К 1993 году у президента сложилась своя команда: Грачёв, Барсуков, Бородин, Сосковец, Ерин, Тарпищев и я. Мы относились друг к другу с искренней симпатией. Знаменитый Указ 1400 о роспуске Верховного Совета, а точнее – только проект этого документа, впервые обсуждали в Огарёве. Туда Борис Николаевич пригласил Козырева, Грачёва, Ерина, Черномырдина и Голушко. Мы с Барсуковым на совещание не пошли, а сидели в соседней комнате, готовые в любой момент войти и поддержать Ельцина. Указ одобрили все. Спорили лишь о дате роспуска...
Указ никому не показался ни антиконституционным, ни экстремистским. Верховный Совет сам сделал столько антиконституционных шагов, что противостояние с президентом достигло апогея. Конфликт затягивался, иного выхода из него не видели. Жизнь граждан не улучшалась, а законодательная власть только и делала, что конфликтовала с исполнительной. К тому же Конституция явно устарела и не соответствовала изменившимся отношениям в обществе.
16 сентября 1993 года мы начали обговаривать предстоящие события в деталях. Для этого Ельцин пригласил Грачёва, Барсукова и меня в Завидово. После обеда мы улетели туда на вертолете. Я не мог понять, зачем шеф позвал Павла Сергеевича. Видимо, он искренне рассчитывал, что министр обороны сыграет решающую роль в преодолении кризиса.
Президент и так перенес запланированное мероприятие на несколько дней, с 18 на 21 сентября. Изменение сроков работало против нас. Во-первых, в будний день не пустить депутатов на работу будет сложнее. Во-вторых, информация утекала и обрастала невероятными, пугающими слухами. Я знал, что именно Грачёв рассказал Филатову и Черномырдину о запланированных действиях и признался, что не совсем готов к роспуску Верховного Совета. У министра обороны не было ни моральных сил, ни технических средств – армия в ту пору принимала активное участие в сборе урожая картошки.
Президенту Павел Сергеевич побоялся морочить голову картошкой и бодрым голосом отрапортовал:
– У нас все готово, все отлажено, все сделано!
На самом деле ничего сделано не было. Ни Генштаб, ни Министерство обороны, ни МВД даже не согласовали свои действия. Министр обороны был убежден: обеспечивать порядок в подобных ситуациях должны внутренние войска, а не его солдаты. Но убеждения эти скрывал от президента – они бы наверняка не устроили Бориса Николаевича.
В Кремль попеременно приезжали то Черномырдин, то Грачёв, то Ерин. Грачёв пребывал в растерянности. Как только ему сообщили, что часть боевиков из тереховского «Союза офицеров» собирается штурмовать Министерство обороны, он позвонил Барсукову и попросил о помощи. Михаил Иванович послал ему роту кремлевских солдат и десять офицеров «Альфы».
Примеру Грачёва последовал министр безопасности Голушко – тоже запросил солдат. Барсуков не выдержал:
– Что же ты своих людей не используешь? – воспитывал он по телефону Голушко. – Можно же вооружить всех, кто у тебя в штатском ходит. Вынимай из сейфов пистолеты, автоматы. Вызывай курсантов пограничного училища. Пусть они защищают.
Ночью Михаил Иванович послал взвод солдат для охраны здания мэрии на Тверской. Именно там, напротив памятника Юрию Долгорукому, заседало правительство Москвы. Подъехавшие бойцы оказались как нельзя кстати – едва они стали выскакивать из машины, все подумали, будто войска пришли в Москву. Толпа, приготовившаяся штурмовать здание, быстренько рассосалась.
Когда президент услышал о кремлевских солдатах, посланных на защиту Грачёва, то сильно разозлился на Барсукова:
– Вы что, не знаете, что кремлевский полк должен охранять президента, а не министра обороны?!
Действительно странно – вся страна в войсках, а Министерство обороны само себя защитить не может…
От микрорайона Теплый стан к центру двинулась 271-я бригада. Я разговаривал с ее командиром по спецсвязи, и вдруг он мне докладывает:
– Поступила команда остановить движение.
Таманская дивизия, ехавшая к телецентру «Останкино», тоже была по чьей-то команде остановлена. Кто давал эти команды? Множество комиссий после октября старались получить ответ на простой вопрос, но безрезультатно. Я же думаю, что было потеряно элементарное управление войсками. Многие боялись действовать решительно, к тому же помнили про 91-й год.
После полуночи я понял: информация, поступающая в Кремль, не совсем соответствует действительности. Из ГАИ доложили:
– Никаких частей Министерства обороны в городе нет. Останкино штурмуют, на защите только внутренние войска и милиция…
В самом же министерстве, как мне сообщили, идет постоянное заседание штаба – там присутствуют и Черномырдин, и Сосковец, и сам министр Грачёв. Я уже понял: пока Павла Сергеевича не подтолкнешь, самостоятельно он ничего делать не будет…
В министерство мы вошли через персональный вход министра, на лифте поднялись на нужный этаж и через заднюю комнату попали в кабинет.
Атмосфера мне сразу не понравилась: комната прокурена, Грачёв без галстука, в одной рубашке. Через распахнутый ворот видна тельняшка. Другие участники заседания тоже выглядели растерянными, понурыми. Бодрее остальных держался Черномырдин.
Президент вошел, все встали. Ниже генерал-полковника военных по званию не было, но спроси любого из них, кто конкретно и чем занимается, – ответить вряд ли смогли бы.
Борису Николаевичу доложили обстановку. Никто ничего из этого доклада не понял. Ельцин спросил:
– Что будем делать дальше?
Наступила мертвая тишина. Все потупили глаза.…
Тут подал голос Грачёв:
– Борис Николаевич, я соглашусь участвовать в операции по захвату Белого дома только в том случае, если у меня будет ваше письменное распоряжение.
Опять возникла напряженная тишина. У шефа появился недобрый огонек в глазах. Он молча встал и направился к двери. Около порога остановился и подчеркнуто холодно посмотрел на «лучшего министра обороны всех времен». Затем тихо произнес:
– Я вам пришлю нарочным письменный приказ.
Вернувшись в Кремль, тотчас приказал Илюшину подготовить документ. Подписал его и фельдсвязью отослал Грачёву. Мы все тогда подумали, что этим поступком Грачёв приговорил себя к отставке и шеф ему позорного колебания никогда не простит. Но простил и потом еще многое прощал.
(Александр Коржаков«От рассвета до заката»)
***
Я вызвал машину, оделся и поехал в Министерство обороны. От Кремля до штаба МО, около Арбата, пять минут. Немного времени, но мне было вполне достаточно, чтобы понять, что же на самом деле случилось у Грачёва. Почему войска, которые, по его словам, уже почти два часа как должны были освободить «Останкино», блокировать Белый дом, подготовиться к штурму, на самом деле в Москву так еще и не вступили.
Все: и я, президент, и он, министр обороны, и правительство, и общество наше – все мы оказались заложниками красивой формулы: армия вне политики. И гордились этим глубоко демократическим лозунгом. А теперь, когда призвали армию защитить общество от фашистов и уголовников, удивляемся: а что это армия так неохотно реагирует?.. Отчего это она так плохо слушается? Ее рвали на части, каждый тянул в свою сторону. Хорошо хотя бы и то, что не нашелся какой-нибудь сумасшедший полковник, который вполне мог бы поднять эскадрилью с бомбардировщиками и полететь на Москву, защищать своего друга, боевого генерала Руцкого. Этого, слава Богу, не произошло, думал я. И не надо сейчас кричать, требовать чего-то, не надо устраивать истерик. Напротив, надо поддержать их, надо, чтобы они увидели, что президент спокоен, уверен и в себе, и в армии.
В это время бронетранспортеры, перегородившие проезд к зданию Министерства обороны, отползали от проходов, давая моему «ЗИЛу» возможность вкатиться во дворик. Поднялся наверх. Там уже шло заседание коллегии, во главе стола сидел Виктор Черномырдин. Когда я вошел, все замолчали, посмотрели на меня.
Кто-то из командующих докладывал, что часть войск сейчас занята на сельхозработах в Подмосковье. После 21 сентября, посоветовавшись с Лужковым, решили их с полей не снимать. Вообще, должен сказать, вид у генералов был сумрачный, виноватый. И они, видимо, чувствовали несуразность ситуации: законная власть висит на волоске, а армия не может защитить ее – кто на картошке находится, кто воевать не хочет…
Стали обсуждать вопрос о взятии Белого дома. Всем ясно было, что этот основной очаг разжигания войны должен быть локализован. Черномырдин спрашивает: «Так какие будут предложения?» В ответ тяжелая, мрачная тишина.
Неожиданно для меня попросил слова начальник охраны Коржаков. Он сказал, что, поскольку в августе 91-го ему и нескольким его сотрудникам пришлось вплотную заниматься обороной Белого дома, естественно, все варианты захвата здания рассматривались. Штурм мог начаться и со стороны подземных коммуникаций, и с крыши и т.д. Он попросил, чтобы дали слово его офицеру из главного управления охраны, у которого есть конкретный план взятия Белого дома.
Черномырдин спросил, нет ли возражений, и после этого Коржаков пригласил в зал заседаний седого военного, который представился капитаном первого ранга Захаровым.
Видимо, от такого обилия звёзд, генеральских погон он поначалу смутился, голос его слегка срывался. Но потом он заговорил уверенно. Захаров сказал, что предлагает сначала использовать танки, десять машин, которые должны будут подойти к Белому дому с двух сторон: пять расположатся у парка имени Павлика Морозова и еще пять со стороны Новоарбатского моста. Несколько выстрелов по верхним этажам подействуют на боевиков из Белого дома парализующе. Затем должны пойти десантные войска, которые создадут прикрытие для спецподразделений. И наконец, последним ударом станет работа уже внутри Белого дома спецгрупп «Альфа» и «Вымпел»…
Черномырдин спросил: «Принципиальных возражений ни у кого нет, план принимается?» Все одобрительно кивнули. Тут слова попросил Грачёв.
Он, медленно выговаривая слова, обратился ко мне: «Борис Николаевич, вы даете мне санкцию на применение в Москве танков?»
Я посмотрел на него. Молча. Он ответил таким же прямым взглядом, потом отвел глаза. Черномырдин не выдержал, сказал: «Павел Сергеевич, ну, вы что, вам поручено командовать операцией, почему президент должен решать, какие именно вам для этого необходимы средства?!» Грачёв проговорил что-то вроде того, что, конечно, он самостоятельно примет решение, но ему важно было уточнить…
Я встал, попросил дальнейшие детали обсудить без меня, а Грачёву сказал: «Я вам письменный приказ пришлю». И поехал в Кремль.
Первым делом вызвал Илюшина, попросил подготовить распоряжение о том, что Грачёву поручается командование операцией по освобождению Белого дома от засевших там вооруженных боевиков и формирований. Через несколько минут Илюшин принес готовый документ. Я подписал его, и тут же попросил, чтобы фельдсвязью курьер немедленно доставил распоряжение Грачёву лично в руки.
Да, я давил, давил на них, не давая возможности засомневаться, не позволяя расслабиться, закрасться слабости, неуверенности. Нам и так слишком дорого обошлись несколько часов растерянности. Я действовал жестко, напористо, видимо, в эти минуты многие на меня обижались. Но было не до церемоний.
Ну а как брали здание парламента, все знают. Вряд ли к этому можно что-то добавить. Программа CNN вела репортаж о штурме Белого дома на весь мир, и повторять то, что все отлично помнят, видели своими глазами, не имеет смысла. Были танки, были выстрелы, были автоматные очереди, зеваки, пришедшие смотреть на спектакль, в котором убивают не понарошку, а взаправду. Были убитые, много убитых.
(Борис Ельцин «Записки президента»)
Осень 1993-го Лето 2010-го
Между этими двумя событиями укладывается почти вся мэрская биография Лужкова.
Когда-то он кричал на площадях Москвы: «Ельцин – это свобода!», «Ельцин – это победа!»
Во главе погрома советов
– «Кто говорил, что танк бесполезен в условиях города? Это смотря в чьих он руках, что и кого он защищает. А еще – по кому он ведет исключительно точный огонь. Залп! Два взрыва внутри комнат. Все...» («Президент». 12.10. 1993 г.).
– «Горящие этажи Белого дома превратились в крематорий» («Коммерсант», 9.10.1993 г.).
– «Трое погибли на площади Свободной России под бронетранспортерами. Следующая жертва – девочка лет семнадцати. Ее сначала ранили в ногу, и когда она начала корчиться от боли, снайпер добил ее в шею... Так начался штурм Белого дома» («Подмосковные известия», 29.10 1993 г.).
– «Патронов не жалеть! Живых не брать!» – записи радиоперехвата процитированы уже много раз» («Общая газета», 29.10.1993 г.).
– Александр Хинштейн: «Они хотели «русского порядка». Они его получат» (Московский комсомолец», 6.10. 1993 г.).
Б. ЕЛЬЦИН
Генеральный прокурор РФ Алексей Казанник (5.10.1993–14.03.1994): «Допросив тысячу военнослужащих, мы получили следующие доказательства: никаких мирных переговоров в промежуток времени между событиями 3 и 4 октября не велось – был отдан приказ штурмовать немедленно... В паузе между случившимся 3-го числа и тем, что произошло 4 октября, никто не предупреждал людей, оставшихся в Белом доме, о начале обстрела и штурма, то есть доказательства ведения каких-либо переговоров нет. Следовательно, события 4 октября надо квалифицировать как преступление, совершенное на почве мести, способом, опасным для жизни многих, из низменных побуждений».
Руслан Хасбулатов: «Я всегда считал, что свершившийся контрреволюционный переворот был направлен на то, чтобы всю громадную государственную собственность, принадлежащую обществу, передать в руки тех людей, которых ныне называют олигархами. Их ничтожество, по-моему, увидели все. Ельцин должен был умереть как государственный преступник в тюрьме, приговоренный судом за свои тяжкие преступления, в том числе и совершенные тогда, осенью 1993-го».
В. ЧЕРНОМЫРДИН
«Совет министров – правительство Российской Федерации поддерживает и принимает к безусловному исполнению указ президента РФ Б.Н.Ельцина «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» – данное заявление глава правительства Черномырдин сделал днем 22 сентября 1993 года. То есть уже после того, как Конституционный суд России признал, что упомянутый указ Ельцина нарушает Основной закон России.
Вечером 3 октября 1993 года, когда в Останкине было расстреляно 60 человек и около 200 ранено, Черномырдин выступил с заявлением, где было сказано: «Правительство вынуждено прибегнуть к силе для обуздания распоясавшихся политических авантюристов».
«Политический авантюризм» расстрелянных в Останкино людей заключался лишь в том, что они требовали обнародовать по телевидению обращение к народу высшего органа власти страны. И за это правительство Черномырдина открыло по ним огонь на поражение.
5 октября Черномырдин, когда еще горел Дом Советов, обратился к палачам с патетической речью: «Вы отстояли будущее России. Честь вам и слава!»
Журналисты не зря отмечали, что за неприглядной внешностью Черномырдина «кроется хватка матерого хищника, у которого совесть в желудке». По их мнению, он эту хватку показал в октябре 1993 года. В адрес защитников Конституции он кричал: «...это же не люди, зверье! Никаких переговоров... надо перебить эту банду».
Ю. ЛУЖКОВ
События октября 1993 года нынешняя политическая элита, в том числе Юрий Лужков, предпочитает не вспоминать. Российский Дом Советов был окружен «спиралью Бруно», автоматчиками и бронетранспортерами, осуществлена полная блокада парламента: 21 сентября отключены все виды связи, 23 сентября – отключены свет, тепло и горячая вода, 28 сентября полностью блокирован вход людей и въезд транспорта, подвоз продовольствия и медикаментов (например, 27 сентября), не пропускали машины «скорой помощи», даже к людям с такими диагнозами, как «острое нарушение мозгового кровообращения» (27.09), «перелом шейного отдела позвоночника» (28.09), «нестабильная стенокардия» (1.10). Температура в здании опустилась ниже 8 градусов.
«В медицинском плане чрезвычайная ситуация в Белом доме возникла не 4 октября, а 27 сентября, когда несколько тысяч человек, в силу своих убеждений не покидающих осажденный район, круглосуточно дежурящие на баррикадах в любую погоду, лишенные элементарных удобств вследствие отключений электроэнергии, связи, отопления, подвергающиеся постоянному нервному и физическому перенапряжению, оказались волею руководства Главного медицинского управления г. Москвы и ЦЭМПа лишенными права на медицинскую помощь. Мы не можем назвать это иначе, как должностным преступлением. Мы утверждаем, что если бы ГМУ и ЦЭМП организовали своевременный подвоз медикаментов, необходимого медицинского оборудования, организовали постоянное дежурство в зоне оцепления, а не снаружи, бригады скорой помощи, даже если бы были просто нейтральны в оказании помощи пострадавшим, количество жертв в ходе событий 3–4 октября было бы значительно меньше». (Из доклада, подготовленного врачами Спасательного центра Московской медицинской академии имени И.М. Сеченова.)
А. Коржаков, Б.Ельцин, В. Черномырдин, Ю.Лужков, А.Хинштейн и пр.пр.
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
