Жрецы и жертвы холокоста

Фильмы и мифы. (Продолжение)

Воздух полнился слухами.

И. Бродский

Жрецы Холокоста, конечно же, знали девиз Владимира Ильича Ленина о том, что для масс "важнейшим искусством является кино".

Раскрутка мистерии Холокоста и началась в 60-70-е годы XX века имен­но в этом жанре. В талантливом фильме "Ночь и туман" Алена Ренэ, по сло­вам Роже Гароди, "всё искажается и становится неестественным, когда в нём произвольно говорится о 8 миллионах евреев, убитых в одном Освенциме".

Гароди вспоминает и другие сериалы, заполонившие экраны Америки: "Сколько раз нам прокручивали "Исход", "Холокост", "Шоа" и прочие киноро­маны. Каждую неделю слезоточивые картины наводняют наши экраны"; "Фильм "Шоа" Ланцмана на протяжении 9 часов навязывает нам через обра­зы каменных стен и нескончаемых железнодорожных конвоев <...> свиде­тельства вроде рассказа парикмахера из Треблинки, который уместил на пло­щади 16 квадратных метров 60 женщин и 16 парикмахеров"; "Менахем Бегин выделил на фильм "Шоа" 850 000 долларов, как на "проект, имеющий наци­ональное значение"; "Один из фильмов, внёсших наибольший вклад в мани­пуляцию мировым общественным мнением, телефильм "Холокост", является преступлением против исторической истины"...

... После целого половодья подобных фильмов в 90-х годах прошлого ве­ка бестселлером Холокоста стал фильм "Список Шиндлера", о котором соци­олог и публицист С.   Кара-Мурза отозвался так:    "В стремлении вбить клин между русскими и евреями пресса раздула совсем уж неприличную кампанию вокруг посредственного фильма "Список Шиндлера". Смысл был в том, что­бы заместить образом бонвивана Шиндлера в нашей исторической памяти подвиг тысяч и тысяч советских людей, которые в оккупации прятали у себя евреев и шли на виселицу <... > Всемирно-исторической фигурой сделан не белорусский колхозник, а Шиндлер, сколотивший на труде заключённых ев­реев крупный капитал и живший среди женского персонала, как петух в курят­нике.   Напор, с которым подавался этот фильм во всём мире, перешёл все границы, и в западной прессе было сделано уточнение: Шиндлер был аген­том гестапо и всё делал в рамках согласованной акции. Бежать на Запад ему пришлось от советских войск, ввиду неминуемого наказания за его акции в концлагерях" ("НС", № 1, 1997 г., стр. 219).

В 2008 году волна фильмов о еврейской катастрофе по-настоящему на­крыла и российское телевидение.

В первую очередь надо вспомнить супермногосерийный и чрезвычайно скучный фильм "Тяжёлый песок" по роману А. Рыбакова; в Голливуде снима­ется, как сообщает бюллетень "Холокост" (№ 2, 2007 г.) экранизация по ро­ману Анатолия Кузнецова "Бабий яр"; в России по ТВ показан новый фильм Эльдара Рязанова "Андерсен. Жизнь без любви", о котором в том же номере бюллетеня сказано, что "главная идея картины – борьба с антисемитизмом; герой страстно защищает друзей-евреев, а, перенесясь в будущее, спасает датских иудеев от Холокоста ".

В начале 2008 года нам показали по ТВ многосерийный фильм о том, как молодой австриец Адольф Шикльгрубер, разыграв антисемитскую карту, ста­новится Адольфом Гитлером. Далее следовала киноэпопея о Мюнхенском пивном путче, потом о Хрустальной ночи 1938 года. Конечно, мелькнули на экране сюжеты об Анне Франк, а однажды глубокой ночью ТВ запустило фильм о таинственной конференции в пригороде Берлина Ванзее, на которой под руководством Гейдриха был якобы разработан план по "уничтожению ев­ропейского еврейства". О чём на самом деле шла речь в компании высших чиновников рейха в Ванзее, до сих пор неизвестно, на Нюрнбергском процес­се зачитывался какой-то текст машинописной копии, выдаваемой за протокол конференции. Но об этом тексте сами еврейские историки впоследствии от­зывались весьма неуважительно.

Из книги Роже Гароди "Основополагающие мифы израильской политики": "Ванзейский протокол – это отчёт о конференции, которая состоялась 20 ян­варя 1942 года. <... > Речь идёт о тексте, в котором нет ни слова ни о газовых камерах, ни об истреблении, а только о депортации евреев на Восток Европы <... > Этот отчёт имеет, кроме того, все характерные черты апокрифа, если рассмотреть фотокопию, опубликованную в книге Роберта Кемпнера "Эйхман и сообщники": ни печати, ни даты, ни подписи, шрифт обычной пишущей ма­шинки для печати уменьшенного формата. В любом случае, в нём ничего нет о газовых камерах.

Во французском переводе, например, слова "вытеснение евреев из жиз­ненного пространства немецкого народа" переведены как "устранение евре­ев" с комментарием, что слово "устранение" означает "уничтожение"... Тот же фокус был проделан в английском и русском переводах"...

"Ванзейская конференция 20 января 1942 года, на которой, как утвержда­ют уже более 30 лет, якобы принято решение об "уничтожении" европейских евреев, начиная с 1984 года исчезла из писаний даже самых рьяных врагов "ревизионизма"... "В этом пункте даже им пришлось ревизовать свою исто­рию: на конгрессе в Штутгарте в мае 1984 г. эта "интерпретация" была выве­дена из употребления". (Источник: Эберхорд Яккель и Юрген Ровер. Убийство евреев во время Второй мировой войны. DVA , 1985, стр: 67.)

"20 января в Берлине состоялась Ванзейская конференция. Хотя предус­матривалась акция "вытеснения" евреев на Восток с упоминанием о "естест­венном" отборе в процессе труда, никто не говорил о промышленной ликви­дации. В последующие дни и недели не было ни звонка, ни телеграммы, ни письма в строительное управление Освенцима по поводу установок, предназ­наченных для этой цели".

Даже в своей итоговой хронологии Клод Прессак пишет рядом с датой 20 января 1942 г.: "Ванзейская конференция о вытеснении евреев на Восток", стр. 114. Таким образом вместо "уничтожения" речь идёт о "вытеснении".

Из сохранившихся листков протокола Ванзейской конференции: "В ходе окончательного решения евреи будут направлены на Восток для исполь­зования их труда. Женщины будут отделены от мужчин. Евреи, способ­ные работать, будут направлены большими колониями в районы, где производятся крупномасштабные работы, на строительство дорог, и, вследствие этого, несомненно, большое число погибнет в результате ес­тественного отбора.

Те, что, в конце концов, останутся и, несомненно, будут представлять собой самый сильный элемент, заслуживают соответствующего обра­щения, так как они являются результатом естественного отбора, и их ос­вобождение должно рассматриваться, как появление зародыша нового еврейского движения (как показывает исторический опыт)". Роже Гаро ди в своей книге "Основополагающие мифы израильской политики" приводит множество документов, доказывающих, что под "окончательным решением еврейского вопроса" нацисты понимали изгнание, вытеснение, выселение европейских евреев из Европы.

"Поражение Франции открыло перед нацистами новые перспекти­вы. Для окончательного решения еврейского вопроса можно было ис­пользовать французскую колониальную империю. После перемирия, заключённого в июне 1940 года, возникла идея высылки всех евреев на Мадагаскар. В мае 1940 года Гиммлер в докладной записке, озаглавлен­ной "Несколько мыслей об обращении с враждебными лицами на Восто­ке", писал: "Я надеюсь, что все упоминания о евреях будут окончатель­но вычеркнуты после эвакуации всех евреев в Африку или в колонии".

Но "Мадагаскарский проект" был временно отложен, так как "война про­тив Советского Союза позволила нам располагать новыми территориями для окончательного решения. Вследствие этого фюрер решил изгнать евреев не на Мадагаскар, а на Восток" (А. Гитлер. Монологи. 1941-1944. Изд. Альбрехт Краус. Гамбург 1980 г.).

Но история есть история, документ — есть документ, а фильм есть худо­жественное произведение, опирающееся на сценарий, на сочинённые диало­ги, на игру актёров, выполняющих то или иное идеологическое задание.

Актёры телефильма о Ванзейской конференции (почему-то показанного глубокой ночью), играющие Гейдриха, Эйхмана, главного прокурора гитлеров­ского рейха, офицеров СС, нацистских юристов – авторов нюрнбергских расо­вых законов, в своих диалогах убеждают друг друга в необходимости уничтоже­ния европейского еврейства. Но нельзя при этом забывать, что такого рода раз­говоры Гейдриха с Эйхманом имеют историческую основу не большую, нежели разговоры Артаксеркса с Аманом или Эсфири с Мордехаем из книги "Эсфирь".

Однако следующий, тоже якобы документальный фильм, показанный по российскому ТВ в том же 2008 году, — переплюнул по грандиозности замыс­ла ванзейскую "художественную" стряпню и был посвящен уже абсолютно ле­гендарному сюжету — плану сталинской депортации в 1953 году всех евреев Советского Союза в концентрационные лагеря Сибири и Дальнего Востока.

В ночь с 25 на 26 марта 2008 года по программе "Культура" был показан фильм о подготовке этого преступления. Автором и комментатором фильма был известный советский журналист, пребывающий ныне в Англии, Аркадий Ваксберг.

Сначала в фильме зашла речь о таинственном письме в "Правду", осуж­дающем "врачей-отравителей". Письмо это, по словам Ваксберга, согласно воле Сталина должны были подписать известные еврейские писатели и обще­ственные деятели. Голос Ваксберга вещал с экрана о том, как отнеслись со­ветские евреи к письму.

"Маргарита Алигер рассказала мне: "Было очень страшно, я безропотно подписала это письмо".

Понятно, почему именно М. Алигер было предложено поставить свою под­пись под письмом: с 1937 по 1953 годы она внесла огромный вклад в поэтиче­скую Сталиниану. Открываешь любую её книгу тех лет и читаешь: "приезжай, товарищ Сталин, приезжай, отец родной", "гул сталинских животворящих лет", "зашумит словно море кремлёвский дворец — это встретит вождя Девятнадца­тый съезд", "Ленинские горы, Сталинские годы, Коммунизма ранний, ранний час" и т. д. и т. п. без конца. Конечно, тут подпишешь безропотно.

Павел Антокольский: "Подписной лист сначала подписал я, потом Гросс­ман, – я знаю теперь, что чувствует кролик перед удавом". А куда было де­ваться Павлу Григорьевичу, лауреату Сталинской премии, если он в 1937 году сочинил от сердца стихотворную книгу "Ненависть", воспевающую "сталин­ские репрессии"? Сталинские чиновники, конечно же, знали, кому предло­жить этот документ на подпись. И в Гроссмане, тоже официозном писателе 30-х годов, прославившем в книге "За правое дело" и Сталина, и советскую власть, и нашу победу, они, видимо, не сомневались.

А кстати, можно было и отказаться, как отказался подписать письмо Ла­зарь Каганович или Вениамин Каверин: "Я сообщил Хавенсону (журналист, сборщик подписей. — Ст. К.) по телефону, что письмо подписывать не буду". Конечно, это могло вызвать недовольство у функционеров, собиравших под­писи, но за это не арестовывали, не пытали и на Колыму не ссылали. Каве­рин, не самый знаменитый и храбрый среди писателей, почему-то не почувст вовал себя "кроликом перед удавом". Кстати, и Леонид Леонов в 1934 году, когда Генрих Ягода собирал писательскую компанию для поездки на Беломор­канал для создания культовой чекистской книги о строительстве, отказался от этой поездки, и ничего с ним не случилось. А почти все остальные, кто согла­сились, через три года в 1937-м охотно давали согласие подписать любые письма. Главное ведь в том, чтобы публично согрешить один раз, а дальше легче: "ещё раз, ещё раз, ещё много-много раз..."

Однако фильм о депортации продолжался, и А. Ваксберг продолжал ве­щать "закадровым голосом":

"Евгений Долматовский рассказывал: "Мне звонил Давид Заславский, требовал подписать письмо". И Давид Заславский знал, кому звонить, по­скольку всем было известно, что в 1937 году молодой поэт Долматовский пуб­лично отказался от своего отца — "врага народа".

"Марк Рейзен вспоминает так: "Ну было какое-то сборище. Надо испол­нить свой гражданский долг". И знаменитого певца Рейзена тоже можно бы­ло понять: в предвоенные годы он был основным исполнителем знаменитой песни "Широка страна моя родная" со словами: "золотыми буквами мы пи­шем всенародный сталинский закон". А музыку к гимну "Широка страна моя родная" написал Дунаевский, естественно, он не мог не "засветиться" на под­писном листке обращения в редакцию "Правды", на котором, как пишет ис­торик Г. В. Костырченко, "имеются оригинальные автографы С. Я. Маршака, В. С. Гроссмана, М. О. Рейзена, М. И. Ромма, Л. Д. Ландау, И. О. Дунаев­ского и многих других видных деятелей еврейского происхождения" (стр. 681). Одним из последних на листе расписался И. Эренбург. Впрочем, "подписантов", если бы власти того пожелали, могло быть много больше из числа рьяно присягнувших на верность режиму в 1937 году.

Много лет назад, просмотрев подписку "ЛГ" за 1937 год, я сделал пере­чень известных писателей, так или иначе откликнувшихся на политические процессы эпохи.

Из "Литературной газеты" № 33, 1937: "Высшая мораль революции в том, чтобы враги народа, подло предающие его интересы, были начисто уничто­жены"... "Только на днях вся страна с яростью и гневом узнала о преступ­лениях подлейшей банды долго маскировавшихся шпионов, фашистских на­ёмников — Тухачевского, Уборевича, Корка и других мерзавцев". "Другие мерзавцы" – это высшие военные чины еврейского происхождения — Иона Якир и Фельдман. Заклеймил их в "ЛГ" известный литератор той эпохи Яков Эйдельман, отец не менее известного литературоведа горбачёвской эпохи Натана Эйдельмана.

Подшивка "Литературной газеты" за 1937 г., номера 32 и 33. Заголовки от­кликов: "Мы требуем расстрела шпионов", "Не дадим житья врагам Советского Союза" и другие короткие проклятья, подписанные не от имени каких-то завод­ских и фабричных коллективов, и не какими-то безвестными "шариковыми", а Пастернаком, Сельвинским, Кассилем, Габриловичем, Л. Никулиным... Сре­ди проклинаемых имён "врагов народа" В. Киршон. Опять одни евреи топили других евреев. По приказу или по совести? Или от страха иудейска? Не знаю.

В "Литературке" от 1 февраля 1937 г. опубликован приговор по делу "Пя­такова, Сокольникова, Радека", и тут же стихотворный отклик Михаила Голодного-Эпштейна: "Нет, ты его настигнешь, кара". П. Антокольский тоже ставит свою подпись рядом с Михаилом Голодным.

В этих же уникальных январско-февральских номерах 1937 года с прокля­тиями и требованиями "уничтожить" "убийц, шпионов, фашистских выкормы­шей" выступили писатели Р. Фраерман, В. Инбер, Л. Никулин, А. Безыменский (со стихами!). Здесь же Юрий Тынянов, а рядом с ним стихи Переца Маркиша в косноязычном переводе Д. Бродского:

Их судит трибунал с презрением во взоре, И весь народ гремит из края в край; Ни капли милости взбешённой волчьей своре — Пусть сгинут! Никому пощады не давай!

В 1952 году в числе репрессированных членов Еврейского антифашист­ского комитета был и Перец Маркиш. Вспомнил ли он перед тем, как " сгинуть", свои стихи пятнадцатилетней давности? Подпись поставить от страха -дело простое. А вот стихи написать — тут нужно вдохновение.

Евреи-чекисты арестовывали евреев-политиков, еврей-поэт написал о врагах народа стихотворенье, еврей-переводчик перевёл его на русский язык, еврей – ответственный редактор (Л. Субоцкий) опубликовал их в "Литгазете". А сейчас всё это называется иногда государственным, иногда ста­линским и даже русским антисемитизмом и черносотенством.

А чьими фамилиями подписаны ("ЛГ" от 26.1.1937) писательские отклики на процесс антисоветского троцкистского центра? Ю. Олеша – "Перед судом истории", И. Бабель, щегольнувший знанием Достоевского,   – "Ложь, преда­тельство, смердяковщина"', М. Козаков (отец нынешнего актёра М. Козако­ва)[ Автор пьесы "Чекисты", 1939 г.] – "Шакалы", два брата – М. Ильин и С. Маршак – "Путь в гестапо", В. Шкловский – "Эпилог", Д. Алтаузен   – "Пощады нет!" и, конечно же, не­утомимый Безыменский – "Наш вердикт", стихотворенье, начинающееся сло­вами: "стереть их всех с лица земли". А ещё Г. Шторм, Г. Фиш, К. Финн, Л. Славин, А. Гурвич, Л. Войтинская и т. д. и т. п.

Ну, как же нынешним еврейским историкам при воспоминании об этом фе­номенальном позоре не выходить из себя, не впадать в истерику? Как объяс­нить эту эпидемию коллективного помешательства "интеллектуальной элиты"? Слепой верой в Сталина? – но все подписанты, можно сказать, не дураки. По­сле XX съезда они сразу поумнели. Животным страхом перед Гитлером, пе­ред ужасом грядущей войны? Или просто чувством коллективного советского патриотизма, захлестнувшего всё общество в ту эпоху?

А если даже Сталин, как коварный политик, их переиграл и заставил сво­ими руками уничтожать своих же соплеменников, то на кого спустя 70 лет пи­сать жалобу? На антисемитов? А может быть, всё происшедшее есть свойство еврейского менталитета, о котором американский историк Норман Финкель-штейн писал в книге "Индустрия Холокоста":

"Так же, как многие евреи дистанцировались от Израиля, пока он был для них обузой, и снова стали сионистами, когда он обрёл ценность, дистанци­ровались они и от своей этнической принадлежности, пока она была обузой, и снова стали евреями, когда это стало выгодно" (стр. 27).

Поэтому не надо лукавить, что наши писатели той эпохи были не евреями, а просто советскими людьми или всего лишь навсего коммунистами безо вся­кой национальности. Конечно, в списке подписантов есть и русские фамилии, но их значительно меньше, нежели еврейских. А фамилии Симонова, Твардов­ского, Шолохова, Заболоцкого, В. Шишкова, Серафимовича, Гладкова не встречаются ни разу. Может быть, к ним не обращались, сомневались, что они подпишут? Или они себя "кроликами" не чувствовали?.. А может быть, демон­стрируя свою лояльность, подписывали только те, кто хотел подписать?

***

Тем не менее февральское письмо 1953 года "о деле врачей" с подпис­ным листом, изукрашенным автографами нашей культурной элиты, не было нигде напечатано, поскольку, как предполагает Костырченко, "Сталину не по­нравился <...> тон письма – чрезмерно резкий, если не сказать кондовый – ибо не способствовал достижению искомой цели: затушевать скандальную ажитацию вокруг "дела врачей" в стране и в мире". "Составление следующего варианта письма, – пишет Костырченко, – было поручено Шепилову, слывше­му среди интеллигенции либералом". Новый шепиловский вариант письма, продолжает историк, "разительно отличался от того, что было раньше. Это была уже не прежняя вульгарная агитка, а вежливое приглашение "вместе... поразмыслить над некоторыми вопросами, затрагивающими жизненные инте­ресы евреев"; "самое главное, уже не выдвигалось никаких требований рас­правы с "врачами-отравителями"... "; "Можно заключить, что Сталин отказал­ся от намерения провести публичный процесс по "делу врачей" (тем самым автоматически опровергается миф об открытом антисемитском судилище, как сигналу к началу еврейской депортации...)"; "Как известно, обращение к ев­рейской общественности так и не появилось в печати... "; "Думается, сам Сталин успел до приступа смертельной болезни отвергнуть эту идею, исходя из того соображения, что публикация любой, даже выдержанной в самом оп тимистическом тоне коллективной петиции евреев будет свидетельствовать, что в стране продолжает существовать пресловутый "еврейский вопрос".

...А на экране между тем мелькали кадры ваксберговского фильма о депортации. Сквозь какие-то апартаменты, похожие на кремлёвские, стреми­тельно проходили актёры, плохо загримированные под Булганина, под Поно-маренко и ещё под кого-то, и косноязычно на ходу произносили монологи, видимо, сочинённые Ваксбергом, со словами якобы из воспоминаний, при­надлежащих историческим персонажам, которых они изображали. А вещий голос Ваксберга в это время давал дополнительные комментарии, что эти драгоценные воспоминания хранятся где-то в архивах Иерусалима. Все эти тексты перемежались съёмками эшелонов, рельсовых путей, изображением станций, словом, картинами, долженствующими воссоздать правдивую, до­кументальную обстановку депортации евреев неизвестно куда, но в простран­ство ГУЛАГа...

То ли это Дальний Восток, то ли Северный полюс, то ли Сибирь? А может быть, и Казахстан? Голос Ваксберга возвышался до левитановского пафоса: "Тем временем в Москву по запасным путям шли вагоны, сколачивались ба­раки". А дальше он с апокалиптическими интонациями зачитывает слухи, ко­торыми его снабдил Семён Липкин:

"Когда я жил в Киргизии, там жили люди, высланные за свою националь­ность. Они мне говорили, что на границе с Казахстаном строились бараки для евреев. Я туда поехал и кого-то спросил, что там строят, и кто-то сказал мне: "Это для евреев"... И вот так на протяжении всего этого якобы документаль­ного фильма:   "я кого-то спросил и кто-то мне ответил".

В финале фильма шла инсценировка суда над Сталиным, и главный сви­детель Булганин (естественно, скверно загримированный под Булганина ак­тёр) говорит суду, что суд над евреями должен был состояться под открытым небом на Красной площади и что Сталин дал ему указание подготовить "800 вагонов для депортации евреев".

Комментарий Ваксберга, стоящего в кадре на Красной площади на фоне Лобного места:

"Именно здесь вот-вот должно было начаться кровавое действо -суд над врачами-убийцами". "Гроссман видел ад Треблинки, и мысль о таком же новом суде убивала его". (Может быть, поэтому он и подписал черновик письма, осуждающего врачей-евреев?) В последнем кадре Ваксберг появился на экране и скорбно произнёс, что во время этих перевозок эшело­ны должны были подвергнуться крушениям, и добавил фразу, которую я ус­пел записать буквально: "Вот на краю какой пропасти мы когда-то стояли"...

Миф о депортации – болезненная, но, видимо, хорошо оплачиваемая идея-фикс Ваксберга. Ещё в 1998 году в книге, посвященной судьбе Лили Брик, он писал: "13 января 1953 года "Правда" сообщила об аресте "врачей-убийц" и предстоящем суде над "заговорщиками в белых халатах". Это был предпоследний акт задуманной Сталиным кошмарной мистерии. Последним должно было стать линчевание "убийц" и депортация всех евреев в Сибирь, где им предстояло "искупить свою вину перед советским народом".

А вот как кликушествовал в 1990 году о той же мифической депортации известный советский писатель Александр Евсеевич Рекемчук, ещё один из мелких жрецов Холокоста:

"Увы, документами, свидетельствами подтверждено (?! – Ст. К.), что 8 марта 1953 года должна была состояться публичная, при стечении десятков тысяч людей, казнь так называемых "врачей-убийц", в основном еврейской национальности. Вслед за этим планировалась высылка евреев из Москвы, Ленинграда, других центров России в концентрационные лагеря на Дальний Восток. Лагеря были подготовлены, виселицы делались, судилище в москов­ском цирке подготовлено, роли распределены" ("Красноярский комсомолец", 23.6.1990 г.).

Скольких людей он запугал, сколько душ заставил испытать страх погро­ма, сколько евреев после прочтения того бреда побежали в иностранные по­сольства, сколько языков пламени, названного ныне "национальной рознью", вспыхнуло в обывательских душах! И ничего, прошли годы, старый благост­ный Рекемчук ходит по Москве, издаёт книги, радуется успехам демократии.

Я помню, как в конце 80-х – начале 90-х годов на одном из писательских собраний Рекемчук появился в проходе Большого зала ЦДЛ, за руку он тащил полуслепого писателя Валентина Ерашова, только что написавшего роман о сталинской депортации евреев в Сибирь. Рекемчук буквально вытащил несча­стного слепца, ныне совершенно забытого писателя, на трибуну с криком:

– Дайте ему слово! Он сейчас нам расскажет, как готовилось это преступ­ление!

И Валентин Ерашов с чёрной повязкой на глазах забормотал что-то несу­светное, пересказывая содержание своего убогого политического детектива, который вскоре был издан в издательстве "ПИК" неслыханным тиражом в 300 тысяч экземпляров. Вот несколько отрывков из этого эпохального сочи­нения, которое предварено следующим авторским предисловием: "Это пове­ствование построено и на доступных автору документах, и на опубликованных материалах, и на собственных воспоминаниях, и на рассказах очевидцев, и частично на ходивших в ту пору и впоследствии разговорах. Описанное в хронике — было или — могло быть. Домысел автора — в рамках и пределах до­пустимого законами литературы.

События, составляющие ядро и суть произведения, были действительно запланированы и, вероятнее всего, осуществились бы, не помешай тому кон­чина Вождя.

Основные исторические фигуры реальны. Те, кому предстояло быть ис­полнителями, – обозначены условно, по роду занятий. Фамилии жертв – из уважения к их страданиям и памяти – изменены. В хронику введена семья, имеющая реальный прототип. Некоторые статисты кровавого спектакля остав­лены анонимными".

Ну, как после этого не верить автору? "Документы", "собственные воспо­минания", "рассказы очевидцев", "реальные прототипы".

Книга начинается с внутреннего монолога Сталина, коварно размышляю­щего о том, как поставить для народа спектакль о врачах-отравителях...

"Право же, хорошо, трое русских, а евреев шестеро, пропорция соблю­дена, всяк поймёт, что главные – они, однако никто не посмеет сказать, буд­то идёт антисемитская кампания, – выглядит объективно. И к месту помянуто, что указания получали от еврейского буржуазного националиста Михоэлса... Может, с Михоэлсом поторопились тогда, в сорок восьмом, следовало обо­ждать, притянуть к делу живым? Ладно, и так сойдёт!"

Далее следует описание строительства лагерей в тайге для приёма депор­тированных евреев:

"Тайга подвывала, звенела, ухала, лязгала, трещала, гудела, громыхала; над нею витал дым костров, полыхало зарево, должно быть, похожее издали, по ночам, на пожар. Его, наверное, видно было бы с самолётов на многие де­сятки вёрст окрест, но авиация не появлялась тут никогда.

В тайге – и здесь, за двести километров к северу от Биробиджана, и на восток, по территории, равной примерно Швейцарии, – в этой нетронутой тайге круглыми сутками (ночью — под светом прожекторов и костров) визжа­ли пилы, звенели топоры, ухали падающие деревья, трещали сучья в кострах, громыхали толовые шашки – ими выкорчёвывали пни, взрывали стылую зем­лю под котлованы фундаментов. Тайга пахла смолой, хвоей, свежими опил­ками, мёрзлой почвой, трудовым потом, дымом костров, баландой, палёной шерстью застигнутого врасплох малого зверья, мясом освежеванных медве­дей, предназначенных на шашлыки для начальства. Тайга падала ниц безро­потно, хотя и не безмолвно, и на её неохватном пространстве, буро-желто­ватом (прижелть давали частые здесь лиственницы), если глянуть сверху, обнаружились бы громадные проплешины".

Строительство целого города, замаскированное под объект БАМа, "лаг­пункт № 28/6", десятки тысяч заключённых, работники культурно-воспита­тельной части, инженеры, проектировщики, техники, вольнонаёмные специ­алисты, администрация, снабженцы, охрана... Накладные, документы на стройматериалы, сметы на зарплаты, на содержание громадного строитель­ного коллектива, приказы по ГУЛАГу... И куда только все участники и все бу­маги этого эпохального строительства подевались после XX съезда? Почему их не нашли в начале 90-х годов, когда столько развелось охотников, ищущих следы сталинских преступлений?

... А в ерашовской Москве между тем к высылке всех евреев готовились се­рьёзно. Даже по всем вузам был разослан приказ (устный или письменный — непонятно) выдавать еврейским выпускникам свободный диплом, — чтобы по том после депортации их негде было искать: "На выпускном вечере Майка ве­селилась пуще всех – у неё тоже был свободный диплом, и никому поначалу в голову не приходило, что такие документы получили, в основном, евреи". Глас­ный судебный процесс с привлечением общественности должен был – по "до­кументам", "доступным автору", — происходить в московском цирке:

"Далеко за полночь он (Сталин.. — Ст. К.) вызвал дежурного генерала и приказал тотчас узнать, сколько зрительских мест в цирке. Генерал поднял из постели директора цирка, напугал его до полусмерти, когда назвался, и еле добился ответа.

– Две тысячи сто восемь мест, товарищ Сталин, – доложил генерал. В половине четвёртого Берию разбудил телефонный звонок. Даже спро­сонок Берия отличал от прочих звук этого аппарата.   Торопясь, он одной ру­кой взял трубку, а другой одновременно включил ночник...

Итак, завтра должен был начаться процесс. Берия доложил: порядок обеспечен, два дня судоговорения, сотрясения воздусей; задавленные, сломленные пешки станут произносить всё, что им полагается; другие пеш­ки — обвинять, защищать, задавать предусмотренные вопросы; третьи, сидя в обширном помещении цирка, выражать одобрение, даже аплодировать, хотя это и не дозволено по процессуальному кодексу. И, наконец, следующие пеш­ки сдадут в набор заранее подготовленные отчёты, и в субботу страна запыла­ет гневом, запланированным, отрепетированным, будет единодушно осуждать подлых преступников и кричать евреям то, что и полагается кричать искони..." А вот образ И. Эренбурга, который дожил до глубокой старости, но не ос­тавил об этом времени и о "деле врачей" никаких воспоминаний. Даже после смерти Сталина. За Эренбурга пробел в его жизни заполнил В. Ерашов, изо­бразив разговор писателя с женой: "Сталин распорядился, чтобы я выступил общественным обвинителем в процессе, обвинителем, понимаешь? А эти, -он кивнул на дверь в прихожую, как бы вслед генералам, – объяснили: если откажусь, то немедленно сяду на скамью рядом с врачами, тебя же и дочку -в лагерь пожизненно... Да, да, я согласился, понимаешь, согласился... Но как после такого — жить? А — никак...

Они приедут за мной к десяти утра, за два часа до процесса... Приедут, ну и что? Что увидят они?.. Жена сидела каменная"'.

А Сталин всё никак не может успокоиться, всё думает, как организовать депортацию. В подготовку к ней уже втянуты коллективы автопарков, дворни­ки, участковые милиционеры, железнодорожники, кагэбэшники — десятки (если не сотни!) тысяч людей, а ему всё хочется предельно ужесточить эту ги­гантскую акцию:

"... Не сажать, а швырять их в грузовики, затыкать орущие глотки, гнать машины по просёлкам, по ухабам, пусть летят через борта, под колёса иду­щих сзади, пусть корчатся в пыли, в снегу ли, пусть взывают к своему Иего­ве о помощи, о спасении — пусть взывают к Нему, Великому и Любимому товарищу Сталину, земному Богу, справедливому и милосердному, – ничто не поможет им, обречённым Его волей... "

Потом Сталин передумал. Осуждённых врачей-отравителей решили су­дить не в цирке, а в Колонном зале Дома Союзов, чтобы после приговора их было удобнее и ближе привезти к месту казни на Красную площадь, где осуж­дённых уже ждали виселицы:

"Их теперь – без повязок на глазах, но в наручниках – вели знакомыми светлыми коридорами, окна в сборчатых шёлковых шторах, всюду на стенах картины, вдоль стен пуфики, под ногами ковровые дорожки, они шли кори­дорами Дома Союзов, где были не однажды... Наверное, их решили выво­дить именно отсюда, чтобы народ видел: здесь их судили... Они шли, как приказано, гуськом, в чёрных балахонах, и у каждого на груди болталась таб­личка с аккуратными буквами... "

А в это время все русские антисемиты, живущие в коммунальных кварти­рах или на одних лестничных площадках с евреями, приговорёнными к депор­тации, потирают руки! Монолог Гали Бугорковой:

"... ну, Цилечка, достукались, пархатые? Пожили в двух комнатах, а мы в одной бедуем, ну вот, попрут вас отсель, на север этот, мы уж всю квартир­ку займём, ишь, две комнаты у них, да ещё и компот каждый день варите, жиды богатые... Во-во, шифоньерчик переставим к правой стенке, а кровати в той комнате, да ещё пианина ваша, не повезёте же с собой, пархатые... Отойди, жидовка, не воняй чесноком".

Книгу эту в 90-е годы евреи передавали из рук в руки. Эмоциональные натуры вроде Нины Горлановой (книга печаталась в Перми!) и Павла Поляна, наверное, с ума сходили, читая эту "чистую правду" в роковое время, когда на улицах бесчинствовала страшная "местечковая память". Но даже и её "де­яния" казались детским лепетом по сравнению с картинами казни евреев на Красной площади.

А каков в "Коридорах смерти" документальный материал — всё подсчита­но до одного человека, до одного вагона, вся Москва стояла на ушах — все неевреи готовились внести свою лепту в депортацию евреев:

"Данные, старательно уточнённые при активной помощи стукачей -они имелись в каждом подъезде, гласили: в Москве по состоянию на 24.00 10 марта проживает, включая полукровок, 211.492 еврея, что со­ставляет 67.856 семейств. За вычетом особо тяжело больных, не подле­жащих перевозке ввиду близкой смерти, а также другой естественной убыли (например, самоубийств, побегов за пределы столицы, приобре­тения в милиции за крупную взятку фальшивых документов) предельную цифру определили в двести тысяч (в пути также предусматривалась смертность, особенно младенцев).

Во избежание утечки с полуночи 12 марта при посадке в самолёты, поезда дальнего следования, электрички, пригородные автобусы и даже в малочисленном личном транспорте вводилась поголовная проверка па­спортов, предписывалось задерживать всех евреев, а также и подозри­тельных.

Руководство Московской железной дороги получило распоряжение: на запасных путях, прилегающих ко всем вокзалам столицы – Казанско­му, Ленинградскому, Ярославскому, Белорусскому, Киевскому, Паве­лецкому, Савёловскому, Рижскому, — сосредоточить подвижной состав общим числом в пять тысяч товарных вагонов, переоборудованных в теп­лушки армейского образца, из расчёта сорок человек на вагон. После загрузки пассажирами предписывалось вывести поезда на Окружную до­рогу, откуда с интервалом в десять минут отправлять на Казань, где на­чальники эшелонов (из воинской охраны) должны были получить указа­ния о дальнейших маршрутах следования". "Сто десять тысяч — по двое на каждую еврейскую квартиру – сотрудников МГБ и наиболее проверен­ных кадров милиции (частично пришлось вызвать с периферии) прохо­дили инструктаж в районных отделах госбезопасности". Возникает вопрос: неужели из этих сотен тысяч людей никто не дожил до хрущёвской "оттепели", чтобы засвидетельствовать об этой фантастической операции?

... И далее. "Восемь главных осуждённых погрузили на грузовики, где их ждали кагэбешные шофера, которые целых два месяца тренировались, чтобы точно подъехать куда надо, точно погрузить и выгрузить, прямо к эшафоту, ни на йоту не нарушая разработанного Сталиным ритуала казни".

"Мрачным, молчаливым коридором, с невероятно стремительной медли­тельностью двигались грузовики — чёрные фигуры, белые таблички на груди каждого. И чекисты в куртках спортивного образца стояли на Лобном месте, ждали, вытянувшись по стойке "смирно", И такие же, как они, застыли в ку­зовах грузовиков, рядом с одетыми в балахоны.

Грузовики развернулись, водители тренированно поставили машины — задние борта откинуты — впритык к облицовке Лобного места, восьмерым приказали спуститься с подставок и протянули руки, чтобы помочь, никто из восьмёрки не коснулся этих палаческих ладоней.

Они стояли в кузовах, у задних бортов, лицом к автомобильным кабинам, к Мавзолею".

Какой там Достоевский с "Мёртвым домом", какой Виктор Гюго с "93-м годом", какой Александр Дюма, какая там "Капитанская дочка" с казнью Пугачёва, какие там "Протоколы сионских мудрецов"! Вот он, эпос всех вре­мён и народов!

"Чекисты на Лобном месте у столбов с вытянутыми по-гусиному перекла­динами отработанным, одновременным движением взялись за петли, протя­нули таким же курткам в кузовах. И таким же отлаженным, тренированным, синхронным движением те накинули петли на шеи восьмерым.

Барабаны били. Молчала площадь. Молчало радио.

Повинуясь невидимому и неслышному знаку, машины одновременно, плавно, медленно тронулись. Колёса не сделали даже полного оборота, ког­да натянутые верёвки запрокинули восьмерых назад.

И, как только тела закачались, подрыгивая ногами, грузовики рванули, сделали чёткий разворот, перестроились в колонну, помчали — мимо храма Василия Блаженного, к Большому Москворецкому мосту.

С трибуны Мавзолея крикнули: "Ура!"

Площадь молчала.

(ну это – явно плагиат: "народ безмолвствует". – Ст. К.)

Сталин поднялся, разминая затёкшие стариковские ноги, взял телефон­ную трубку.

– Молодец, – сказал он кратко.

– Спасибо, спасибо, Коба. А что, и в самом деле хорошо сработали!

– Не радуйся, – остудил он Берию. – Работа ещё впереди... "

Но тут, как на грех, Сталин помер, и в последнюю секунду его наследни­ки срочно отменили депортацию, хотя паровозы стояли на парах, и лишь один красный экспресс с самыми главными евреями успел отправиться в путь и даже дошёл до Байкала (про него, по версии Ерашова, забыли соратники Сталина, занятые борьбой за власть после смерти вождя), где эшелону на окружной дороге было устроено крушение, подготовленное для всех других, к счастью, не отправившихся в путь, эшелонов такого же рода.

"В 2.00 по московскому времени 14 марта красный экспресс особого назначения, двигаясь строго по установленному для него графику, не сбавляя хода, проследовал через станцию Слюдянка, миновал разъезд Крутой, где машинисту посигналили, что путь свободен, и на прежней скорости промчался дальше.

В 2.02 поезд с налёту выскочил на отрезок пути, разрушенный геби-стами, рухнул под откос и почти мгновенно сгорел, поскольку был для пущей надёжности начинён в багажниках под полом вагонов канистрами с бензином".

Вот настоящий сценарий для Ваксберга, а может быть, для Голливуда или даже для Сокурова! Это вам не "Утомлённые солнцем"!

Адские картинки, неподвластные ни гению Данта, ни перу Солженицы­на. .. Кошмарные события, рядом с которыми все обвинения сталинских прокуроров в адрес троцкистов, бухаринцев и прочей "антисоветской своло­чи", якобы работающей на японскую, германскую и прочие разведки мира, кажутся детскими шалостями, невинным розыгрышем, забавными политиче­скими капустниками. Я не знаю, еврей Валентин Ерашов или русский. Я не знаю, из благополучной он семьи или из репрессированных. Я точно знаю лишь одно: что он или душевнобольной, или мерзавец, сознательно сочи­нивший лживую книгу, от которой многие доверчивые евреи (да не только евреи) могли повредиться умом, заболеть манией преследования или более тяжёлой душевной болезнью. А особо впечатлительные натуры могли и по­кончить с собой.

Вот какую книгу надо было прочитать Нине Горлановой своей младшей доченьке Аглае вместо того, чтобы пугать её какой-то местечковой пермской "Памятью" и рыдать над лужей мочи, оставленной в подъезде бомжами-анти­семитами. Вот какие кадры – приговорённых к повешению, бессильно иду­щих в чёрных одеждах с капюшонами на головах к грузовикам, которые под­везут их под виселицы и по команде, пуская клубы чёрного дыма, рванутся, оставляя бедных евреев в петлях дрыгать ножками, вот какие кадры надо бы­ло снять Ваксбергу, а не ряженого Булганина, косноязычно расказывающего на ходу о сталинском коварном плане.    Бесталанный Вы человек,   товарищ Ваксберг, по сравнению с Валентином Ерашовым... Я думаю, что за эту кни­гу Ерашова (если он жив) надо было бы судить по 282-й статье за разжигание межнациональной розни. А если его нет в живых, то "Коридоры смерти" долж­на быть изъята из всех библиотек и сдана в макулатуру. Или сожжена ветера­нами общества "Память". От такого рода сплетен и слухов впала в неврасте­нию даже семья будущего лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского. Вот как он, живя в Америке, вспоминал о зиме 1953 года: "Воздух полнился слухами о планируемых в Политбюро репрессиях про­тив евреев, о переселении этих исчадий "пятого пункта" на Дальний Восток, в область, именуемую Биробиджаном <... > По рукам ходило даже письмо за подписью наиболее известных обладателей "пятого пункта" – гроссмейсте­ров, композиторов и писателей, содержащее просьбу к ЦК и лично к товари­щу Сталину разрешить им, евреям, искупить суровым трудом в отдалённых местностях большой вред, причинённый русскому народу. Письмо должно было со дня на день появиться в "Правде" и стать предлогом для депорта­ции <... > Мы готовились к путешествию и уже продали пианино, на котором в нашем семействе всё равно никто не играл".

Сюжет о пианино, на которое зарятся русские антисемиты, в повести Ера-шова тоже присутствует... Просто какая-то дешёвая мистика.

***

А тема депортации до сих пор жива. Её не сдали в архив. Восьмого июля 2009 г. о ней, как о детально приготовленной операции, докладывала некая ифлийка Лунгина, главная и единственная героиня скучнейшего и бесконечно­го документального сериала "Подстрочник". Через полгода (в январе-февра­ле 2010 г.) фильм был ещё раз показан по "Культуре", а в конце 2009 г. мо­нологи Лунгиной вышли отдельной книгой. Прошу прощения у читателей за длинную цитату из этой книги, но привести её совершенно необходимо.

"После "убийц в белых халатах" кампания против евреев приняла совсем другие масштабы. Мы не только потеряли право работать, но оказались выбро­шены из жизни, которая до сих пор была нашей. (! – выделено мной – Ст. К.)

Был такой академик Минц, придворный специалист по истории партии. От его дочери я узнала, что он пишет письмо Сталину. В этом тексте, который должны были подписать самые известные евреи, они признавали преступле­ния, совершённые их собратьями против русского народа и социализма, и просили разрешения их искупить. С другой стороны, мне рассказывал при­ятель, журналист Семен Беркин: он готовил репортаж из Сталинграда – рабо­чие тракторного завода единогласно проголосовали за принятие резолюции о всеобщей депортации евреев (! — Ст.К.). А Леня Агранович и Сеня Листов, наши друзья-драматурги, как-то раз придя к нам на ужин, рассказали, что они написали для Театра Советской Армии пьесу, которую с энтузиазмом при­няли, но когда завлит пошёл к директору театра с вопросом, какой гонорар им выплатит (обычно это было от пятнадцати до двадцати пяти тысяч рублей "ста­рыми"), то директор – генерал Паша его звали – ответил: "Выписывай три, им хватит". Завлит изумился, а генерал пояснил: "По полторы тыщи на месяц вполне достаточно,   а потом их посадят по вагонам и отправят в Сибирь".

Тогда же мы получили и другое свидетельство того, что нас ждёт. Служил в Симином театре зав постановочной частью Додик Левит. Он во время войны работал в ансамбле МВД, возил его на фронт, и теперь продолжал иногда ор­ганизовывать выступления актёрских бригад в армии. Он рассказал Симе, что недавно поехал на такую гастроль в Восточную Сибирь, в большую глушь, — к слову сказать, с Юрием Любимовым, который выступал в этих концертах как актёр и чтец. И в какой-то момент лётчик ему сказал: "Подойдите-ка сюда. – Тогда маленькие самолёты летали. – Посмотрите внизу, видите?" И показал такие большие, в виде букв поставленные бараки. Каждые восемь-десять ме­тров гряда бараков, в виде буквы "Т". Он говорит: "А это ведь для вас пост­роено". Додик Левит, как вы понимаете, еврей был. "Что значит "для нас"?" – "А это вас туда вывозить будут. Есть уже постановление правительства".

Евреев выгоняли из ЦК, из Моссовета, из горкома и райкомов, из госбе­зопасности,   министерств,   из газет,   научных институтов,   университетов.

Как-то раз Сима пошёл в домоуправление за какой-то справкой, и сидев­шая там делопроизводительница не без злорадства, но как бы по-дружески сказала: "Вот видите списки? Вот нас заставляют здесь сидеть по вечерам и их дополнять и дополнять. Это списки ваши". Сима говорит: "В каком смысле "наши"?" — А ваши,   вот вас высылать будут. Здесь написано,   кому куда, на какой вокзал".

Уже говорили о том, как именно произойдёт выселение евреев. Сталин выступит и скажет: чтобы спасти еврейский народ от справедливого гнева рус ских, его надо удалить из больших населённых пунктов, где он контактирует с другими, поселить отдельно, изолированно, что это гуманный акт во имя спа­сения евреев. Говорили, что размечены вокзалы, какие подаются составы, когда, в котором часу, какие автобусы (! — Ст. К.), что можно брать (не бо­лее 15 кило), — в общем, эти разговоры всё время вертелись, вертелись, и, конечно, жить с этим было крайне трудно. В этот период, между прочим, на­чались первые отъезды в Израиль. Которые были сопряжены с невероятно скандальными историями, но кто-то всё-таки вырывался, и перед всеми встал вопрос: не единственный ли это путь спасения? Но вместе с тем не дадут уе­хать, растопчут. Это обсуждалось в каждом доме, где были евреи. Это висе­ло, как чёрная туча над городом.

Я ни минуты не сомневаюсь — и это понимали все, кто жил в то вре­мя, – что если бы Сталин не умер, то, несомненно, евреев бы вывезли".

И вот эту лживую ахинею, рождённую слухами, сплетнями, воображени­ем зомбированных людей (или профессиональных провокаторов), давным-давно отвергнутую и высмеянную честными историками и мемуаристами, сегодня с какой-то подлой целью воскрешают и возносят до небес многие известные деятели культуры:

"История жизни Лилианны Лунгиной, рассказанная ею самой, – это, по­жалуй,   самое сильное моё художественное впечатление за все последние годы".

Борис Акунин,    писатель

"Фантастическая жизнь Лунгиной и её изумительный рассказ об этой жиз­ни сокрушительно свидетельствуют: всё, что останется от страшного русско­го двадцатого века,   — это культура".

Леонид Парфёнов,    телеведущий

"Подстрочник" завораживает в первую очередь безмерной талантливос­тью и исключительной честностью своей героини <... > великолепной памятью и благородством гражданских и человеческих позиций, вызывает самое горя­чее чувство благодарности и преклонения".

Эльдар Рязанов,    кинорежиссёр

Миф о "депортации" оживает на глазах. Хотя, как говорится, "рукописи не горят", но в истории есть факты тотального уничтожения всяческого рода сек­ретных документов. Вспомним хотя бы, как в середине 50-х годов в архивах ОГПУ-НКВД были уничтожены почти все документы, подтверждавшие прича­стность Н. С. Хрущёва к репрессиям 30-х годов. С трудом, но можно предпо­ложить, что такая же судьба постигла громадное количество документов, каса­ющихся сталинского плана депортации всех евреев Советского Союза (ведь глупо же было депортировать только московских евреев) в места не столь от­далённые.

Но куда делись сотни тысяч людей, готовивших эту небывалую в истории человечества по масштабам операцию: все энкавэдешники, все домоуправы и дворники, готовившие списки, все железнодорожники, должные подготовить и подать составы ко всем крупнейшим вокзалам страны, все машинистки, печа­тавшие приказы, списки и распоряжения, все экономисты и хозяйственники, от которых зависело финансовое и продовольственное обеспечение операции, все милиционеры, обязанные поддерживать порядок в такого рода гигантском действе, все взрывники, готовившие взрывы поездов на пути следования, все пропагандисты, получившие задание обеспечить "правильное" освещение операции всемирно-исторического размаха, все гражданские и военные лётчи­ки, летавшие над тайгой и, ничего не тая, рассказывавшие своим пассажирам, что за бараки строятся там внизу в тайге, и болтливые стюардессы, которые это всё видели... А если ещё вспомнить, что у всей этой "армии", задействован­ной для депортации, были семьи, которые не могли не знать о ней? Одним сло­вом, чтобы вывезти в места не столь отдалённые несколько миллионов евреев, нужно было привлечь к этому делу столько же или даже много больше исполни­телей и собрать в одну ночь, как чеченцев, эти несколько миллионов, рассеян­ных по всей стране, и загнать в несколько тысяч товарных составов...

Если верить Лунгиной, Ерашову, Ваксбергу и прочим "историкам", то к марту 1953 года всё было готово, отлажено, организовано. Оставалось только ждать команды. Но Господь дал другую команду, и Сталин умер. А через 3 го да состоялся знаменитый по своей авантюрной лживости доклад Хрущёва на XX съезде, где он не постеснялся заявить, что генералиссимус воевал "по гло­бусу", но ума у нашего Никиты хватило не включить в список сталинских пре­ступлений дело о депортации. Видимо, понял, что полным дураком выстав­лять себя негоже.

Но куда за эти 3 года — с 53-го по 56-й — подевались миллионы "раз­работчиков" и "исполнителей" сталинского депортационного плана? Но куда делись документы, касающиеся депортации поголовно всех евреев со всех необъятных просторов советского государства? В европейской юстиции сей­час принято судить историков за "отрицание" Холокоста и даже за "умале­ние" его масштабов, то есть, с точки зрения жрецов Холокоста, "за отрица­ние исторической правды". Но если сделать этот принцип универсальным, то надо судить и за "утверждение исторической лжи" о депортации. Но кого судить? Лунгина с Ерашовым и Булганиным уже подпали под юрисдикцию Божьего Суда. Ваксберг стар, и подобно девяностолетнему Демьянюку, слу­жившему в Освенциме, может быть оправдан по возрасту и состоянию памя­ти. Остаётся предъявить иск за фальсификацию истории создателям теле­фильмов о депортации, руководителям телеканалов, демонстрирующих эти кино– и телефальшивки, директорам издательств, издающим лживые кни­ги... Миф о Ванзейской конференции, об "окончательном решении еврей­ского вопроса" оказался куда слабее нашего дожившего аж до XXI века ми­фа о депортации.

В 2005 г. в Центрполиграфиздате вышла книга телеведущего Леонида Млечина "КГБ". В ней есть глава, посвященная депортации, написанная так, как будто Млечин сначала посмотрел ваксберговский фильм, а потом пересказал его содержание. Словом, сплошной плагиат. "После приговора планировались публичные казни. Булганин позже рассказывал сыну про­фессора Этингера (а сын профессора Этингера, видимо, "рассказывал" Л. Млечину. — Ст. К.), что осуждённых намеревались казнить прямо на Красной площади.

Булганин рассказывал о том, что евреев предполагалось выслать из круп­ных городов, причём на эти товарные поезда планировалось нападение "не­годующих толп" (стр. 354).

Дальнейшие рассуждения Млечина похожи на вымыслы о соображениях и поступках Сталина из книг Волкогонова, Ерашова, А. Рыбакова: "Сталин из­бегал ставить автографы на сомнительных документах, или писал резолюцию на отдельном листке бумаги, который подкалывал к документу. Он думал (так "думает" "историк" Млечин. - Ст. К.), что листок потом выбросят, а документ будет храниться всегда. И ошибся: при всей своей опытности, знании дело­производства, всей этой аппаратной жизни он не сообразил (а чего тут сооб­ражать? — Ст. К.), что никто, а тем более Маленков, не решится выбросить лист бумаги со словами Сталина. Вот почему некоторые его резолюции всё-таки сохранились"/ (Л. Млечин намекает о неких "резолюциях", касающихся депортации евреев. Но где они? Почему он не цитирует их?)

Голубая мечта жрецов Холокоста заключается в том, чтобы вмонтировать в европейскую катастрофу события из российской и советской истории и тем самым увеличить масштаб мирового "антисемитского пространства", присо­вокупить к нему погромы царского времени, погромы гражданской войны, при умолчании о том, что все они случались в Молдавии, в Белостоке, на Львовщине, в петлюровском Киеве. Всё равно виновата Россия как правопре­емница СССР, а СССР виноват как правопреемник Романовской империи. Кульминация этого растянутого во времени плана – убедить весь мир в том, что Россия, подобно гитлеровской Германии, была готова осуществить гран­диозное преступление, которое явилось бы российско-советским венцом Хо­локоста – депортацией всех евреев в лагеря Сибири и Дальнего Востока на верную гибель.

Два фильма — о Ванзейском заговоре и о Депортации — две части дья­вольского плана. Сначала рассказ о Ванзее, где если и не принималось ре­шение об истреблении европейского еврейства, то решение о депортации на завоёванные советско-сибирские пространства принималось уж точно. Даже "ревизионисты" с этим согласны. Но план, принятый в начале 1942 года, из-за последующих военных поражений вермахта сорвался. Гитлеровская депор­тация не удалась. Однако на смену гитлеровскому плану пришёл сталинский.

На смену фашистской депортации была якобы разработана советская, как её продолжение. И только смерть Сталина помешала продолжить ему политику расистского рейха, что и требовалось доказать в подлые 90-е годы. И почти доказали, если вспомнить, что Швыдкой решился сделать телепередачу под названием "Русский фашизм хуже немецкого".

Меня могут упрекнуть:

– Станислав Юрьевич! Вот Вы, воюя с мифом о де­портации, ссылаетесь на Рекемчука, Ерашова, Ваксберга, Млечина, Швыдко­го... Но ведь это всё сочинители, фантазёры, писатели, творческие натуры, люди воображения. С ними расправиться легко. А что говорят о тех же самых исторических сюжетах серьёзные исследователи, люди науки, достойные до­верия?

Я сам не изучал обстоятельств этой исторической драмы и потому приве­ду несколько отрывков из книги "Тайная политика Сталина. Власть и антисе­митизм" историка Р. В. Костырченко Из главы, которая называется "Миф о депортации".

"Наряду с тем, что в последнее время в международном общественном мнении фактически произошло оправдание супругов Розенберг от инкрими­нированного им в своё время судьёй И. Кауфманом обвинения в участии в "дьявольском заговоре уничтожения богобоязненного народа" США, отжива­ет свой век и другая легенда времён холодной войны:   вошедшие сначала в публицистику, а потом и перекочевавшие в научные издания "неопровержи­мые" данные о планировавшемся якобы в СССР насильственном и повальном выселении евреев в Сибирь. Утверждается, что эта акция, уже детально под­готовленная – по всей стране домоуправлениями и отделами кадров предпри­ятий – были вроде бы составлены миллионы листов списков евреев (ни один из этих списков потом так и не был найден), намечалась Сталиным на март 1953-го, но в последний момент она сорвалась из-за смерти диктатора. Гово­рят также, что депортация будто бы должна была сопровождаться публичным повешением "врачей-вредителей" на Красной площади в Москве и массовы­ми казнями евреев в других крупных городах страны,   а также специально организованными властями крушениями составов с евреями на пути их транс­портировки в концлагеря по Транссибирской магистрали, кстати, единствен­ному и потому стратегическому железнодорожному пути, связывавшему центр с Дальним Востоком. Причём, по версии авторов этих холодящих душу сце­нариев, пригодных разве что для постановки триллеров, устраивать диверсии на железной дороге, а также творить самочинную расправу над депортируе­мыми должны были сформированные властями летучие отряды   "народных мстителей"¹.   Единственным "документальным" подтверждением этих фанта­зий служит напечатанный сначала в США ("Еврейский мир", N. Y ., 11.03.99), а потом и в России ("Известия",   9.01.01) и отмеченный всеми признаками примитивно сработанного фальсификата фрагмент письма еврейской общест­венности советскому руководству с просьбой защитить евреев от вызванного "преступлениями врачей-убийц" "справедливого" гнева советского народа, направив их "на освоение... просторов Восточной Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера". Опубликовал этот материал, снабдив его невразумитель­ным пояснением, Я. Я. Этингер, сильно претерпевший в своё время от ста­линских репрессий" (стр. 671-672).

"Нельзя не учитывать и такой достаточно весомый антидепортационный аргумент, заключающийся в том, что, несмотря на тотальное предание глас­ности после августа 1991 года всех самых секретных политических архивных материалов сталинского режима, не было обнаружено не только официальной директивы, санкционирующей и инициирующей депортацию, но даже какого-либо другого документа, где бы она упоминалась или хотя бы косвенно под­тверждалась её подготовка (в том числе пресловутые сотни тысяч страниц списков евреев на выселение). Если бы нечто похожее существовало в дей­ствительности, то непременно бы обнаружилось, как это произошло со мно­гими другими утаёнными советским режимом секретами".

Не упоминает о подобных планах в своих мемуарах и такой яростный обличитель сталинских преступлений, как Н. С. Хрущёв. Из приближённых Сталина только Н. А. Булганин, выйдя на пенсию, любил после изрядного возлияния поведать своим собеседникам, разумеется, "по большому секрету", о том, как Сталин поручал ему подготовку и осуществление депортации евреев (Г. Костырченко, стр. 680).

"Л. А. Шатуновская – непосредственная участница описываемых собы­тий... приводит распространённые тогда слухи, что в Сибири уже строились бараки, а также готовились товарные вагоны для ссыльных".

"Отсутствие фактов, подтверждающих эту версию, в комментарии ком­пенсируется публицистическим пафосом, полунамёками, противоречивыми туманными рассуждениями".

"По сведениям, сообщённым автору одним из руководителей Еврейского университета в Москве М. С. Куповецким, который специально исследовал этот вопрос по материалам архива Министерства путей сообщения СССР, до­кументами этого архива ничего подобного не подтверждается".

"Легендарный советский чекист П. Судоплатов комментировал в своих мемуарах эту ситуацию так: "Если подобный план действительно существо­вал, то ссылки на него можно было бы легко найти в архивах органов госбе­зопасности... Я считаю, что речь идёт только о слухе..."

Негласный информатор госбезопасности И. В. Нежный, известный теат­ральный деятель тех лет, по словам Костырченко, "в последующие годы вплоть до своей смерти в начале 70-х годов продолжал широко делиться сво­ей версией о планах Сталина в отношении евреев в начале 1953 года. Может быть, поэтому предположение о готовившемся Сталиным переселении евре­ев в Сибирь переросло со временем для многих в реальное и вполне доказан­ное намерение".

"Ни одного документа, ни одного решения, ни одного доказательства о якобы готовившемся и уже подготовленном (на уровне списков, имевшихся у дворников!) переселении всего советского еврейства в сибирские лагеря не найдено ни в одном архиве".

Даже такой защитник постулатов Холокоста, как Альфред Кох, в книге об Освенциме не хочет уподобляться Ваксбергу и выглядеть идиотом или прово­катором и, подобно Костырченко, соглашается с доводами здравого смысла:

"Такую фальсификацию устроить невозможно, невозможно даже теорети­чески. В ней должны были участвовать сотни тысяч людей. Причём среди них априори обязательно попадутся люди (и много), которые никакой симпатии и жалости к евреям не испытывают. Так какие же должны быть аргументы, что­бы убедить их участвовать в этом вселенском обмане?" (стр. 332).

Сказано категорически и даже несколько легкомысленно, что может быть объяснено искренним признанием автора: "Я, Альфред Кох, вопреки обще­принятому мнению, являюсь наполовину немцем, наполовину русским, а не евреем". Может быть, поэтому автор позволил себе такую обидную для жре­цов Холокоста прямоту и даже некоторую вспыльчивость в комментарии к од­ному из основных мифов.

Книга Г. В. Костырченко общепризнанна как объективное исследование "еврейской темы" в сталинскую эпоху. Она была опубликована в 2001 году из­дательством "Международные отношения" (Москва) в рамках проекта "Библи­отека Российского еврейского конгресса". На шмуцтитуле увесистого тома выражена "признательность Еврейскому конгрессу за финансовую поддержку издания этой книги". На это издание имеется немало ссылок в книге аполо­гетов Холокоста А. Коха и П. Поляна. Так что прошу Ваксберга, Млечина, Ре-кемчука поверить книге Костырченко: ведь в неё вложены еврейские деньги. А евреи на бесполезные проекты денег не тратят...

(Продолжение следует)

Станислав Куняев

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"