Сколько имен, о, Москва!
И приветливых, и величавых,
Дети Тебе воздают! И мало
ли ласковых прозвищ!
То Белокаменной, то
Златоглавой Тебя величают!
Видно, сроднились с
Тобой, воспитавшей их горькую юность.
М. Дмитриев
РУССКИЙ НАРОД оставил от глубины веков две расхожих характеристики Москвы -
“белокаменная” и “златоглавая”. Может показаться, что в них превалируют
материальные компоненты: камень и золото. Но по части облика или образа города
главными следует признать цвета: белый и желтый. Причем если учитывать
предельно яркую цветовую пестроту застройки древней Москвы, то вид беленых
известью кирпичных крепостных стен и башен Кремля, Китай-города и Белого города
вносил, в эту пестроту особенную организованность — создавал контрастный “белый
каркас” для цветного города. А золото храмовых глав раскидывало “огнистую”
желтую россыпь над всей Москвой, сверкавшую в лучах вечно кружащегося солнца.
Превалирование белого и желтого цветов создавало светлую гамму чистоты и
возвышенного образа всего города.
Однако
в реальности было не так все гладко. Характеристика Москвы “белокаменная” могла
применяться лишь эпизодически. Белили крепостные стены в конце XVI-XVII
веках редко, белила неравномерно осыпались, исчезали и стены снова возвращали
свою кирпичную основу в виде новой пестроты. Да и желтый (золотой) цвет
проявлялся циклично: набирал-набирал густоту, затем резко исчезал. И так от
пожара к пожару. А среди их множества особенно были известны пожары всеобщие:
Никольский [1493], Воздвиженский [1547], Китайский [1626], Троицкий [1737]...
Это были “естественные” бедствия деревянного в основном города. Но были и беды
“искусственные”.
Не
менее часто Москву уничтожали, опять же огнем, при набегах-нашествиях
татарские и крымские ханы, литовские и польские интервенты, наконец,
французские захватчики. В этой связи, рассмотреть упорно восстанавливаемое
москвичами златоглавие столицы — особенно интересно.
В 1380 году на Москве
впервые упоминается у великого князя Димитрия (позднее — Донского) Златоверхий
терем. Но "золото" в застройке Кремля появилось сначала конечно на
главах белокаменных церквей: Успенского собора, возможно государевых
Благовещенского, Михаило-Архангельского, Спасского, ц. Иоанна Лествичника под
Колоколы (храмы были одноглавыми). Но уже в 1382 году москвичи доверились
подступившему к городу коварному хану Тохтамышу и с крестным ходом открыли
кремлевские ворота. Татары изрубили 24 тысячи мужчин, женщин, детей, стариков,
а Кремль разграбили и сожгли.
В
ХV
веке московские власти может быть и золотили главы возобновленных храмов:
например кафедрального митрополичьего Успенского собора или великокняжеского
домового Благовещенского. Но сообщений об этом нет и появились они уже только в
XVI
веке.
Наибольшее
количество сведений о Златоглавой Москве встречается в записках
западноевропейцев. Они удивлялись блестящему виду, необычному облику русской
столицы, конечно, сравнивая ее с каменно-серыми городами Европы. Но, восхищаясь
златоглавым городом, иностранцы затем сами же дружно и с какой-то садисткой
радостью его уничтожали-сжигали, поелику это для них оказывалось возможным.
Подхожий стан
Как жар крестами золотыми
Горят старинные главы...
А.
Пушкин
СНАЧАЛА необходимо
обратить внимание на “эффект восторга” от первой встречи людей с древнерусской
златоглавой столицей, проявлявшийся на ближайших к ней холмах 12 дорог
(Поклонных горах). Здесь рождалось самое правдивое, самое яркое впечатление от
вида города, возникал образ и главная характеристика Москвы. Эффект
осмысливался не только в аспекте градостроительного искусства (панорамы города
обычно любили изображать восторженные художники), но учитывался в религии
(Поклонные горы — как в Иерусалиме), даже использовался в дипломатии
(устройство Подхожего стана). По таким темам и отобраны здесь описания
Златоглавой Москвы западноевропейскими свидетелями. Сначала — известия о Подхожем
стане на речке Ходынке, потом — описание Бернгардом Таннером “эффекта восторга”
от вида Москвы с Подхожего стана, далее свидетельства европейцев о Златоглавой
Москве, наконец, — восторг цивилизованных французов на Поклонной горе в 1812
году, оставивших затем от огромного, сверкавшего сотнями золотых глав и
крестов города черные обгорелые головешки.
Подхожий стан для
иностранных послов показан в мелком масштабе на “Плане земли за Земляным
городом от Тверских до Смоленских ворот” 1680-х годов (в копии XVIII века).
Речка Ходынка на плане имеет четыре пруда, образованных четырьмя
плотинами-мостами. Между средними мостами примерно в 4-5 верстах от города
изображен и подписан “Двор что построен для приезду послов”. На нем видны два
храма (может быть церковь и кирха), две башни, другие постройки; двое ворот
против друг друга: одни в сторону города, другие — к пруду. Постройка этого
двора вызвала необходимость прокладки Новой Волоцкой дороги по другой
плотине-мосту к Тверским воротам города.[1]
Подхожий стан послов
перед Москвой впервые упомянут в летописи под 1644 годом в известии о
посещении Москвы датским королевичем Владиславом, которого от Новгорода
сопровождал пристав князь Юрий Сицкой. Перед самой Москвой была последняя
остановка на посольском “стане”. “А королевича встречал с Москвы за Земляным
городом по Тверской дороге боярин Михаила Михайлович Салтыков... А стоял
королевич (в Кремле) на Царе-Борисовском дворе. А боярин князь Юрья Андреевич
Сицкой с товарыщи отпущон к Москве с Похожева стану” (ПСРЛ. 31, с.163).
В 1667 году “изменьщик и
вор” Гришка Котошихин так описывал начальную фазу приема послов Римского
цесаря, королей Англии, Дании, Польши, Швеции... “А как послы приедут блиско
Москвы, и дворянину велено бывает с теми послами остановиться, не доезжая
Москвы за 20 верст, о посольском приезде отписать: и по ево письму велят ему с
теми послами итти к Москве, на Подхожей стан, верст на 7, и ожидати указу, как
ему велят быти с ними к Москве”.[2]
В
1678 году чешский путешественник Бернгард Таннер, посетив Москву в составе
крупного польского посольства, оставил не совсем обычную заметку о Подхожем
стане на Ходынке, о первой встрече иностранцев с русской православной
столицей.
“Чтобы
удобнее устроить въезд в Москву, пристав своротил... на 15 верст в сторону и
провел посольство в г.Строгино [3] где пробыли мы полдень. В миле отсюда пересекла нам дорогу река Москва, текущая
городом. Переправясь, мы должны были еще миновать большую деревню Щукино.
Отсюда провели послов со всеми их спутниками за 2 мили — к тому деревянному
подворью, которое воздвигли когда-то предшественники царя для удобства послов и похвальбы городом
Москвою (откуда уже виднелись золоченые башни, дворцы и прочее
великолепие)”.[4]
— В заметке Таннера, прежде всего, бросается
в глаза нарочитая искусственность в организации встречи иностранцев с Москвой.
С запада прямо к столице посольство привела Смоленская (Можайская) дорога. Но
Подхожий стан (деревянное подворье) был устроен далеко в стороне от нее на
Волоцкой (Воскресенской) дороге, с возможностью перехода затем на более
северную Тверскую (по которой, очевидно, приезжали датчане, шведы...). Для
выхода же к стану со Смоленской дороги нужно было пересекать Звенигородскую
дорогу, затем — Москву-реку. “Крюк” в 15-20 верст русские заставляли
проделывать перед своей столицей даже крупнейшие посольства европейских
государств. Предлог для него внешне логичен — “чтобы удобнее устроить въезд в
Москву”, причем, конечно, пышный, парадный.
—
Поскольку посольства насчитывали до 100 человек, а то и более (включая охрану,
конные экипажи...). Подхожий стан тоже, надо полагать, был крупным, хорошо
благоустроенным подворьем для проживания в нем летом и зимой. Он не мог быть
“убогим”, так как строился русскими царями для высоких посланников европейских
государств. Слово “воздвигли” позволяет говорить о строительстве на подворье
большого и красивого путевого дворца.
—
Воздвигли его когда-то “предшественники великого царя”. В 1678 году царем был
Федор Алексеевич. Следовательно, деревянный дворец строили дед его Михаил
Федорович во II четверти XVII века и отец Алексей Михайлович. Но само по себе
подворье с какими-то более ранними постройками существовало издревле.
—
Волоцкая дорога в старину называлась “Большой”, а начиналась прямо от
Боровицких ворот Кремля (ул. Знаменка, Поварская). Еще великий князь Василий
III в начале XVI века любил ежегодно “осеновать” с соколиной охотой в
Волоколамске. А великокняжеская Ходынская мельница с прудом упоминается в
актах-грамотах с самого начала XV века, естественно, на государевой земле.
Вполне возможно древний государев путевой стан на Ходынке был в Смутное время
начала XVII века опорной крепостью русских против “тушинского царика”
Лжедмитрия II [5].
Затем
уже он был переоборудован в Подхожий стан “для удобства послов” иностранных
государств. Послы здесь могли отдохнуть с дороги, привести посольство в
порядок и затем торжественно въезжать в столицу.
—
Первоначальная встреча послов не просто входила в дипломатический ритуал. На
Ходынке европейцев как “иноверцев” католиков, протестантов... встречала
сначала Сама православная Матушка Москва. У нее была здесь очень ответственная
в те времена функция: немного подержать послов перед собой, сбить с них
европейскую спесь и чванство своим царственным, и, как будет показано далее в
конце статьи, даже божественным обликом.
—
В этой связи для нас особенно примечательна в словах Таннера вторая
необыкновенная цель устройства Подхожего стана — “для похвальбы городом
Москвою”. Причем первая цель — “для удобства послов” тесно связана со второй.
Не всякий народ и его государи могли похваляться перед всей тогдашней Европой
своим столичным городом. Да и хвастались русские не словесно, но более
убедительно по поговорке: “Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать”. А
видеть было что!
—
С Подхожего стана на Ходынке открывался вид на невиданный во всем белом свете
огромный златоглавый город, какового, естественно, не было и в зарубежной
Европе. Основу красоты панорамы русской столицы составляли “золоченые башни и
дворцы”. “Башнями” иностранцы называли главы наших православных церквей (а
шатровые храмы и колокольни действительно выглядят как башни). Дворцы же
сверкали очевидно своими золочеными верхами: гребнями крыш, шатрами, шпилями,
орлами, прапорами теремов... Тысячи златоогненных бликов составляли звездную
россыпь стожар панорамы Москвы, ее изумительное, сказочное великолепие. Все
это особенно усиливалось в конце дня на закате солнца. Для показа именно
вечером ослепительной оранжево-огненной картины-панорамы златоглавого города
было выбрано место и воздвигнут на северо-западе перед столицей путевой дворец
для иноземных послов. А их самих русские заставляли предварительно кружить по
глухим черным лесам, специально задерживали в Строгино в полдень, чтобы
вечером, при выходе на Подхожий стан, на опушку темного хвойного бора перед
огромным Ходынским полем эффект был еще более разительным, потрясающим!
Может
быть, исчезнувшему и неведомому ныне Подхожему стану на Ходынке мы обязаны
тем, что европейские путешественники обращали больше внимания на своеобразие
Москвы XVI-XVII
вв. и оставили поэтому нам множество заметок о златоглавом городе, как
грандиозном по тем временам “диве дивном” для европейцев.
В XVIII
веке Подхожий стан с Волоцкой дороги был перенесен на Тверскую и превратился в
блистательный Петровский путевой дворец для приема из Петербурга императоров и
императриц. Но панорамы златоогненной Москвы отсюда уже не наблюдалось.
Под взглядом Европы
Из волн воздушных
выплывая,
Златые купола горят,
Кресты как серафимов стая
С земли на небеса парят.
П. Вяземский
ЗАПИСИ ИНОСТРАНЦЕВ о
Златоглавой Москве появляются с середины XVI века, с оживлением связей с
Европой. Они рисуют далеко не простую картину облика города. Сначала верха и
крыши каменных церквей, деревянных и каменных зданий, крепостных ворот и башен
крылись деревом, потом четырьмя видами металлов; исстари — свинцом, позднее — обелим
немецким железом” (луженым), еще позднее — медью, наконец — золотом (позолота).
Город в XVI-XVII веках имел три последних вида покрытий одновременно (помимо дерева),
но в разных пропорциях по течению времени. Так в 1608 году поляк Немоевский
заметил: “Церквей в городе около семисот... На многих большие башни,
обыкновенно покрытые белой жестью, которую морем доставляют из Германии...”. В
это же время датчане Лунд или Вебер отмечали: “Церкви... все четвероугольные...
Наверху посредине стоит круглая башня, также по одной на каждом углу
(пятиглавие)... Все башни выложены полированной медью и сильно блещут в поле”.
“Перед замком... стоит храм, называемый “Иерусалим”, на нем девять башен,
крытых листовой медью и притом так искусно и разнообразно, что только
дивишься”. Храм Василия Блаженного (Иерусалим) имел сначала главы из белого
железа, затем, как здесь указано, узорчатые медные, потом узорчатые
позолоченные, наконец, нынешние крашеные цветные.
Просматривая записи
иностранцев можно заметить также, что златоглавие распространялось по городу от
Кремля прерывисто. Причина этого — почти полные уничтожения столицы в 1571,
1611, 1812 годах теми же иноземцами. Сведения об этих бедствиях здесь включены
для того, чтобы можно было
оценить упорное, трехкратное восстановление русским народом священного
златоглавия любимой столицы. Нужно обратить внимание и на тот факт, что о
красоте и златоглавии Москвы дружно свидетельствовали почти “все языки”
Европы.
Англичанин Антоний
Дженкинсон, 1558 год, — “Во дворце церкви одни каменные, другие деревянные, с
круглыми вышками, красиво позолоченными. На церковных дверях и внутри церквей
— позолоченные образа (с.45).
Итальянец Рафаэль
Барберини, 1565 год, — “Есть там также несколько больших их церквей красивой
архитектуры и великокняжеский дворец с золотыми крышами и куполами, тоже
построенный итальянцами... Кроме того, находится там невероятное множество
церквей и малых и больших; и каменных и деревянных, так что нет улицы, где не
было бы их по нескольку; поэтому даже несносно, как в Николин день начнут день
и ночь гудеть колокола, которых там бесчисленное множество” (66—67).
Немец Генрих Штаден, 1571
год, — “На другой день он... поджег Земляной город, — целиком все предместье;
в нем было много монастырей и церквей. За шесть часов выгорели начисто и город,
и Кремль, и Опричный двор, и слободы... Одним словом, беда, постигшая Москву,
была такова, что ни один человек в мире не смог бы того себе представить!...
Татарский царь Девлет-Гирей повернул обратно в Крым со множеством денег, и
добра, и бессчетным числом полонянников, и положил впусте у великого князя всю
Рязанскую землю” (75—76).
Австриец Стефан Гейс,
1593 год. — “Много также (в Кремле) круглые башен на церквах, вызолоченных
хорошим золотом,... издали это делает великолепный вид. В числе их церковь,
называемая... Благовещения,.. с девятью позолоченными башнями; и крыша, и башни
все вызолочены добрым золотом” (137).
Датчане М. Лунд или И.
Вебер, 1603 год. — “Уверяют, что в Кремле 35 церквей и часовен вместе с
монастырями. Некоторые из самых главные церквей — с позолоченными башнями
большими и круглыми... Сначала одна с девятью вызолоченными башнями,... еще
одна с пятью вызолоченными и несколько таких, у которых все башни
позолоченные” (149).
Француз Жак Маржерет,
нач. XVII в., — “Внутри замка находятся различные каменные церкви, четыре из них
сплошь покрыты золоченом медью” (179).
Поляк Станислав Немоевский,
1608 год, — “Самый Кремль... заключает в себе немало дворов, каменных церквей,
украшенных сверху позолоченной жестью, равно как и иные монастыри, со вкусом
построенные, — все это указывает на пышное великолепие... На каменных церквах,
что в Кремле, девятнадцать больших вызолоченных колоколен” (203,205).
Поляк А. Нарушкевич, нач.
XVII в., — “Самая столица, украшенная бездною шпицев тех же святынь,
монастырей, башен и ворот, представляет зрелище одного из великолепнейших
городов в Европе... Тройственный пояс замков, каменными стенами между собой
разделенных...” являет взорам вид как бы трех городов, коим всем вместе дано
великолепное название —"столицы"!” (274).
Поляк Мартын Стадницкий,
нач. XVII в., — “Железные крыши церквей, колоколен, куполов больших и малых, и
даже башен, которые побольше, покрыты чистым листовым золотом. Издали вид их
весьма великолепен…
Тот час же над городом
взвился ужасный пожар, охвативший все дома, церкви и монастыри... Гонсевский
еще усилил гибель и смерть врага, направив дула орудий в бегущую толпу. Под
беспрерывную стрельбу из них польские солдаты стали умерщвлять народ мечом и
выстрелами из мушкетов. Они рассекали, рубили, кололи всех без различия пола и
возраста. В башнях и склепах были также стены склада пороха: несчастная Москва
осветилась словно фейерверк, поднялся такой грохот, какого не могли запомнить
старейшие из солдат.
Этот
столичный город воистину уподобился Трое. Слезы, крики жертв, возгласы
убивающих солдат, беспрестанный бой из орудий приводили всех в отчаяние. Поляки
никого не щадили. Тогда погибли более 150 тысяч народу; погиб Голицын, … погиб
и сам Патриарх, которого выволокли наружу и разрубили на части…[c.237].
Поляк
Самуил Маскевич, 1611 год, — “Церквей было множество и каменных и деревянных; в
ушах гудело, когда трезвонили во все колокола. И все это мы в три дня обратили в пепел: пожар
истребил всю красоту Москвы. Уцелели только Кремль и Китай-город, где мы и сами
укрывались от огня, а впослествии русские (при штруме) сожгли и Китай-город. Кремль
же мы сдали в целости”. “Жечь город поручено было двум тысячам немцев при
отряде наших пеших гусар… Уже вся столица пылала: пожар был так лют, что ночью
в Кремле было светло, как в самый ясный день, а горевшие дома имели такой
страшный вид и такое испускали зловоние, что Москву можна было уподобить только
аду” (265, 266).
Немец
Адам Алеарий, 1636 год, — “Эти церкви, как и вообще все каменные церкви по всей
стране, имеют пять больших куполов, а на каждом из них тройной крест... Что же
касается кремлевских церквей, то в них колокольни обтянуты гладкой густо
позолоченной жестью, которая при ярком солнечном свете превосходно блестит и
дает всему городу снаружи прекрасный облик. Вследствие этого некоторые из нас,
придя в город, говорили: “Снаружи город кажется Иерусалимом, а внутри он точно
Вифлеем...”(317).
Англичанин
Самюэль Коллинс, 1669 год, — “За этой стеною (Кремля) находятся 24 церкви,
очень живописные по своим позлащенным главам и большим крестам, которыми
большая часть украшена” (330).
Немец
Якоб Рейтенфельс, 1673 год, — “Коломенский загородный дворец... представляет
достойнейший обозрения род постройки, хотя деревянной, так что весь он кажется
точно только-что вынутым из ларца благодаря удивительным образом искусно
исполненным украшениям, блистающим позолотою”. “И у других храмов башнеобразные
куполы, (крытые вызолоченными железными листами, при солнечном сиянии также
сверкают среди замка, наполняют душу зрителя восхищением перед таким
великолепием!” (351,355).
Австриец
Лизек, 1675 год, — “Церквей у них очень много, все выстроены по одному весьма
изящному образцу, с пятью главами... Некоторые позолочены, а прочие покрыты
металлическими листами. Нельзя выразитъ какая великолепная представляется
картина, когда смотришь на эти блестящие главы, возносящиеся к небесам!” (367).
Голландец
Балтазар Койэт, 1676 год, — “Купола (церквей), находящихся в крепости, крыты
листовой золоченой медью, которая при ярком солнечном свете красиво блестит и
издали представляет чудное зрелище... В городе масса ворот; между ними особенно
замечательны Неглинные, крытые листовой позолоченной медью. Через эти ворота
въезжают посланники” (381,384).
Чех
Бернгард Таннер, 1678 год, — “Все купола и верхушки в Кремле вызолочены и так
горят на солнце, что видны мили за полторы, что и в нас, при первом взгляде,
пробудило не малое уважение к этому городу” (391).
Швед
Филипп-Иоанн Стралленберг, 1709—1722 гг., — “Кровли дворца (в Кремле) сделаны
из белого железа, а церкви покрыты медными, Крепко позолоченными листами”.
Неизвестный
француз из армии Наполеона, 1812 год, — “Прекрасная столица под лучами яркого
солнца горела тысячами цветов; группы золоченых куполов, высокие колокольни,
невиданные памятники! Обезумев от радости, хлопая в ладоши, задыхаясь, наши
кричат: “Москва! Москва!”. При этом имени, передававшемся из уст в уста, все
карабкаются на холм, откуда раздается этот громкий крик”.
Известно,
что французы подошли к старой русской столице по Смоленской дороге и увидели
Москву, поднявшись на Поклонную гору. А когда Наполеон с полчищами европейских
“12 язык” покидал нашу сгоревшую златоглавую градостроительную жемчужину, он в
безумии своем и бессильной злобе приказал сжечь оставшиеся новые окраины города,
а старый Кремль взорвать, — что и было исполнено.
В
1812 году Европа дружно поучаствовала в уничтожении нашей старой златоглавой
столицы. И как прежде, русский народ снова восстанавливал златоглавие Москвы.
За столетие древнерусская столица обрела еще большую его густоту.
ПРИМЕЧАНИЯ
1.ГИМ.
Арх. гр., NФ-10817. План публиковался несколько раз П.Сытиным, В. Лавровым, Н.
Гуляницким, а в последний раз в монографии “Памятники архитектуры Moсквы” —
Территория между Садовым кольцом и границами города XVIII века. М. 1998.C.14.
На с. 15 — краткий комментарии о “дворе... для приезду послов”.
2.
Котошихин Григорий. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1906.
С.60,69.
3.
На первых топографических планах Москвы с окрестностями конца XVIII
в село Строгино указано как “Острогино”, а на его окраине показаны остатки
(земляные кольца) двух башен, соединенных валом, Острог (городок) мог служить
здесь преградой на пути к Москве в начале XVII
в. тушинского вора” Лжедмитрия II.
4.
Таннер Бернгард. Описание путешествия польского посольства в Москву в 1678
году. М., 189.1.С.42.
5.
Укрепленный лагерь на Ходынке против Лжедмитрия II, возможно на месте будущего
Подхожего стана на Волоцкой дороге, упоминает Маскевич. Сказания современников
о Дмитрии Самозванце. СПб., 1834. Ч.V.C.188.
Прим.25.
6.
Иностранцы о древней Москве. М., 1991. Здесь и далее страницы с высказываниями
о Москве указаны по этому сборнику.
(Продолжение следует)
Геннадий Мокеев
Ссылки по теме:
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
