Сашке идет второй год. Правда, еще совсем мало второго, каких-нибудь два месяца, но это уже вполне взрослый, самостоятельный человек. Его, например, не надо водить за ручку, больше того: ему даже не нравится, когда пятилетняя сестренка Галка берет его за руку; Сашке нравится топать самостоятельно, ни от кого независимо. А это не беда, что ноги его ступают еще не совсем твердо и сзади поглядеть – идет парень и шатается-болтается, как хмельной. Просто непривычны пока еще неровные травяные дорожки, по которым ему теперь приходится бегать; до того как приехать с матерью в деревню, он, кроме комнатного паркета, ничего не знал.
А еще и то сказать: то в ту, то в другую сторону качает, заносит парня потому, что уж очень много всякого интересного, доселе невиданного обступает его отовсюду, как только он слезет с материнских колен и побежит по зеленой траве. Вот тут такой же ясно-голубой, как и глаза у Сани, цветок тянет к нему свою круглую ладошку, а на той травинке серенькая птичка качается и глядит на Сашку своим черным глазом-бусинкой. На один цветок села нарядная бабочка, на другой – деловитая пчела. Цветок, на который уселась пчела, ярко-розов ый, а вокруг него серые такие шишечки. Сашка дотрагивается до одной шишки.
– Саша, это репей, уколешься, – кричит ему со двора мать.
Но он теперь ужа и сам знает, что это за цветок, и бежит дальше. И белая кудрявая головенка его среди травы и цветов – тоже как большой цветок-одуванчик.
Много интересного Сашка узнал и увидел в деревне, и многое увидел впервые, в самый первый раз в своей пока еще не очень долгой жизни. Уж чего – в городе ему даже небо и землю толком видеть не приходилось: небо за большими серыми домами, а вместо земли такой же серый неживой асфальт. Здесь небо больше и чистое, а на земле – все зеленое – и деревья, и трава, по которой он теперь бегает. Споткнешься, упадешь на такую траву и то не больно: встал и дальше побежал.
Нравится Сашке бывать за двором, в огороде. Тут тоже много любопытного. Вот мать нагнулась над грядкой, потянула за зеленый хвостик и – в руке у нее розовая вкусная морковка. А вот она разворошила шумные шершавые листья на другой грядке, запустила руку в зеленую глубину и протягивает Сашке сочный пупырчатый огурец. Впрочем, если немного поднатужится Сашка и сам сможет сорвать приглянувшийся ему огурчик... А вон на той дальней грядке сорвал он как-то зеленую стрелку лука, попробовал и теперь даже когда просто посмотрит он на грядку и то горько кривит рот.
Сразу же за огородом – сад. Каких только тут т ягод не растет! Самая вкусная, конечно, малина: ее и жевать не надо, положил в рот, придавил языком и глотай душистый сок. Неплоха и смородина, правда немножко кисла, но зато после нее хорошо бывает съесть кисточку другую черемухи или вишни... Вот только и до вишни и тем более, до черемухи Сашка сам дотянуться не может, приходится мать или Галю просить. А как я уже говорил, Сашке это не по сердцу, ему хочется во всем быть самостоятельным. Он, вон, когда за столом сидит с нами, обедает и то свою самостоятельность всячески выказывает. Попробуй кто-нибудь с ложки покормить – нет, дай, я сам. Дадут молока попить – Сашка обязательно стакан в свои руки взять норовит.
Гармошку ему такую маленькую купили. Не баян, конечно, и уж тем более не аккордеон, но какие-то звуки все же издает. И вот если Галка или кто-нибудь играть ему начнут – Сашка немедленно же тянет руки к гармошке: хочу играть сам!
Спать его днем начнут укладывать – не любит Сашка когда ему голову к подушке гнут: обязательно выпрямится, а потом сам ляжет. Одним словом, вполне самостоятельный, независимый мужчина.
И только в одном у Сашки с этой самой независимостью ничего не получается.
Как-то пришлось матери отлучиться по делам на часок-другой. В ее отсутствие занимались мы с Сашкой поперемененно: то Галка, то я, то моя сестра. Сашка, парень не капризный, не плакса, он охотно идет даже к совсем чужому человеку, а уж с нами-то он играл и подавно с большим удовольствием. Но играть-то играл, а прошло этак с полчаса или час, и Сашка вспомнил про мать.
– Мама! – то-есть, говоря на нашем взрослом языке: где мама?
Мы его конечно отвлекли, ладушки начали петь-играть и парень забылся, но только прошло еще какое-то время и опять:
– Мама!
На наше счастье тут громко захлопал крыльями и заорал что есть мочи соседский петух, Сашка залюбовался петухом и забыл про мать.
Но вот опять прошло какое-то время, и Сашка опять за свое: где мама? И чем дольше не было матери, тем чаще и настойчивее вспоминал Сашка про нее. Ну, чего, казалось бы, парню надо! И мы его все любим, и он нас – тоже, и развлекаем мы его всячески, и кормить кормили всем, чего он только ни просил, а вот поди ж ты. Ну, ладно, Галка не в счет: мала. Допустим, что и я в няньки не очень-то гожусь. Но уж сестра-то моя – нянька самого высокого класса: на своем веку она вырастила не одного такого Сашку и знает, как с ними обходиться, не хуже, а может, получше своей младшей сестры – Сашкиной матери. Всё это так. И все же Сашке почему-то нужна была именно мать, а не кто другой.
Может, вы думаете, Сашку еще не отняли от груди и потому-то ему мать и была так обязательно необходима? Ничего подобного, И в этом он уже, небось, месяца четыре, если не пять, был тоже вполне независимым человеком.
Так в чем же дело? Почему он все не мог и двух часов прожить без матери, чтобы семь раз не вспомнить про нее? Почему мы все трое даже на время не могли заменить Сашке мать?
Сашка-то, наверное, знает почему. Но у него пока довольно ограниченный запас слов. Он знает, как попросить есть ила пить, как назвать маму или Галю, но и то есть он просит не иначе как: ням-ням, а пить – блям-блям, и Галя у него выговаривается как Ляля. Так что Сашке пока еще трудно самому объяснить, почему для него, в сущности, уже вполне взрослого, самостоятельного человека такой необходимой и такой незаменимой остается мать. Видно, придется подождать, когда Сашка вырастет, тогда у него и спросим.
Семен Шуртаков
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
