киевлянина, который, еще при Ольге и Святославе, обманывает Печенегов их языком. (Он же изиде из града с уздою и ристаше сквозе Печенеги, глаголя: не видели коня никто же? бе бо умея Печенежски, и мняхуть и´ своего). – Можно доказать самым разбором букв нашего языка, что в нем заключается эта коренная способность, а не в случайной причине детской при¬вычки, принадлежащей исключительно, и то к сожалению, привилегированному классу общества. У нас гласные разделяются на твердые и мягкие, которых звук особенно слышен в слогах: ла и ля. Западные народы имеют только средний звук между этими двумя, звук 1а. От средины своей они никак не в со-стоянии перейти к нашим крайностям в звуке, тогда как мы, владея крайностями звука, легко уловляем средину. К нашему звуку ла подходит отчасти звук Италиянский по Римскому произношению, например в выражении: alla guerra; а к звуку ля Испанское llа, которое изо всех народов Европейских может только выговорить Русский, да Поляк. В согласных у нас также большое разнообразие, тогда как у других Европейских народов некоторые отсутствуют. Для Немца ж недоступно, б и п он смешивает, д и т также. Замечательно, что в Немецких грамматиках б и д мягкие буквы, а п и т твердые. Для Француза ц и ч не существуют. Известен анекдот о Французах, которых Неаполитанцы во время Вечерень Сицилийских узнавали потому, что они не могли выговорить буквы ч. Буква х недоступна ни Французу, ни Италиянцу, за исключением Тосканца, у которого она считается областным недостатком, ни Немцу. Она родная только Испанцу. Буквы б и в Испанском языке строго не различаются, а сливаются одна с другою; также и д из твердого переходит в звук подобный з, или Английскому th. А сколько у нас собственных звуков, которые для иностранцев Европейских вовсе недоступны! – Материальным богатством звуков языка мы, конечно, гораздо выше стоим, нежели все другие народы Запада. Так как язык есть внешнее выражение внутренних способностей народа, то должно думать, что это богатство материала обозначает и другое богатство внутренней силы, которая, конечно, еще в отраслях человеческой деятельности не далеко развита нами, сравнительно с другими народами, но в основе своей заправлена прочнее чем какая-нибудь другая.
(57) Возможность полного решения этой задачи зависит, конечно, от совокупных усилий Филологического факультета и от правильного в нем устроения наук филологических. Под именем сего последнего я разумею центральное положение Русской филологии, окруженной двоякою семьею: семьею племенною, ближайшею к ней, – Славянскою, и семьею всемiрною, – Санскрито-Европейскою. Необходимо для того введение языка Санскритского в преподавание (эта мысль была, к счастию, исполнена); необходимо изучение Греческого и Латинского языков в отношении к отечественному; необходимо, наконец, введение кафедры Еврейского и Арабского, языков семитических, чтобы определить отношение сих последних к отрасли Индо-Европейской. (Арабский язык был также введен в преподавание).
(58) Herder’s Ideen zur Geschichte der Menschheit. XVI. Buch. IV. Slawische Völker.
(59) Колларова Staroitalia Slavjanska стран. 2. Помпоний Сабин в комментарии к 164 стиху 1-й песни Георгик, объясняя слово traheae, говорит: «Traha agricolarum instrumentum a trahendo, Scythae appelaverunt sangi, sed et pulchrioris formae et supra glaciem utuntur». – «Трага, орудие земледельческое от слова traho, влеку, везу, у Скифов называлось санки, но в красивейшей форме они употребляют его и по льду».
(60) Bylazora Liv. lib. XLIV. с. XXVI. – Славянские Древности Шафарика. Перевод с Чешского О.М. Бодянского т. I. книга II. 117 – 122. – Его же Geschichte der Slawischen Sprachen und Literatur nach allen Mundarten. Ofen. 1829. 7 стран. – Слово Немецкое: Meth, заимствовано, конечно, у Славян вместе с самым напитком и указывает на мягкое произношение буквы д на конце слова. – Буква ы и теперь заменяется буквою и (у) у западных народов, которые не в состоянии произнести нашего твердого звука. Западный человек скажет и теперь буль вместо был как и тогда выговаривал Bustricius вместо Быстрица. Звук ы теперь недоступен для других Западных Славян, кроме Поляков.
(61) Грамматика языка Славянского по древнему наречию. Соч. Добровского. т. I. Предисловие. стр. 1.
(62) Рассуждение А.X. Востокова помещено в Трудах Общества Любителей Российской Словесности. Часть XVII. 1820. стран. 55 – 57.
(63) Рассуждение М.А. Максимовича помещено в Журнале Министерства Народного Просвещения. 1838, Март. – Формы раз и роз одинаково употребляются в нашем языке. Форма: вы, вместо из, приличнее нашему языку; но употребляется и форма из, по влиянию наречия Славяноцерковного. Вставка буквы л в словах: земля, журавль, корабль, пришла к нам также по этому влиянию; опущение же буквы л заметно в народном выговоре: корабь, журавь, земь в слове: наземь. Вставка д перед л есть точно одна из примет, довольно резко отличающих обе отрасли; но должно заметить, что у нас в простом выговоре и в древних памятниках встречается подобная вставка бук¬вы д перед буквою р, например в словах: нрав (ндрав), разрушити (раздрушити). Вставка буквы ж после р, назначенная приметою у Востокова, существует в наречиях Польском и Чешском, но не простирается на Словацкое. Вместо пещ и мощ, пец и моц, мы выговариваем печ и моч; но у нас существует и первая форма, по влиянию языка Славяноцерковного, существует и вторая в некоторых поднаречиях языка нашего, предпочитающих букву ц бук¬ве ч. Слово звезда остается за нами, но квет употребляется в наречии южнорусском. Форма тъ встречается только в древних памятниках. Пепел говорят Великороссияне; но попел есть форма южно-и-бело-русская. Птица и птаха равно употребительны. Мы более говорим: правая, чем десная: десница употребляется по влиянию языка Славяноцерковного. Еще подробнее Максимовичь исследовал вопрос в своих Начатках Русской Филологии. Киев. 1848.
(64) X песня в Сборнике Кирши Данилова, стран. 85. О женидьбе Князя Владимира.
(65) Летопись Несторова по Лавр. списку, стр. 3.
(66) Москвитян. 1842. № 9. стр. 175 и 176. Извлечено из Денницы, журнала, издававшегося Г. Дубровским на Русском и Польском языках.
(67) Славянские Древности Шафарика, т. I. книга II. стр. 111 и 112.
(68) Там же стран. 89.
(69) Подробное изложение этого предмета можно прочесть в 164 примечании к ученому труду А.Д. Черткова: О переводе Манассииной летописи на Славянский язык. 1842. Москва. стр. 123.
(70) «Отсюда же прямой вывод, что Русское наречие и в отношении полногласия, в полном смысле слова, занимает серединное место между двумя пре-дками: древнейшим, с одним поднятием гласных р̃̃ – л, остатки которого уцелели в наречии Древанском, и позднейшим с усилением р̃̃ и л в ра – ла, ро – ло, развившимся в наречиях за-Дунайских, в Чешском и Словацком». – «Эта вставка вторичного гласного звука сделала Русский язык серединным между языками родственными, удержавшими один гласный перед р – л, и родственными наречиями, употреб¬ляющими также один гласный звук только после р и л». – Заметим, что П.А. Лавровский в своем столько основательном рассуждении не обратил внимания на полногласие в некоторых Санскритских словах, простирающееся на другие согласные буквы кроме р и л, как было указано М.А. Максимовичем, и тем не связал системы полногласия, более всеобщей в Санскритском языке, с нашею более частною.
(71) Мысли об Истории Русского языка. И. Срезневского. (Читано на акте С.-Петербургского Университета, 8-го Февраля 1849 года). СПб. 1850. стран.13 и 22.
(72) Известна система гласных звуков, логически изложенная и объясненная у Беккера в его сочинении: Organismus der Sprache (стр. 35). Три основных гласных звука: i (горловая гласная), а (язычная) и у (губная); i и у два полюса, между которыми а средина – самый легкий и наиболее доступный звук для человека, с которого он и начинает. Беккер заметил, что в Немецком языке, первоначально в глаголах, переходы гласных букв обозначались рационально сими тремя основными звукам чтó и теперь видно в неправильных: binden, band, gebunden. Между i(и), а, у есть посредствующие звуки, а именно: е между i(и) и а, о между а и у. Из всех гласных звуков у есть самый определенный и потому переходит в соглас¬ную в, чтó особенно видно в Латинском языке. И так вот полная лестница гласных звуков:
I (И) А У
Е О
У нас, в выговоре Московском и всей образованной России, нельзя не заметить весьма правильного перехода гласных из одной в другую, в обратном движении по этой лестнице. Буква У не изменяется, по причине своей наибольшей определенности. Буква О везде наклоняется к А, где не имеет ударения. Буква А переходит в Е после согласных: ж, ч, ц, ш, щ, например: желею вместо жалею, час, чесы вместо часы, целую вместо цалую (в этом слове произношение даже осилило правописание: по этимологии: цаловать, потому что и по-Польски całowac; некоторые возвращаются теперь к этимологическому правописанию), шелун вместо шалун, сче(ще)стливый, вместо сча(ща)стливый, щевéль, вместо щавель. Буква Я, соответствующая А без ударения, также переходит в Е после согласных: в, л, м, н, п, р, с, т; примеры: вязать – везать, лягушка – легушка, помянуть – поменуть, понял – понел, пять, пяти – пети, ряд, рядить – редить, десять – десети, тянуть – тенуть. Буква б не соединяется у нас с буквою я, а из других наречий ia (я) переходит в ѣ: Польское bialy в наше: белый. В наречиях областных слышно: бягу, но у нас: бегу. Гласная Е без ударения переходит в И после почти всех согласных букв. На этом основано у нас правописание местоимения этот во множественном числе. Есть три рода правописания этого слова: 1) принятое Карамзиным эти во всех трех родах, основанное на нашем произношении, в котором е и ѣ после букв m переходят в и; здесь произношение осилило этимологию. 2) Правописание, принятое некоторыми писателями: эти для мужеского и среднего родов, как они, это для женского, как оне. В этом правописании видим мы произвольное стремление согласовать местоимение этот с местоимением он, тогда как они не одного происхождения. 3) Правописание, основанное на этимологии слова: этот. Различие между тот и этот состоит в одном прибавлении указательного междометия э, точно так, как вот и эвот. Отсюда ясно, что если основывать правописание на этимологии, то надобно писать для всех трех родов эте, соответственное те. – Рационально может быть принято: или первое правописание, основанное на деспотизме произношения, которое в слове, особенно принадлежащем устной речи, мо¬жет вторгнуться в правописание, – или третье, если правописание основать на строгом единстве этимологии. Я следовал сему последнему, о чем объявил в примечании к книге своей: Теория Поэзии; но теперь, передумав дело, охотно признаю правописание Карамзинское и следую ему, но рационально сознав его и основавшись на устном произношении.
Относительно согласных букв в нашем образованном выговоре, главный признак есть переход твердой согласной в соответствующую ей мягкую на конце слова: б в п (боп), в в ф (рукаф), д в т (горот), з в с (морос), ж в ш (муш), г в к (плук), г в х (бох).
(73) Это последует, разумеется, тогда, когда в нашем факультете будут кафедры восточных языков (они введены), языков Финского и Леттского.
(74) Слав. Древн. Шафар. т. 1. кн. II. стран. 239 – 240.
(75) Сочинение Шёгреня: Ueber die Finnische Sprache und ihre Literatur, vom D. A. J. Sjögren. St-Pet. 1821. стран. 49 – 54. Сочинение Г. Буткова: О Финских словах в Русском языке и о словах Русских и Финских, имеющих одинаковое значение. СПб. 1842. Из V-й части Трудов Российской Академии. Г. Бутков предлагает между прочим много весьма любопытных объяснений, например, для слóва: Арбуи, и других; но нельзя с ним согласиться, когда он словá: буй, гридень, див, вещий, кикахуть, котора и другие объясняет также из языка Финского.
(76) Финские имена урочищ приведены из предисловия Г. Буткова к тому же сочинению. Шафарик приводит имена северных рек на 220 стран. Слав. Древн. т. I. кн. II. Производство Москвы из Финского языка принадлежит Г-ну Бюргеру и было напечатано в Московском Вестнике. О Мокве, текущей в Боснии, говорит А.Д. Чертков в своем помянутом сочинении, стран. 124.
(77) Областные великорусские слова Финского происхождения. Замечания Профессора Я.К. Грота, т. II. Известий л. 1 и 2.
(78) Fabricius. Urkunden zur Geschichte des Fürstenthums Rügen. Stralsund. 1841. стран. 2. «Хотя мы Ругиев, упоминаемых древними, признаём за Германцев; но в народе, живущем на Рюгене, который с 800 года по Р.X. вступает в отношение к Датчанам и Франкам, признаём господство Славянской сущности». – Свидетельства Адама Бременского: IV. 225: Insularum quae Slavis adiacent insigniores accepimus tres. Fembre opposita Wagris. Altera est contra Wiltos posita, quam Rani vel Runi possident, fortissima Slavorum gens, extra quorum sententiam de publicis rebus nihil agi lex est, ita illi metuuntur propter familiaritatem Deorum, vel potius Demonum, quos maiori cultu prae caeteris venerantur. Ambae igitur hae insulae piratis et cruentis-simis latronibus plenae sunt, qui et nemini parcunt ex transeuntibus. Tertia est Semland contigua Ruzzis. – Гельмольда. I, 2: Sunt et insulae Baltei maris quae coluntur a Slavis... altera insula longe maior est, contra Vuilzos posita, quam incolunt Rani qui et Rugiani. I, 6: Rani sive Rugiani habitant in corde maris.
(79) Helmold. I. c. 53. Inter multiformia autem Sla¬vorum numina praepollet Zuantevith, deus terrae Rugianorum, utpote efficacior in responsis.
(80) Это мнение о вороге, или враге, как нарицательном имени всякого враждебного пришлеца в нашу землю, после превратившемся в имя собственное, было выражено М.А. Максимовичем в его сочинении: Откуда идет земля Русская? При этом мимоходом нельзя не заметить о Греческом наименовании Βάραγγος (Варангос). От чего вошла здесь буква н? Это явно объясняется Болгарским юсом и доказывает, что Болгаре, от которых, вероятно, перешло это имя к Грекам, произносили его в нос. Сюда же относится другое слово: Другарь, т.е. заменяющий кого-нибудь, викарий, слово Болгарское, которое у Греков пишется также с носовым звуком: Δρουγγάριος. Так еще наш Святослав перешел у Греков в Сфентослава. Вот Греческие доводы тому, что у Славянских Болгар носовые звуки, соответствующие юсам, существовали.
(81) См. Известия Визант. Истор. Стриттера. т. III. стран. 35 – 38. Прочие пороги: ессупи, сходно с Славянским: не спи; геландри (шумящий) означен только по-Русски: струвун – напрези, т.е. малый порог.
(82) Г. Гречь приводит в нашем языке Скандинавские слова языков Исландского, Датского и Шведского: röd – ряд, sina – сено, brynia – броня, gardr – город, torg – торг, laege – лекарь, miod – мед, morke – мрак; но все эти слова находятся в других Славянских наречиях, имеют корни и свои производные в нашем и сходство с словами в других языках, как, например, в Санскритском. Г. Протоиерей Сабинин в своем ученом и прекрасном исследовании: О происхождении наименований: Боярин и Болярин (Журнал Минист. народн. просвещ. 1837. Октябрь) также смешивает первоначальное родство с влиянием, которое могло быть позднее. В таком случае можно ограждать себя только Славянскими наречиями, за исключением Польского, куда могли войти слова Норманские по влиянию, которое было от Руси на многие области, отторженные впоследствии Польшею. Г. Сабинин слово: изба, производит от Исландского Hussbaer и Hussbae (гусбай, усбай); но производство избе находится в Несторовой летописи от истьба, истопка, т.е. топленый покой, в отличие от светлицы, которая всегда у нашего крестьянина холодная. Слова: котел и костер, по мнению Г. Сабинина, происходят от Исландских ketill и köstr; но котел существует и в Чешском, а костер явно имеет корень у нас в языке, в слове кость, и указывает на древний обычай сожигать кости умерших. Слова: груз и безмен, по мнению Ка-рамзина, Шведские: grus и besman. Но груз имеет у нас иное значение, нежели Шведское grus (кремнистый песок). Эти слова существуют и в Польском языке.
(83) См. в Мыслях об Истории Русского языка стран. 129 – 154.
(84) Материалы для сравнения Русского языка с Скандинавскими. Протоиерея С.К. Сабинина. В Материалах для Словаря и Грамматики, печатаемых при Известиях. т. 2. IX. Областные Великорусские слова, сходные со Скандинавскими. Замечания Профессора Я.К. Грота. Там же т. III. ст. IV.
(85) См. помянутое исследование Г. Сабинина стран. 43 и 44. Baer – город и menn – мужи. Этому соответствуют знатные люди острова Рюгена, о которых говорит Саксон Грамматик, называя их cives oppidani или optimates (См. Fabric. Urk. zur Gesch. d. F. Rugen, стран. 111). Heльзя не пожалеть, что хроника писана по-Латыни. Сколько драгоценых преданий уничтожено этим языком, который всюду навязывало внеш¬нее единство Римско-католическое, стирая народные краски с жизни и с Истории.
(86) О слове боярин исследование Венелина напечатано в Чтениях Моск. Общества Ист. и древностей Российских. 1847. Год третий. № 1.
(87) Сабинина стран. 50. Smaerd, parvitas, res parvi momenti, homo nauci.
(88) Id. стран. 46. Натянуто было бы, кажется, про¬изводить слово: гридень, от Чешского hrdina (человек гордый, герой) ač sĕ hrdinami zváti chcete (если вы хотите называться героями). Краледв. рукоп. (в песне Ярослав).
(89) Id. 47 – 49 стран. Г. Сабинин очень справедливо замечает, что имя Тиуна не всегда принимается у нас в летописях и грамотах в смысле судьи, но также и в смысле собирателя подати.
(90) Нельзя не заметить особенного свойства в нашем народе, который любит иногда осмыслить чужое слово и принимает его при этом условии. Сюда отно¬сятся: секуция – экзекуция, растеряция – ресторация, лежанец – дилижанс, обнимусь – омнибус, и другие.
(91) Последние два производства принадлежат Барону Розенкампфу, говорящему об них в своем сочинении: О Кормчей книге. Впрочем, иные производят слово: метник или метельник от меты, знака, буквы. Карамзин производил слово: вервь (округ и веревка, которою, вероятно, отмерялся он), от Шведского hwarf; но hwarf по-Шведски значит: раз, порядок, слой, а значения веревки и округа не имеет.
(92) Knut – по-Шведски узел, Нем. Knoten; fâ knute – быть биту кнутом; ge knut – бить кнутом. Производные: knutig, knotig, узловатый, knyta, knüpfen, завязывать и проч. Замечательно, что это слово оставалось у нас в своей чужой Скандинавской форме, как пришлое к нам. Народ не хотел никогда осмыслять его.
(93) Шведско-Русский Словарь, по Высочайшему повелению составленный при Статс-Секретариате великого княжества Финляндского. Две части. Гельсингфорс. 1846 – 1847.
(94) Опыт сравнительной грамматики Славянских языков по четырем главным наречиям: Церковно-Славянскому, Велико-Российскому, Чешскому (Богемско¬му) и Польскому, составленный В. Полевым. Имя существительное. Дерпт. 1851. Смотри об этом труде статью в Известиях Академии. Т. I. л. 4. Труды по сравнительной грамматике Славянских наречий. – Vergleichende Grammatik der Slavischen Sprachen von Fr. Miklosich. Erster Band. Lautlehre. 1852. Dritter Band. Formenlehre. 1856. – Второй том еще не вышел.
(95) Словарь языка Словеньского шести главных наречии: Русьскаго, Бльгарьскаго, Црькъвьнаго, Срьбьскаго, Чешьскаго и Польскаго, съставил Иосиф Фран¬та Шумавьскыи. Часть прьвая Немьцьско (!) – Словеньская. Прага. 1857. Вышло только два выпуска.
(96) Областные великорусские слова восточного происхождения. Замечания к Опыту областного Велико-русского Словаря. В.В. Григорьева. В Материалах для Словаря, издаваемых при известиях ЛЛ. I, II и III и окончание той же статьи Л. V. – Объяснение Русских слов, сходных со словами восточных языков. Профессора Мирзы А.К. Казембека. Там же ЛЛ. II и III, и окончание той же статьи Л. V. – Список некоторых велико-русских слов, сродных или сходных с восточными. Профессора П.Я. Петрова. Там же Л. VI. – Областные великорусские слова, заимствованные от Монголов и Калмыков. Там же. Л. XIII.
Степан Шевырёв
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
