Где-то на
перепутьях европейских дорог, в 1845 году, Гоголь писал своему другу графу
Александру Петровичу Толстому: «Нет выше званья, как монашеское, и да сподобит
нас Бог надеть когда-нибудь простую ризу чернеца, так желанную душе моей, о
которой уже и помышленье мне в радость. Но без зова Божьего этого не сделать.
Чтобы приобресть право удалиться от мира, нужно уметь распроститься с миром...
Нет, для вас так же, как и для меня, заперты двери желанной обители. Монастырь
ваш – Россия!» Это письмо, названное Гоголем «Нужно проездиться по России» и
включенное в книгу «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847), было
запрещено цензурой и не печаталось при жизни автора.
Биографам Гоголя
осталась неизвестной и его попытка в конце июня – начале июля 1845 года
оставить литературное поприще и уйти в монастырь. Об этом, в частности,
рассказывает в своих записках Марфа Сабинина, дочь веймарского православного
священника Стефана Сабинина. По ее словам, Гоголь приехал в Веймар, чтобы
поговорить с ее отцом о своем желании поступить в монастырь, но тот, видя
болезненное состояние Гоголя, отговаривал его и убедил не принимать
окончательного решения.
Устремление
Гоголя к монашескому образу жизни выражено в конкретных словах составленной им
молитвы, которая содержится в его записной книжке: «Милосердия, Господи. Ты
милосерд. Прости все мне грешному. Сотвори, да помню, что я один и живу в Тебе,
Господи; да не возложу ни на кого, кроме на одного Тебя, надежду, да удалюсь из
мира в святой угол уединения».
Последнее десятилетие жизни Гоголя проходит под
знаком все усиливающейся тяги к иночеству. Не давая монашеских обетов
целомудрия, нестяжания и послушания, он воплощал их в своем образе жизни.
«Нищенство есть блаженство, которого еще не раскусил свет. Но кого Бог удостоил
отведать его сладость и кто уже возлюбил истинно свою нищенскую сумку, тот не
продаст ее ни за какие сокровища здешнего мира». Гоголь не имел своего дома и
жил у друзей, – сегодня у одного, завтра у другого. Свою долю имения он отказал
в пользу матери и остался нищим, – помогая при этом бедным студентам из
средств, полученных за издание своих сочинений. Оставшееся после смерти Гоголя
личное его имущество состояло из нескольких десятков рублей серебром, книг и
старых вещей – а между тем созданный им фонд «на вспоможение бедным молодым
людям, занимающимся наукою и искусством», составлял более двух с половиной
тысяч рублей.
Современники не
оставили никаких свидетельств о близких отношениях Гоголя с какой-либо
женщиной. О его церковном отношении к послушанию говорит тот поразительный
факт, что он по совету своего духовного отца сжег главы незаконченного труда и
фактически отказался от художественного творчества. О том, насколько труден
этот шаг был для Гоголя, можно судить по его признанию в «Авторской исповеди»:
«Мне, верно, потяжелей, чем кому-либо другому, отказаться от писательства,
когда это составляло единственный предмет всех моих помышлений, когда я все
прочее оставил, все лучшие приманки жизни, и, как монах, разорвал связи со всем
тем, что мило человеку на земле, затем чтобы ни о чем другом не помышлять,
кроме труда своего».
Отражение духовной жизни Гоголя 1840-х годов можно
найти во второй редакции повести «Портрет» (1842). Художник, создавший портрет
ростовщика, решает уйти из мира и становится монахом. Приуготовив себя
подвижнической жизнью отшельника, он возвращается к творчеству и создает
картину, которая поражает зрителей как бы исходящим из нее светом духовности. В
конце повести монах-художник наставляет сына: «Спасай чистоту души своей. Кто
заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою. Другому простится
многое, но ему не простится». Вторая редакция «Портрета» свидетельствует, что
Гоголь вполне сознательно шел по избранному пути религиозного осмысления
искусства. В повести он как бы наметил программу своей жизни. Его попытка
оставить мир летом 1845 года, по всей видимости, не предполагала окончательного
отказа от творчества, но как бы подразумевала возвращение к нему в новом
качестве. Путь к большому искусству, полагал Гоголь, лежит через личный подвиг
художника. Нужно умереть для мира, чтобы пересоздаться внутренне, а затем
вернуться к творчеству.
После Веймара
Гоголь не раз еще пытался если не постричься в монахи, то хотя бы приблизиться
к монастырю – в конце жизни он собирался на Святой Афон и трижды посетил Оптину
Пустынь. Возможно, Гоголь имел намерение остаться в монастыре. Оптинский старец
Варсонофий рассказывал в беседе со своими духовными чадами, что незадолго до
смерти Гоголь говорил своему близкому другу: «Ах, как я много потерял, как
ужасно много потерял...» – «Чего? Отчего потеряли вы?» – «Оттого, что не
поступил в монахи. Ах, отчего батюшка Макарий не взял меня к себе в скит?» Это
предание отчасти подтверждается свидетельством сестры Гоголя Анны Васильевны,
которая сообщала Владимиру Шенроку, биографу писателя, что брат ее «мечтал
поселиться в Оптиной Пустыни».
По словам
Василия Андреевича Жуковского, настоящим призванием Гоголя было монашество. «Я
уверен, – писал Жуковский Петру Александровичу Плетневу в марте 1852 из Бадена,
получив известие о смерти Гоголя, – что если бы он не начал свои "Мертвые
Души", которых окончание лежало на его совести и все ему не давалось, то
он давно бы стал монахом и был бы успокоен совершенно, вступив в ту атмосферу,
в которой душа его дышала бы легко и свободно».
Умирал Гоголь с
четками в руках. Перед кончиной он дважды исповедался и причастился Святых
Таин, а также особоровался. Последними его словами, сказанными в полном
сознании, были: «Как сладко умирать!» Накануне, часу в одиннадцатом, он громко
произнес: «Лестницу, поскорее, давай лестницу!..» Подобные же слова о лестнице
сказал перед смертью святитель Тихон Задонский, один из любимых духовных
писателей Гоголя, сочинения которого он перечитывал неоднократно.
После кончины
Гоголя в его бумагах были обнаружены обращение к друзьям, наброски духовного
завещания, молитвы, написанные на отдельных листках, предсмертные записи.
Молюсь о друзьях моих. Услыши, Господи, желанья и
моленья их. Спаси их, Боже. Прости им, Боже, как и мне, грешному, всякое
согрешенье пред Тобою.
Будьте не мертвые, а живые души. Нет другой двери,
кроме указанной Иисусом Христом, и всяк прелазай иначе есть тать и разбойник.
Помилуй меня, грешного, прости, Господи! Свяжи вновь
сатану таинственною силою неисповедимого Креста!
В завещании
своем Гоголь советовал сестрам открыть в деревне приют для бедных девиц, а по
возможности и превратить его в монастырь, и просил: «Я бы хотел, чтобы тело мое
было погребено если не в церкви, то в ограде церковной, и чтобы панихиды по мне
не прекращались».
Владимир ВОРОПАЕВ
Ссылки по теме:
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
Где-то на
перепутьях европейских дорог, в 1845 году, Гоголь писал своему другу графу
Александру Петровичу Толстому: «Нет выше званья, как монашеское, и да сподобит
нас Бог надеть когда-нибудь простую ризу чернеца, так желанную душе моей, о
которой уже и помышленье мне в радость. Но без зова Божьего этого не сделать.
Чтобы приобресть право удалиться от мира, нужно уметь распроститься с миром...
Нет, для вас так же, как и для меня, заперты двери желанной обители. Монастырь
ваш – Россия!» Это письмо, названное Гоголем «Нужно проездиться по России» и
включенное в книгу «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847), было
запрещено цензурой и не печаталось при жизни автора.